Де Триен едва удержался от того, чтобы не поморщиться. Справедливо говоря, наследник не сказал и, пожалуй, даже не подразумевал ничего обидного в адрес Гвен. Одни лишь факты, которые последние недели не обсуждал только ленивый. И всё же барона охватило возмущение. Можно подумать, что только это и имеет значение!

— Именно, — подтвердил он с невольной холодностью.

Принц рассеянно кивнул, отвечая скорее собственным мыслям, и, помолчав, осведомился:

— Так где же она сейчас?

— Её опекун — граф, а не я, — понимая, что балансирует на границе учтивости, но не находя сил держаться с предписанной любезностью, ответил барон. — Откуда мне знать, куда она отправилась?

Наследник вежливо поблагодарил, не заметив или не желая замечать натянутости в его ответах. Наверное, после этого принц отправился разыскивать ректора, и оставалось только надеяться, что тот быстро сориентируется и сумеет придумать хоть что-нибудь, чтобы погасить интерес к своей воспитаннице.

Но всё оказалось гораздо хуже, чем он думал, чем мог предполагать. В надежде первым разыскать Гвен, де Триен снова вышел в сад. Нужно было её предупредить… увидеть, как она отнесётся к известию.

Он не знал, сколько бродил между гуляющих, вглядываясь в лица, но вместо Гвен встретил только Агату. За последние тревожные минуты барон почти забыл о ней, и в первый миг его кольнуло чувство вины. Однако когда она заговорила, всё это стало неважным.

Агата не спешила, растягивала фразы и завершала их туманными намёками, наслаждалась собственной осведомлённостью и интересом собеседника. Это было в её духе, и всегда прежде де Триен считал это простительной слабостью, где-то забавной, где-то не имеющей значения. Но сейчас её ужимки злили, и он едва сдерживался, чтобы хорошенько не встряхнуть собеседницу.

Наконец он узнал от неё всё, что было возможно — и уже не удивился, когда у экипажа его перехватил посыльный императора с распоряжением незамедлительно явиться во дворец.

Представители императорской семьи никогда не задерживались на массовых празднествах дольше получаса, и, пока он бродил по саду и разговаривал с Агатой, наследник уже успел вернуться домой и ошарашить семейство неожиданным известием.

Пожалуй, в этом его нельзя было упрекнуть. Как лицо, приближенное к власти, он обязан был ставить интересы империи выше личных, а случившееся сегодня, как ни крути, грозило скандалом. Раньше де Триен и сам бы рассуждал подобным образом. А возможно, и теперь, если бы дело не коснулось Гвен.

Теряясь в догадках, чего сейчас ждёт от него правитель, советник поспешил явиться на зов.

Император пребывал в мрачном расположении духа, и это было заметно невооружённым взглядом. Однако, к своему удивлению, де Триен не увидел в императорском кабинете наследника — только самого правителя и его супругу.

Но стоило императору заговорить, как мелькнувшая было надежда, что требование явиться вызвано какой-нибудь иной причиной и просто неудачно совпало с недавними событиями, улетучилась. Речь шла именно о произошедшем на балу, и с первых же слов правителя становилось ясно, что он более чем недоволен сложившейся ситуацией.

— Ваше величество, — осторожно вклинился советник в первую же паузу, не дожидаясь, пока император перейдёт к непосредственным вопросам или требованиям. — Могу я узнать, почему его высочество не присутствует при этом разговоре? Это ведь касается в первую очередь его…

Император поморщился и, не скрывая раздражения, махнул рукой.

— Мой сын сейчас слишком взволнован, чтобы смотреть на вещи здраво. И именно поэтому мы должны как можно быстрее придумать, что нам делать с этим недоразумением.

Слишком взволнован для разумной беседы, значит? Пожалуй, из этого можно заключить, что принц не разделяет отцовского возмущения ситуацией. Уже неплохо. Может, удастся столкнуть благородное семейство лбами? Чем дольше они не смогут прийти к согласию, тем лучше.

— А его высочество ещё не высказывал на этот счёт никаких идей? — как можно небрежнее поинтересовался советник.

Император раздосадованно хмыкнул.

