Прочитав последние строки, барон задумчиво нахмурился. Намёк леди Кьерсен был понятен. Деятельная молодая вдова давно желала получить заметную и влиятельную должность, и рассчитывала, что он сможет с этим помочь.

Агата и прежде не раз об этом заговаривала. Де Триен не обещал ничего определённого, но не отказывался посодействовать при случае. Вот, похоже, случай наступил…

Понимая, что Агата ждёт ответ, а для личной встречи едва ли в ближайшую неделю найдётся время, де Триен сел составлять ответную записку. Мысли никак не желали сосредоточиться на нужной теме, поэтому несколько раз приходилось начинать сначала, когда он замечал, что чересчур обнадёживает женщину, или наоборот, пишет слишком сухо.

Когда с этим было покончено, оказалось, что пустяковые по сути дела всё же отняли немало времени. Вечер плавно перетёк в поздний предночной час, когда визит в чьи-то апартаменты точно выходит за рамки этикета. И всё же барон двинулся по коридору в сторону комнаты Гвеннет, решив для себя, что если там ещё горит свет, он постучит и спросит, не против ли девушка побеседовать сейчас, а если нет, то не станет её беспокоить.

Свет горел.

Он постучал раз, два и, не дождавшись ответа, вошёл. Гвеннет ещё не спала, стояла у окна, глядя на темнеющий сад. Конечно, она не привыкла к тому, чтобы люди оповещали о своём приходе, прежде чем войти, и потому даже не обратила внимания на его попытку сообщить о своём присутствии, не заметила.

И теперь де Триен мог наблюдать удивлённую, немного растерянную девушку в одной лишь нижней рубашке, которая едва доходила ей до середины бедра. Сегодня она была расчёсана и умыта, и эта малость заметно её преобразила, сразу выдав привлекательность, о которой раньше можно было только догадываться.

Ему следовало бы немедленно извиниться и уйти, но правильная мысль промелькнула и угасла, никак не отразившись на действиях. Если бы девушка испугалась или возмутилась, он бы, возможно, повёл себя по-другому, но Гвен держалась так, будто в происходящем не было ничего необычного, и он, как зачарованный, сделал ещё шаг вперёд, закрыв за собой дверь.

— Простите, ваша милость, — произнесла девушка, словно это она была виновата в случившейся неловкости. — Я не ждала, что увижу вас сегодня.

Она держалась иначе, чем прежде. Гордо, прямо. Почти по-светски. И при этом совершенно не задумывалась о стандартных для светской леди приличиях.

Эта, казалось бы, мелочь неожиданно завораживала. А может, дело было в резком преображении. Ещё вчера он видел перед собой обиженную и недоверчивую крестьянскую девчонку в бесформенном заношенном платье, а сейчас рядом стояла обворожительная молодая девушка, глядящая без страха и настороженного ожидания.

— Мне очень жаль, что приходится встречать вас в таком непривлекательном виде, — продолжила она, не догадываясь о его размышлениях. — Госпожа маркиза прислала платье на время, но оно немного велико. Я просила у одной из горничных нитки, чтобы ушить ткань, но она до сих пор не принесла… Наверное, неправильно расслышала или решила, что это нужно лишь утром.

Теперь ему было впору растеряться. Девчушка явно имела понятие о допустимом и недопустимом, но трактовала всё по-своему. То, что любая из женщин его круга назвала бы верхом неприличия, она считала просто непривлекательным и только поэтому нуждающимся в сокрытии.

— Да ты красавица, малютка Гвен, — вырвалось у де Триена совсем не то, что он собирался произнести.

Она бросила на него быстрый вопросительный взгляд, словно подозревала, что эти слова всего лишь шутка, но почти сразу же радостно, открыто улыбнулась.

— Я вам нравлюсь?

— Как же ты можешь не нравиться? — искренне ответил он. — Ты очаровательная девушка, Гвен.

Она порозовела, потупилась. А потом сделала нечто невообразимое, отчего барон застыл на месте, растерявшись, словно желторотый юнец.

Всё с той же доверчивой нежной улыбкой девушка уверенно подняла руки к горлу и неспешно распустила завязки сорочки. Без жеманства и без робости, так естественно, словно была невинным ребёнком или, напротив, опытной куртизанкой. Впрочем, нет, у тех не встретишь такой природной простоты.

