- Почему так считаете?

- Вы сказали, что официального завещания Яворский не оставил. Об устном завещательном распоряжении могли знать только близкие профессору люди, в числе которых Верхотурцев, насколько понимаю, не входил. Возникает вопрос: каким образом он узнал о предсмертной воле Матвея Петровича?

- Видимо, кто-то проинформировал его.

- И информировал тенденциозно! Очерк бьет по Новицкому. Это совершенно очевидно.

- В таком случае можно предположить, что Зимовец был ориентирован на Новицкого: те же книги, те же упреки только в более резкой форме, заметил Билякевич. - И еще. Если мы правильно рассуждаем, то и в первом, и во втором случаях за спиной действующих лиц стоял человек, который хорошо знает, что делалось и что делается в семье Яворских.

- Этим человеком может быть только Боков!

- Если может, значит, уже не только, - сдержанно улыбнулся Билякевич. - Поэтому давайте все-таки отправляться от исчезнувших книг, так будет вернее. В первую очередь надо установить, как "Канон" Авиценны попал к Зимовцу. Не менее важно выяснить судьбу средневековых лечебников. Поручите это Мандзюку. Пусть займется лично...

Алексей Мандзюк был человеком действия. Он томился на оперативных совещаниях, где анализировалось предполагаемое поведение преступников, обсуждались меры противодействия их, варианты задержания, изобличения, что очень редко реализовывались в первозданном виде - в последний момент приходилось что-то менять, дополнять, импровизировать, сообразуясь с конкретной обстановкой. Но когда Алексей оказывался в такой обстановке, он чувствовал себя, как рыба в воде.

Дело Зимовца поначалу не заинтересовало его: на первый взгляд оно казалось простым, обыденным - драка на почве ревности не ахти какое преступление. Оперативнику в таких делах простора нет, тут все становится ясным после первого допроса. Когда Алексей понял, что ошибся, то выложился, как говорится, весь, но результата не достиг. Это дело нельзя было брать с наскока. Он был зол на Новицкого, хотя интуиция подсказывала ему, что эту кашу заварил кто-то другой, осторожный и изощренный, и едва стала проявляться фигура Доната Бокова, как Мандзюк понял: тут будет над чем поработать.

Зацепка была одна - "Медицинский Канон". Мандзюк считал, что книга попала к Зимовцу не без стараний Бокова, у которого были какие-то счеты с Новицким. Сыграть на чувстве уважения к покойному профессору, разжечь обиду, а быть может, и ревность вспыльчивого паренька, напоить его, а затем спровоцировать, для Бокова было все равно, что чихнуть. Но каким образом Донат реализовал столь изощренную комбинацию?

Алексей не стал гадать, начал действовать. Рассудил просто: Зимовец был пьян, возбужден, озлоблен вечером 28 июня. Если это связано с книгой, то, очевидно, он заполучил ее в конце дня, поскольку до 16:30 находился в училище, и его товарищи утверждают, что настроение у Анатолия было нормальное. Книги у него при себе не было, учащиеся-полиграфисты непременно обратили бы внимание на такую книгу. Стало быть, он заполучил ее где-то после 16:30. Дома Анатолий появился около 20 часов, заскочил на несколько минут. Сестры не было, мать купала внука, отец работал за верстаком. От разговора с отцом Анатолий уклонился, на предложение матери поужинать что-то буркнул в ответ, когда умывался, едва не опрокинул выварку с бельем. Если к тому же учесть, что через 15-20 минут он уже метался на перекрестке Харьковской и Пасечной улиц в поисках транспорта, то можно смело утверждать - разволновался и выпил он еще до того, как заскочил домой. Значит, надо установить, где он был и с кем встречался с 16:30 до 20 часов. И здесь Мандзюку недолго пришлось ломать голову - один из товарищей Анатолия надоумил его: 28 июня в сквере, что на улице Валовой, был книжный базар, а Анатолий не пропускал таких базаров.

