— Что он вам наплел?

— Ничего, — ответил другой охранник. — Пел песню, популярную несколько лет назад. Пытался подбить нас спеть вместе с ним, но мы не поддались.

— Отлично, — сказала Айн. — Аплодирую вашей выдержке.

В течение этой беседы с лица Роуэна не сходила улыбка.

— Знаешь, Айн, а я мог бы рассказать Годдарду, что это ты освободила меня там, на Твердыне.

Опа! Вот так вот запросто выложил это перед двумя охранниками.

— Вранье тебе не поможет, — сказала она, предназначив реплику для ушей охранников, а затем приказала им выйти и ждать снаружи. В стеклянном доме все просматривалось насквозь, но по крайней мере стены были звуконепроницаемые.

— Не думаю, что они купились, — сказал Роуэн. — Ты была не очень убедительна.

— Ты прав, — согласилась она. — И это значит, что мне придется сейчас их выполоть. Их гибель — на твоих руках.

— Нож-то будет твой, а не мой, — возразил он.

Она бросила взгляд на ничего не подозревающих охранников за стенкой. Проблема была не в том, чтобы их выполоть, а в том, как скрыть, что это ее рук дело. Надо бы приказать какому-нибудь рядовому серпу управиться с олухами, а потом убедить его самовыполоться, причем так, чтобы не возбудить подозрений. Вот вляпалась!

— Я тогда совершила самую большую ошибку в своей жизни.

— Не самую, — возразил Роуэн. — Далеко не самую.

— Но почему ты не рассказал Годдарду? В чем причина, ума не приложу?

Роуэн пожал плечами:

— Ты оказала мне услугу, и я ответил тем же. Теперь мы квиты. И потом, — добавил он, — ты пошла против него один раз. Возможно, ты сделаешь это снова.

— Обстоятельства изменились.

— Допустим. Но я по-прежнему не вижу, чтобы он относился к тебе так, как ты того заслуживаешь. Он хоть когда-нибудь говорил тебе то, что сказал мне сегодня? Что ты унаследовала бы власть над всем Орденом серпов. Нет, не говорил? Сдается мне, он никак не выделяет тебя среди прочих. Ты для него всего лишь служанка.

Айн глубоко вдохнула и вдруг остро почувствовала свое одиночество. Вообще-то, она всегда предпочитала собственную компанию чьей-либо другой, но в данном случае дело было в ином. У нее нет союзников — вот что она сейчас осознала. Казалось, будто весь мир населен врагами. И, возможно, так оно и есть. Ей был ненавистен сам факт, что этот самодовольный наглец заставил ее испытать это чувство.

— Да ты куда опаснее, чем считает Годдард! — проговорила она.

— Но ты все еще здесь и слушаешь меня. Почему?

Рэнд не стала даже задумываться над ответом. Вместо этого она перебирала в уме все способы, какими могла бы его выполоть прямо здесь и сейчас, и плевать на последствия. Но даже если она его выполет, толку от этого не будет никакого. Здесь, в пентхаусе, ей не удастся устроить так, чтобы Роуэна невозможно было воскресить. А это значит, что Годдард вернет пленника к жизни, чтобы подвергнуть своему весьма специфическому правосудию. И после оживления этот наглец вполне может рассказать все Годдарду. Да, Рэнд связана по рукам и ногам — в точности, как сам Роуэн.

— Не то чтобы это было важно, — сказал Роуэн, — но мне все же хочется узнать кое-что. Ты одобряешь все, что он вытворяет? Ты и вправду думаешь, что он ведет мир в верном направлении?

— Нет никакого верного направления. Есть только направления, которые позволяют улучшить нашу жизнь, и те, что этого не позволяют.

— Под «нами» ты имеешь в виду серпов?

— А кого же еще?

— Но ведь предполагалось, что серпы сделают мир лучше для всех! А у тебя все наоборот.

Если он думает, что это ее заботит, то он лает не на то дерево. Этика, мораль — это жупелы старой гвардии. Совесть Рэнд чиста, потому что у нее нет совести. Она всегда этим гордилась.

— Годдард собирается покончить с тобой публично, — сказала Айн. — И под «публично» я подразумеваю — таким образом, чтобы ни у кого не осталось сомнений в окончательной гибели серпа Люцифера. Он побежден и уничтожен на вечные времена.

