— Да, я помню об этом, — Техиб кивнул и продолжил изменившимся голосом: — Но мне известно также другое. Послушай, Баштум, я составил гороскоп твоей дочери и вот что я скажу. В тот день, когда она родилась, не только Иштар в облике утренней зари явилась благословить дитя. Другая, такая же могучая, богиня в образе птицы распростёрла над твоей хижиной свои незримые крылья: тринадцать лет назад отворились двери подземного чертога львиноголовой Ламашту*.
— О абу, не заставляй меня страдать! — вскричала маленькая женщина дрожащим от слёз голосом. — Речи твои несправедливы и оскорбительны для моего слуха! Крылья птицы, что прилетела в день рождения Ану-син к моему дому, не были черны как ночь! Сизая голубка коснулась своим нежным крылом чела девочки, осеняя её своей божественностью…
— Каждый из нас волен видеть знаки богов по-своему и на свой лад толковать знамения, — отозвался Техиб, покачав головой.
Он хотел прибавить ещё что-то значительное к своей речи, но не успел — в этот момент девушка, о которой шла речь, стремительно приблизилась к нему.
— Негодование людей несправедливо, — твёрдо проговорила Ану-син, глядя в сощуренные глаза старика. — Моё нежелание молиться вместе с ними раздражает их, они думают, будто я повинна в их несчастиях. Но ведь это же глупо! Ибо разве может бог гневаться на одну-единственную девушку, равнодушно взирая на страдания целого народа?
Девушка усмехнулась одними уголками губ и затем прибавила с вызовом:
— Или Адад дожидается моей покорности и моей мольбы?
— Опомнись, Ану-син! Какая скверна вырывается из уст твоих?! — воскликнула Баштум, всплеснув руками, и с испугом взглянула на хазанну.
Но тот безмолствовал и, словно в ожидании чего-то, спокойно глядел на девушку.
— Так вот. Я скажу сейчас и смогу при всех повторить слова: пусть выгорит всё дотла, пусть солнце упадёт на землю — но Ану-син никогда не опустится на колени! — после этого неожиданного, повергшего Баштум в смятение, заявления Ану-син гордо вскинула голову.
Глядя вслед удалявшейся девушке, Техиб мизинцем почесал кончик носа и задумчиво произнёс:
— Никогда в своей жизни — а я прожил и повидал немало — не встречал я девушек, подобных Ану-син. Наивная юность, которой неведомо зло, пленительная невинность, которой чужды страсти, уживаются в её натуре с удивительной для её возраста дерзостью. Облик её столь привлекателен и нежен, сколь и обманчив, ибо ей, женщине, присущи черты, которые обычно выделяют сильных духом мужчин. Но сейчас она играет с огнём, и её гордыня может погубить её. Судьба Ану-син по-прежнему в твоих руках, Баштум. Родная мать вверила её твоим заботам в надежде, что отдаёт своё дитя в заботливые руки, и ты оправдала её надежды.
— Я старалась быть хорошей матерью, — тихим голосом отозвалась Баштум. — Только сейчас мне не справиться в одиночку. Если ты, почтенный Техиб, не сумеешь убедить людей в том, что не Ану-син вызвала гнев богов, если они всё же прогонят мою дочь из алу, я… я не смогу простить им этого… Я призову на них самых беспощадных, самых ужасных демонов из царства Эрешкигаль…
Сжав губы и прикрыв глаза тяжёлыми веками, хазанну Техиб какое-то время размышлял. Затем он приблизил к Баштум свою голову, покрытую тюрбаном, из-под которого длинными волнами струились серебристые локоны, и проговорил:
— Я не стану обещать, что сумею усмирить ропот людей, но могу дать тебе полезный совет. Твой благодетель Залилум с нетерпением ждёт Дня невесты и надеется выдать замуж свою дочь. Все знают, что, если Залилуму и удастся удачно её пристроить, то только с помощью чуда.
— Да, дочь Залилума, Син-нури, совсем уж безобразна, — согласилась, вставив своё слово, Баштум.
— Для того, чтобы какой-нибудь, пусть даже безродный и безземельный, жених согласился сделать своей женой такую образину, как Син-нури, — продолжал Техиб, — Залилум должен дать за ней баснословно богатое приданое.
— Но при чём здесь я и моя Ану-син? — удивилась Баштум. — Мне нет никакого дела ни до брачных забот Залилума, ни до его дочери.
— Ошибаешься, — возразил ей хазанну, лукаво прищурив глаза.
