Мимо них в пещере прошли несколько тонистов, поклонились, почтительно сказали: «Ваша честь». Некоторые говорили пока не очень четко, поскольку лишь неделю назад получили новые языки. Было трудно поверить, что это те же самые агрессивные, обезумевшие люди, которые убили Тенкаменина. Грейсон — то есть Набат — обратил их и вернул из-за той страшной границы, которую они преступили. Простить их Анастасия не могла, но нашла в себе силы с ними сосуществовать.

— Люди — это сосуды, — сказал/а ей когда-то Джери. — Они носят в себе то, что в них налили.

Видимо, Грейсон выплеснул их прежнее содержимое и наполнил заново чем-то значительно более аппетитным.

Поссуэло попрощался у входа в пещеру.

— Место изолированное, и если Набат действительно под защитой Грозового Облака, с ним ты в безопасности, — сказал серп. — Это не то убежище, которое я искал, но кто знает, существует ли оно вообще. Слухи не стоят воздуха, который они сотрясают.

— Я надеюсь, Набат поможет мне найти Алигьери.

— Не уверен, что он все еще жив, — посетовал Поссуэло. — Он был древним стариком, когда я только-только начинал подмастерьем, а я, как говорится, совсем не желторотый юнец.

Он рассмеялся и обнял Анастасию. В объятии было что-то успокаивающее. Отеческое. Анастасия и не догадывалась, как ей этого не хватает. Она снова подумала о своей семье. По совету Поссуэло, она не пыталась выйти с ними на связь. Амазониец заверил, что они в безопасности и под защитой дружественной коллегии. Возможно, когда-нибудь придет время, и они встретятся, а возможно, она их больше никогда не увидит.

— Попрощайся за меня с капитаном Соберани, — попросил Поссуэло. — Как я понимаю, Джерико остается.

— Как вы приказали, — подтвердила Анастасия.

Поссуэло приподнял бровь.

— Я ничего такого не приказывал. Джерико делает то, что нравится Джерико. И если наш бравый капитан принимает решение бросить море и защищать тебя, это многое говорит о вас обоих. — Он обнял ее в последний раз. — Береги себя, meu anjo.

А потом он развернулся и зашагал к своему самолету, ожидавшему на поляне.

Художник Эзра, которого Поссуэло счел полезным отпустить на свободу, занялся рисованием фрески в одном из самых больших залов пещеры. Побудила его к этому мысль, что пещера может стать местом паломничества для будущих тонистов (если в будущем останутся какие-нибудь тонисты) и что его наскальные росписи будут бесконечно анализировать завтрашние ученые. Чтобы их запутать, он добавил кое-какие причудливые детали. Танцующего медведя, мальчика с пятью глазами и циферблат с пропущенной цифрой четыре.

«Что за жизнь, если не можешь постебаться над будущим?» — так рассуждал Эзра.

Он поинтересовался у Набата, помнит ли тот его, и Грейсон ответил утвердительно. Это было почти правдой. Грейсон помнил аудиенцию с Эзрой, поскольку для него самого эта встреча тоже стала судьбоносной — тогда он впервые дал собственный совет, а не служил рупором Грозоблака. Но лицо посетителя в его памяти не сохранилось.

— Ах эти чудесные ограничения биологического мозга! — с легкой завистью прокомментировало Грозовое Облако. — Эта поразительная способность избавляться от ненужного и не превращать свою память в захламленную кладовку!

У Грозового Облака было даже свое название для избирательности человеческой памяти — «дар забвения».

Грейсон забыл многое из того, что хотел бы помнить. В основном из своего детства — почти все мгновения близости с родителями. И помнил многое, что хотел бы забыть. Например, лицо Пурити перед тем, как ее выполол серп Константин.

Сейчас «дар забвения» стал сущим наказанием для серпа Анастасии, потому что мир, похоже, напрочь забыл серпа Алигьери. Но не Грозовое Облако. Алигьери хранился где-то там, в кладовке человеческой истории. А вот добыть эту информацию оказалось проблематично.

Во время разговора Грейсона с Анастасией Облако хранило молчание. И заговорило только после того, как девушка направилась в пещеру к своим спутникам.

— Я не в силах помочь Анастасии найти человека, который ее интересует.

