– Если свернем – нарушим правила игры. Поезжай прямо.

Карминный жигуленок резко, не сбавляя скорости и осев на вираже на один бок, ушел в сторону, «вольво», приподнявшись над взгорком, в следующий миг тяжело клюнула носом, словно самолет с остановившимся мотором, нырнула вниз. Впереди показались высокие современные дома, слепяще белые, несколько диковато смотревшиеся среди серых сельских построек.

– Все, деревня кончилась, – объявил Боря.

– За теми домами разворачиваемся и едем назад, в Москву, – приказал Белозерцев, закрыв глаза: ему хотелось как можно быстрее очутиться в городе, в своем офисе и вообще исчезнуть с этого страшного места. И из этой страшной страны, если хотите.

Но и у тех, кто исчезает, спокойной жизни за кордоном тоже не бывает – так же наваливается рэкет, терзают разные банды, гордо именующие себя мафией, налетчики и похитители, все хотят обклевать, общипать «новых русских», хотя сами тоже являются «новыми», только полагают, что меньше откусили от богатого российского пирога, – нет, исчезнуть не дано. Если, конечно, собираешься жить. Если хочешь умереть – тогда другое дело.

Он чувствовал себя выжатым, будто лимон, из которого выдавили весь сок, вышвырнули на обочину, за обочину, в кювет, и главное, в нем поселилось то, чего еще вчера не было, – страх. Белозерцев сейчас боялся. Всего боялся. Боялся золотозубого и его напарника, налетчиков, своей обустроенной и ухоженной квартиры, где лежала мертвая Ирина, городской милиции и Лубянки, собственных охранников и компаньона по «Белфасту», проживающего в Лондоне.

Он почувствовал, что Боря притормаживает, прижимается к бровке асфальтовой площадки – наверное, автобусной остановки, – и разворачивается на малом газу, но глаз не открыл.

21 сентября, четверг, 10 час. 40 мин.

– Ну и чего, кхе-кхе, имеем с гуся, господа наты энд пинкертоны? – поинтересовался Зверев в телефонную трубку. – Значит, работали они одной машиной? Примитивно, примитивно… Это значит, что они ничего не боятся. А мешок передал сам Белозерцев? Извини, сумку, сумку, я все понимаю. Я тоже, Родин, люблю точность, но случается, что кошелек из крокодиловой кожи по старческой привычке называю авоськой. Той самой продуктовой плетенкой, в которой носят картошку, так что позволь мне иногда интерпре… интетрепировать малость, кхе-кхе, манную кашу называть какашечной, а кабачки – коровьей радостью. Следили за «жигулем» аккуратно? Молодцы. А куда они сейчас направляются? По тому району у нас уже есть крупный специалист. Как «кто»? Майор Волошин. Как только загонят машины в гараж – доложи, кхе-кхе…

Несколько минут Зверев сидел неподвижно, задумчиво поджав губы и глядя в одну точку – в притемь, скопившуюся, словно пороховой налет, в углу кабинета, хотел было позвонить генералу Иванову на Лубянку и уже взялся за трубку вертушки, но передумал: рано пока общаться с Ивановым и подводить промежуточную черту.

Интересно, засекли налетчики хвост, наладившийся за ними следом или нет? Не должны засечь – машины, пока вели похитителей, менялись трижды.

Он позвонил Белозерцеву. Белозерцев не ответил – не вернулся еще в офис. Звонить Белозерцеву можно было уже без всяких опасений – хорь, поселившийся на телефонной станции и прослушивающий телефоны милиции, госбезопасности и крупных бизнесменов, из своей норы выкурен. Нора пустая. До следующего хоря. А в том, что «свято место пусто не бывает» и в ней поселится новый хорь, Зверев не сомневался. Народная поговорка – штука убедительная. Зверев печально улыбнулся: вспомнил, как сын его, когда был маленьким, вместо слова «поговорка» произносил «поговорилка».

21 сентября, четверг, 10 час. 50 мин.

Высторобец уже освоился на чердаке, наметил точки отхода – на случай, если его засекут братья Фомины, – огляделся и обжился – в общем, ему здесь нравилось. И пылью стало пахнуть меньше. По деревянным стропилам бегали, будто развлекаясь, солнечные зайчики. За массивной кирпичной трубой он нашел несколько сплющенных, со слипшимися обтрепанными страницами книг. Ничего интересного: это были старые, послевоенной поры школьные учебники по химии, алгебре, геометрии и русскому языку – вечные, в общем-то, книжки, поскольку содержание их, в отличие от учебников по истории и литературе, никогда не меняется.