Когда она повела плечами, сбрасывая ткань, де Триен опомнился, быстро шагнул вперёд. Хотел только помешать ей, но тонкий батист уже соскользнул вниз, и его ладони коснулись обнажённой кожи.

Гвен тут же вскинула руки, обвила его шею и замерла в ожидании. Мягкая, податливая… желанная. Влечение вспыхнуло так непреодолимо, словно он давно тосковал по этой девушке. Не в силах справиться с искушением, де Триен склонился к ней, провёл губами по скуле и дальше, пока не коснулся губ. Она сразу ответила на поцелуй, прильнула, заставляя окончательно забыть обо всём на свете.

Он ещё помнил, что намеревался прекратить это, но уже не понимал, почему и зачем. Разве в происходящем действительно есть какая-то неправильность? Почему не поддаться порыву, если двоим этого хочется?

Гвен быстро скользнула пальчиками по застёжкам его рубахи, словно спрашивала разрешения.

— Мне вам помочь, ваша милость?

Привычное, положенное обращение резануло острым диссонансом. Наваждение схлынуло.

— Что же ты вытворяешь, малютка Гвен?

Он отступил на шаг, быстро стянул с кровати покрывало и набросил девушке на плечи. Она не возразила, только смотрела растерянно и непонимающе, по-прежнему не двигаясь с места.

— Зачем это ты? — повторил де Триен.

— Но… вы ведь сказали, что я вам понравилась. Я думала…

Барон разочарованно выдохнул. В краткий миг ожидания он успел понадеяться совсем на другой ответ. Странно, прежде ведь он вовсе не думал о чём-то подобном, но сейчас хотелось, чтобы для Гвен случившееся тоже оказалось искренним порывом, а не желанием угодить.

— Нравишься, но что с того? — он вдруг почувствовал страшную усталость. — Ты прелестная девушка, Гвен, и многим будешь нравиться. Это совсем не значит, что ты обязана… кому-то угождать.

— Но я… вы… — она запнулась, отвела глаза, а потом вдруг выпалила: — Это честь для меня.

Де Триен снова не сдержал горького вздоха. Честь… Для её матери когда-то тоже наверняка было честью услужить какому-то заезжему путнику, вот только растить потом плод этой услужливости оказывается вовсе не почётно.

Барон никогда не мог понять этого искажённого, не поддающегося здравому смыслу мышления. Городские слуги вели себя иначе. Вся их жизнь проходила среди господ, они могли даже сами выбрать себе хозяина, сменив место. Наверное, поэтому и не испытывали трепета и преклонения перед аристократией, не торопились угодить во что бы то ни стало, хотя и знали своё место.

Но эти крестьяне-земледельцы с окраин, для которых правящий провинцией наместник равнялся императору, а император — богу, иногда казались ему словно и не людьми вовсе, другим видом, настолько невозможно было их понять. За годы поездок барон так и не привык к сочетанию страха, ненависти и преклонения в их глазах, так и не понял, как всё это может уживаться вместе.

Впрочем, Гвеннет страха или ненависти не испытывала…

— Нет никакой чести в том, чтобы стать чьим-то развлечением, — мягко произнёс он. — У тебя может быть совсем другая судьба, не та, которая предписана по рождению. Но для этого ты должна не только выучиться в Академии, но и научиться себя ценить. Понимаешь, малютка Гвен? И не стоит заботиться о чьих-то чувствах больше, чем о своих собственных.

Она быстро кивнула, по-прежнему пряча глаза.

— Простите меня, ваша милость…

Де Триен давно не чувствовал себя настолько беспомощным. Весь его разум и немалый опыт императорского служащего оказался бессилен перед необходимостью объяснить простой девушке очевидные вещи.

— Я тебя не ругаю. Только не хочу, чтобы твоя жизнь сложилась хуже, чем возможно. Ты ведь сама просила дать тебе шанс, помнишь? Пользуйся им, Гвен. Ты теперь — подопечная графа, и я тоже обещаю тебе помощь и поддержку в любое время. Ты сможешь многое получить, но для этого нужно забыть о прошлом и о прошлых привычках. Тебе предстоит иметь дело с представителями высшего общества, и чтобы стать им равной, ты должна сама чувствовать себя равной… А близость прекрасна, когда у обоих есть чувства. Не лишай себя возможности это узнать.