— Но ты ведь знаешь, где его можно отыскать, верно?

— Знаю. Но если сообщу ей, то нарушу закон.

— А ты можешь сообщить мне?

— Могло бы, — ответило Облако, — но если ты передашь ей, мне придется пометить тебя как негодного. И где мы все тогда окажемся?

Грейсон вздохнул.

— Должны же быть какие-то обходные пути.

— Наверняка, — согласилось Грозоблако. — Но вам придется самим поискать их.

Обходные пути. Однажды, когда Грейсон был еще наивным студентом Академии Нимбуса, Грозовое Облако использовало его для такого маневра. А если задуматься, на занятиях, еще до своего исключения, он слышал о существовании официального обходного пути. Что-то вроде ритуала, позволяющего агенту Нимбуса разговаривать с серпом, не нарушая закон. Это называлось «триалог» и предполагало участие профессионального посредника, разбиравшегося в протоколах общения между серпами и государством. Знающего, что можно говорить, а чего нельзя.

Вот кто им нужен — посредник!

Набат сидел на подушках лицом к лицу с Джерико Соберани в своей личной пещере, устланной коврами и увешанной драпировками.

По прикидкам Грейсона, они с Джери были ровесниками. Разве что капитан повернул/а за угол, но Грейсон так не думал. Уж слишком молод/а — вряд ли кто-то захотел бы вернуться в столь юный возраст. И все же в характере капитана чувствовалось некое благородство. Мудрость — не столько возвышенная, сколько житейская. Грейсон объехал чуть ли не весь свет, но увидел так мало из своего защитного кокона, что словно бы вовсе нигде не бывал. А вот Джерико Соберани воистину повидал/а многое, и, что важнее, знал/а мир. Это вызывало восхищение.

— Серп Анастасия объяснила, зачем ты меня позвал, — сказал/а Соберани. — Как мы это устроим, ваше… Как там к тебе обращаются?

— Ваша звучность, — ответил Грейсон.

— Верно, ваша звучность, — ухмыльнулся/ась Соберани.

— И чего смешного?

Ухмылка не сходила с лица капитана.

— Сам придумал?

— Нет, мой главный курат.

— Наверное, он раньше работал в рекламе.

— Так и есть.

Разговор застопорился. Неудивительно. Ситуация была абсолютно искусственная и вынужденная, но дело требовалось сделать.

— Скажи что-нибудь, — попросил Грейсон.

— Что сказать?

— Неважно что. Нам просто нужно поговорить. А потом я задам Грозоблаку вопросы об этом разговоре.

— И что?

— И оно ответит.

На лице Джерико снова расцвела улыбка. Озорная. Какая-то странно очаровательная.

— Похоже на игру в шахматы невидимыми фигурами.

— Как скажешь, — согласился Грейсон.

— Ну хорошо. — Джерико на мгновение задумался/ась, и вдруг выдал/а нечто неожиданное: — Между тобой и мной есть кое-что общее.

— И что же это?

— Мы оба пожертвовали своими жизнями, чтобы спасти серпа Анастасию.

Грейсон пожал плечами.

— Только на время.

— И все же, — настаивал/а Соберани, — для такого поступка нужны храбрость и редкая способность прыгнуть в неизведанное.

— Вообще-то нет. Люди ставят кляксы постоянно.

— Да, но мы же с тобой не такие. Для нас сознательно стать квазимертвыми — значит пойти против собственной природы. Не каждый сделал бы такой выбор на нашем месте. Из этого мне стало ясно, что ты значительнее, чем твой наряд.

Теперь улыбка капитана была искренней. Честной. Грейсон никогда не встречал человека с таким разнообразием улыбок. И каждая была выразительнее, чем любые слова.

— Спасибо, — откликнулся Грейсон. — Видимо, наше общее восхищение серпом Анастасией действительно в чем-то нас… роднит.

Он затих, ожидая, что Грозовое Облако как-то это прокомментирует, но оно молчало. Оно хотело, чтобы ему задали вопрос. Но Грейсон по-прежнему не знал, что спросить.

— Не прими за оскорбление, — решился Грейсон, — но я не понимаю, как к тебе обращаться. Мистер или мисс Соберани?