— А ты — ты этого хочешь?

— Уж плакать-то по тебе я не собираюсь! — процедила Рэнд. — А когда тебя не станет, вздохну с облегчением.

Он понял, что сейчас она говорит правду.

— Знаешь, Рэнд, настанет время, когда эго серпа Годдарда вырастет до таких размеров, что даже ты осознаешь, насколько оно опасно. Но к тому времени он сделается настолько могущественным, что не останется никого, кто осмелился бы бросить ему вызов.

Айн хотела было возразить, но почувствовала, как ее кожа покрывается пупырышками. Собственная физиология говорила ей, что Роуэн безусловно прав. Нет, скорбеть над серпом Люцифером она не будет. Но когда он уйдет, у нее еще останется множество поводов для беспокойства.

— На самом деле ты точно такой же, как и Годдард, — произнесла она. — Вы оба мастера выкручивать сознание людей, так что они перестают отличать верх от низа. Так что уж извини, больше я с тобой разговаривать не буду.

— Будешь, — без тени сомнения заявил Роуэн. — Потому что, покончив со мной, он заставит тебя избавиться от моих останков — точно так же, как ты избавилась от останков Тайгера. И тогда, убедившись, что никто не слышит, ты примешься осыпать ругательствами мои почерневшие кости — просто чтобы за тобой осталось последнее слово. Может, даже плюнешь на них. Но тебе от этого не полегчает.

Айн пришла в ярость. Потому что знала — он прав. Прав во всех отношениях.

«Спенс» с Анастасией на борту пересек Атлантику прямым курсом на регион Субсахары. Расстояние, которое разделяет Мерику и Африку, гораздо короче, чем представляет себе большинство людей, — его можно пройти меньше чем за три дня. Судно уже прибыло в Гавань Памяти, а северомериканские серпы все еще искали Анастасию где-то на дальнем конце Южной Мерики.

В смертную эпоху Гавань Памяти называлась Монровией, но Грозовое Облако решило, что мрачное прошлое этого региона — времена кабалы и рабства, а затем плохо спланированной репатриации — требует нового имени, которое не оскорбляло бы никого. Само собой, люди сочли себя оскорбленными. Но Облако настояло на своем и, как это случалось со всеми его решениями, оказалось право.

Серпа Анастасию встретил сам Верховный Клинок Тенкаменин. Будучи ярым противником Годдарда, он согласился предоставить ей тайное убежище.

— Столько шума из-за серпа-юниора! — добродушно загремел он, приветствуя гостью. Его мантия, яркая, разноцветная, была искусно смоделирована так, чтобы символически отображать все многообразие исторических культур его региона. — Не волнуйся, малышка, ты в безопасности и среди друзей!

«Малышка»?! Поссуэло называл ее meu anjo — «мой ангел», что было весьма приятно. Но «малышка» звучало уничижительно. Анастасия дипломатично промолчала, но при этом выпрямилась и высоко подняла голову, как подобает почтенному серпу. Вместо нее высказался/ась Джери:

— Не такая уж она и маленькая.

Верховный Клинок окинул Джери подозрительным взглядом:

— А ты еще кто?

— Я Джерико Соберани, капитан судна, успешно доставившего серпа Анастасию в ваши гостеприимные объятия.

— Я о тебе слышал, — сказал Тенкаменин. — Ты весьма известная личность. Старьёвщик.

— Я спасатель, — поправил/а Джери. — Нахожу потерянное и исправляю безнадежно сломанное.

— Учту, — сказал Тенкаменин. — Благодарю за отличное обслуживание.

Верховный Клинок обнял Анастасию за плечи и повел прочь с причала. Свита последовала за ними.

— Ты, наверное, устала и голодна? — проговорил Тенкаменин. — В море, поди, разносолов не дождешься. Мы тут всё приготовили для твоего удобства.

Джери, однако, увязался/ась следом, и Тенкаменин спросил:

— Тебе разве не заплатили? Я полагал, Поссуэло об этом позаботился.

— Прошу прощения, ваше превосходительство, — сказал/а Джери, — но серп Поссуэло велел мне неотлучно находиться при серпе Анастасии. Я искренне надеюсь, что вы не заставите меня нарушить его приказ.