— Почему же? Он воодушевлён! За несколько минут беседы успел припомнить ряд якобы исторических фактов, когда представители правящих кругов вступали в брак с кем попало, и это сходило им с рук. Можно подумать, что понаписанное в старых легендах оправдывает любую нелепость!

Признаться, такого де Триен не ожидал. Он был неплохого мнения о наследнике, да и ректор Академии отзывался о том с симпатией, как о человеке, который не склонен принимать какие бы то ни было убеждения как должное, без осмысления, и которого со временем можно склонить на свою сторону. Но всё же в первую очередь принц был будущим правителем, и с детства не только жил, но и мыслил в соответствии с определённым укладом, правилами и традициями.

Выходит, он искренне очарован Гвен… хотя нет, он ведь видел её всего раз, издалека, мельком. Скорее, очарован самой идеей истинной пары, мечтой об абсолютном единстве, силе и гармонии. Настолько, что готов пренебречь ради этого многим. По крайней мере, таким стал первый порыв.

Почему-то вместо того чтобы хоть немного успокоиться за судьбу Гвен, барон ощутил лишь глухое раздражение. Впрочем, что бы там ни решил наследник, последнее слово всё равно останется за нынешним правителем, а значит, о каком спокойствии может идти речь?

— Возможность благодаря такому союзу усилить свои способности — это ведь не легенда, — осторожно заметил советник, напоминая, что у императорской семьи есть свой интерес к Гвен, и нельзя решать её судьбу сгоряча.

Упоминать об этом оказалось тяжело, ещё хуже — представить, к чему всё идёт, что окажется неминуемым… Но сейчас он должен был защитить Гвен, насколько это возможно. Остальные переживания и раздумья — потом.

— Разумеется, — неожиданно легко подхватил император. — Но ведь не жениться из-за этого на деревенской девке!

— Вы можете представить, что следующей императрицей окажется крестьянка?! — с крайне оскорблённым видом, словно на её место уже посмели посягнуть, вступила супруга правителя.

Подобное действительно было невообразимо, и вовсе не из-за личных чувств правящей четы. Советник понимал, что, обернись дело подобным образом, и неприятности ждут не только несколько семей, но и всю империю. Аристократия сочла бы такой поворот прямым оскорблением, простонародье ощутило бы свободу, к которой пока ещё никто не готов… Государству грозили бы существенные беспорядки, а то и переворот.

— И как вы планируете поступить? — ровно уточнил де Триен.

Император недовольно нахмурился. Он явно ждал подсказки от советника — собственно, наверняка его для того и позвали. Однако сообщить об этом прямо правитель всё же не захотел.

— Как вы думаете, граф очень привязан к своей воспитаннице? — вместо ответа осведомился он.

Сердце вдруг ухнуло вниз, а потом заколотилось с утроенной силой. Вопрос не обещал ничего хорошего.

— Насколько мне известно, очень, — усиленно стараясь сохранить чуть отстранённый деловой тон, уверил де Триен. — Она подаёт большие надежды, и ректор не спускает с неё глаз. Да и личную привязанность исключать нельзя. Всё-таки он долго был одинок, и теперь, похоже, родительский инстинкт взыграл. А какое это имеет значение?

— Значит, он поднимет переполох, если девчонка исчезнет? — уточнила императрица.

Барон прошёлся из угла в угол, будто случайно остановился у окна, понимая, что лучше сейчас не поворачиваться лицом к собеседникам. Ему никак нельзя показать слабости, позволить хоть кому-то из правящей семьи догадаться, что он принимает происходящее слишком близко к сердцу. Иначе он не сможет вовремя узнать, какое решение в конце концов будет принято, не успеет ничего сделать…

— Исчезнет? Ваше величество, вы не думаете, что бесповоротное решение вопроса будет… преждевременным и неразумным? Разве так уж необходимо пренебрегать той пользой, которую может получить его высочество?

— Что вы! — рассмеялся император. — Конечно же, нет! Я вовсе не намереваюсь избавляться от девки. Это и вправду было бы расточительно. Но нельзя ведь выставлять эти отношения напоказ!