Он наблюдал за отъездом Белозерцева – суматошным, с беготней и тревогой, с сомнениям – брать с собой охрану или не брать, дивился Белозерцеву: надо же, не знал за ним такого свойства, как нерешительность, ему всегда казалось, что Белозерцев – человек без сомнений, к цели идет, не вихляясь, не спотыкаясь – словно танк, подминая всякие кочки, кусты, куртины, попадающиеся по пути. В конце концов Белозерцев уехал без охраны, с водителем Борей – вся охрана осталась в офисе. Впрочем, Боря тоже вооружен. И неплохо.

Без десяти одиннадцать – Высторобец специально засек время, – Белозерцев вернулся и, выскочив из машины, бегом, зигзагами, словно по нему стреляли, пронесся в офис.

– Чего это он? – недоумевая, вслух произнес Высторобец. – Кто ему насыпал перца под хвост? К телефону позвали, что ли? Но ведь у него есть сотовый телефон, переносной, Белозерцев может звонить хоть из сортира. Тогда что же?

Он еще раз посмотрел на часы – было без десяти минут одиннадцать. Высторобец ждал – время его еще не наступило.

21 сентября, четверг, 10 час. 58 мин.

Просмотрев кассету с записью, Белозерцев зажмурился, сжал кулаки и застыл, будто обратился в камень – все в нем ныло от боли: ну будто веревкой стянули ему горло, передавили хрящи, и нет ни воздуха, ни света.

– Ну, погодите, н-ну, погодите, – шептал он едва связно, не открывая глаз и еще сильнее стискивал кулаки.

Слезные, будто раненые, вскрики Костика, его мокрые глаза, лицо, руки, протянутые прямо в объектив, – все это добило Белозерцева, лишило сил. Он сидел в кресле, вяло крутил головой и продолжал повторять с зажмуренными глазами:

– Ну погодите… н-ну, погодите…

Он мог бы при встрече с золотозубым – прямо там, на Боровском шоссе, – раскроить его харю автоматной очередью – автомат ведь находился между сиденьями, под рукой, – перепилить ровно пополам, мог швырнуть в окно жигуленка гранату и посмотреть, каков будет взгляд у того мрачного пустоглазого ублюдка – соседа золотозубого. Белозерцев вслепую ударил кулаком по столу, стиснул зубы: а с Костиком они в таком разе что сделают?

Нет автомат и граната – это не выход. Вначале надо заполучить Костика, а потом уж разрабатывать акцию возмездия. Ох, и покрутятся у него эти люди! Будет резать тупым ножом и живьем жарить на сковородке.

Раздался телефонный звонок. Белозерцев, не открывая глаз, тупо повозил рукой по воздуху, будто сопротивляясь звонку, тщетно пытаясь, его вырубить, но звонок был настырный, не прерывался, словно звонивший знал: хозяин кабинета находится на месте, и Белозерцев поднял трубку.

– Ну, как ты там, кхе-кхе, курилка? Живой? – от голоса Зверева Белозерцев раздраженно сморщился.

«Кхе-кхе! Лучше бы воров с убийцами ловил да жизнь честных граждан оберегал вместо того, чтобы носом толкать кильку в бассейне».

– А, кхе-кхе?

– Живой, – недовольно пробурчал в ответ Белозерцев.

– А… это самое, кхе-кхе, ты мне кассеточку не дашь поглядеть?

– Какую кассеточку? – раздражаясь еще больше, с визгливыми нотками в голосе спросил Белозерцев: он действительно не понял, какая «кассеточка» понадобилась лысому милицейскому прянику.

– Ну, ту, что тебе передал водитель красных «жигулей». Номер машины назвать?

– Ты что… ты все-таки следил за мной? – невольно похолодев, так, что по шее резво забегали мурашки с неприятно-колючими быстрыми ногами, спросил Белозерцев.

– А ты как думаешь?

– Ты же отказался мне помочь, сказал, чтобы я собирал деньги и платил бандитам выкуп.

– Все правильно. И это потому, что у тебя денег больше, чем у всех московских милиционеров, вместе взятых. Если бы ты отказался платить, мне бы пришлось обратиться в Госбанк и дать тебе нужную сумму, чтобы ты заплатил…