Все это Алексей установил, не дожидаясь указаний свыше. В едва таковые поступили, отложил все другие дела и разыскал капитана Чопея из ОБХСС, с которым уже говорил о Бокове, поделился своими заботами. Внешне Чопей никак не походил на офицера милиции: долговязый, нескладный, с костистым бледным лицом и близорукими глазами, он скорее сошел бы за школьного учителя или ревизора-бухгалтера. Но Чопей был знатоком своего дела: в необозримом книжном море ориентировался не хуже городских библиофилов, а спекулянты книгами были объектами его служебных рвений.

Выслушав Мандзюка, Чопей призадумался и некоторое время, близоруко щурясь, смотрел куда-то за окно.

- Толика я знал, - наконец сказал он. - Любители называли его Переплетчиком, дельцы - Корешком.

- Дельцы - это спекулянты?

- Не только. Среди книжных дельцов встречаются мошенники, даже воры. А чему удивляться? Наша страна по праву считается самой читающей в мире. Вы можете назвать человека, у которого нет десятка-другого книг? А я знаю людей, у каждого из которых по нескольку тысяч томов, и они не считают свои библиотеки полными. Спрос на книги растет из года в год. Бумажная и полиграфическая промышленность пока не могут за ним поспеть. А неудовлетворенный спрос, как известно, рождает ажиотаж, взвинчивание цен, спекуляцию и прочие аномалии. Но суть не в правовой оценке этих аномалий: для дельца книга представляет интерес только как средство наживы, ее познавательная, нравственная, эстетическая ценность ему, как говорится, до лампочки... Покажите еще раз эту книгу.

Мандзюк передал ему "Канон". Чопей открыл книгу на титульном листе:

- ...Авиценна. Санкт-Петербург... Это не первое издание на русском языке, есть более раннее. Но книга редкая. Сотни полторы-две может потянуть. Если, конечно, на соответствующего любителя. Делец вам больше четвертной не даст, такую книгу не просто сбыть, далеко не все любители интересуются историей медицины. За переплет могут набросить десятку-другую... Толика работа?

- Его.

- Способный был паренек, что и говорить... В общем ваши заботы понятны. Постараюсь помочь. Надо кое с кем встретиться.

- Если можно, не затягивайте, - попросил Мандзюк.

- Я не волокитчик. Договоримся так, в пятнадцать часов ждите меня в кафе "Мороженое" на Валовой. Вы любите мороженое?

- Не очень.

- Тогда заказывайте себе кофе, а мне - пломбир с орехами.

Мандзюк не ограничился разговором с Чопеем: снова побывал в областной больнице, разговаривал с доктором Самсоновым, младшей кадровичкой, медсестрой второго отделения и таким образом уточнил место нахождения Доната Бокова, а также координаты его дачи. Затем посетил библиотеку медицинского института, букинистический магазин, позвонил Инне Антоновне и даже отважился просить аудиенции у профессора Пастушенко. К моменту второй встречи с Чопеем у него уже был список полутора десятка редких книг, что при жизни профессора Яворского составляли гордость его библиотеки. В их числе были не только труды медиков - в списке значились и пятитомные "Русские картинки", издания 1881 года. Непосвященному человеку это название ничего не говорит и даже может вызвать недоверие к букинистическим достоинствам пятитомника. Подумаешь, какие-то картинки! Но эти самые "Картинки" официально оценены каталогомпрейскурантом 1977 года в сногшибательную сумму - две тысячи пятьсот рублей. Не меньше стоят и "Древности Российского государства", также занесенные Мандзюком в свой список...

Чопей не заставил себя долго ждать, пришел точно в назначенное время. Едва взглянув на список, он уважительно посмотрел на Алексея, сказал, что "Русские картинки" примерно месяц назад приобрел скульптор и художник Саенко по цене чуть ли не вдвое превышающей прейскурантную.

- Как понимаете, такая сделка не осталась без внимания местных книголюбов. Саенко искал "Картинки" несколько лет, они нужны ему для работы... Спекулятивная цена? Прейскурантная тоже не из милосердных. Но вы попробуйте их купить!.. Саенко не говорит, у кого купил.

- А вы как думаете?