— Но… — снова начала маленькая женщина.
— Не перебивай меня — лучше послушай, — Техиб сделал нетерпеливое движение рукой. — Твоя Ану-син самая красивая в общине девушка, к тому же она уже достигла брачного возраста. Никто не станет сомневаться, что её можно продать в замужество за очень большие деньги.
— Что?! — не то с удивлением, не то с негодованием воскликнула Баштум, отшатнувшись от хазанну.
— Только так, став женой человека из нашей общины и получив его покровительство, Ану-син сможет остаться в алу, — закончил Техиб и посмотрел в лицо Баштум долгим красноречивым взглядом.
Какое-то время они молчали: старик выжидал, маленькая женщина размышляла.
— А что же Залилум? — первой заговорила Баштум.
— О, почтенный Залилум окажется в очень выгодном для себя положении! — с улыбкой ответил Техиб. — Вырученные от продажи деньги, от продажи Ану-син, которая до истечения срока кабалы считается его рабыней, он вложит в приданое своей дочери. Ведь его ждут немыслимые расходы: ему предстоит также женить своих сыновей…
Попрощавшись с хазанну, Баштум побрела к своей хижине, где её ждала Ану-син — перед тем, как вернуться в дом Залилума.
Мысль о том, что Ану-син не покинет селение, если выйдет замуж за одного из местных мужчин, глубоко взволновала её. Маленькая женщина с глазами, которые давно уже поблекли от слёз, была озабочена лишь тем, чтобы как можно лучше устроить судьбу Ану-син.
Ану-син, не подозревая об истинной причине её тревоги, ласково обняла мать за плечи и заговорила мягко, утешая:
— Не печалься, родная. Не стоит страдать из-за глупости человеческой, ибо она безмерна.
Баштум долго ничего не отвечала на слова девушки, а потом вдруг спросила её:
— Помнишь ли ты, что скоро наступит День невесты?
Девушка кивнула:
— После того, как Адад пошлёт дождь и взойдут хлебные злаки.
Баштум помедлила, не зная, с чего лучше начать разговор о предстоящем замужестве Ану-син, и потом сказала первое, что пришло ей на ум:
— Это случается в каждом алу, в каждом городе страны Аккад раз в году. Это самый благоразумный обычай из тех, которые нам заповедовали наши предки…
— Этот обычай унижает достоинство женщины, — сразу же, не дожидаясь наставлений матери, резко отозвалась Ану-син.
Баштум вздохнула, не осмелясь возразить ей, но спустя некоторое время продолжила:
— Почти три года прошло с тех пор, как ушёл в Страну без возврата Сим, наш кормилец, да будет вечное спокойствие его праху. Почти три года тяготеет над нами обеими гнёт кабалы. Но силы мои иссякают, как ручей в пустыне. Я и прежде не была тебе защитой, что же с тобой станет, когда я отправлюсь вслед за Симом? Тебе нужен муж, Ану-син, ибо мужчина в семье, что царь в стране и Мардук на небе.
Ану-син гремела посудой и молчала.
А Баштум между тем вела разговор дальше:
— Ты достигла того возраста, когда девушек берут замуж: пора бы подумать о будущем…
Ану-син с грохотом поставила на стол глиняную миску, до краёв наполненную ширвой*, и на его поверхности появились мутные лужицы.
— Я не собираюсь выходить замуж ни за одного из этих мужланов, для которых жена — безропотная рабыня, ежегодно рожающая детей! — в негодовании воскликнула девушка.
Маленькая женщина невольно сжалась всем телом, низко опустив голову.
С тех пор, как Ану-син научилась говорить, Баштум в беседе с нею ни разу не повысила голос, ни разу не произнесла обидного слова. Когда она смотрела на Ану-син, внутренний голос говорил ей, что отцом девочки был человек, привыкший повелевать другими. И теперь, думая о будущем Ану-син, она понимала, что в словах девушки есть правда, что по праву крови ей следовало бы стать женой какого-нибудь вельможи или, может, даже придворного чиновника. И редкая красота девушки, и её горделивая осанка, и чрезмерное честолюбие были даны ей природой не для того, чтобы она провела свою жизнь в убогом селении на краю Аккада. Бедная женщина, наделённая богами добрым сердцем и, увы, не слишком острым умом, не могла придумать, как лучше устроить дальнейшую жизнь Ану-син, и потому приняла предложение Техиба как утопающий хватается за соломинку.
