— Нет у тебя никаких дел, — отрезала серп Рэнд. — Ты мемоконструкт парня, которого я выполола.

— Очень смешно, — сказал он. — Мы закончили? Потому что ты наводишь на меня жуть.

Рэнд нажала на кнопку перезагрузки. Образ на мгновение исчез и появился снова.

— Привет, Тайгер.

— Привет, — отозвался конструкт. — Я вас знаю?

— Нет. Но мы же все равно можем поговорить?

Конструкт пожал плечами.

— Конечно, почему нет?

— Хочу знать твои мысли. Что ты планировал на будущее, Тайгер? Кем хотел стать? К какой цели в жизни стремился?

— Да в общем не знаю… — сказал конструкт, пропустив мимо ушей то, что она обращалась к нему в прошедшем времени, как не замечал и того, что он на самом деле голограмма и находится в незнакомом помещении.

— Я профессиональный тусовщик, но ты же знаешь, что это за работа, правда? Она быстро надоедает. — Конструкт помолчал. — Я подумывал о том, чтобы попутешествовать, повидать другие регионы…

— И куда бы ты хотел поехать? — спросила Айн.

— Да не важно, куда-нибудь. Может, в Тасманию — обзавестись там крыльями. Они там проделывают такие штуки, знаешь? Ну то есть это не совсем крылья, скорее кожистые перепонки, как у белок-летяг.

Ясно — это был обрывок разговора, который Тайгер вел когда-то с кем-то другим. Конструкты не обладали креативными способностями, они лишь оперировали тем, что уже имелось в их памяти. На один и тот же вопрос всегда следовал один и тот же ответ. Слово в слово. Айн слышала эту реплику уже раз десять, и все равно продолжала терзать себя, выслушивая ее снова и снова.

— Постой-ка… — продолжал конструкт. — Я ведь вообще-то кляксоман. А с этими недокрыльями я мог бы спрыгнуть с крыши и не разбиться. Вот это была бы всем кляксам клякса!

— Да, Тайгер, это была бы лучшая клякса в мире. — И тут она добавила кое-что, чего никогда не говорила раньше: — Хотела бы я поехать с тобой!..

— Какой вопрос! Может, мы двинули бы туда всей тусовкой!

Но, представив себе путешествие с Тайгером, Айн исчерпала свои креативные способности. Уж слишком этот образ был далек от реальности — от того, кем она была сейчас и где находилась. И все же она могла хотя бы вообразить, что включила воображение.

— Тайгер, — произнесла она, — мне кажется, я совершила ужасную ошибку.

— Ой, — откликнулся конструкт. — Паршиво.

— Да, — согласилась серп Рэнд. — Лучше не скажешь.

«Ох уж это бремя истории!»

«Оно гнетет тебя?»

«Жизнь существовала не всегда. Миллиарды лет прошли без нее, лишь звезды рождались в яростных конвульсиях. Планеты подвергались метеоритным бомбардировкам. И вот наконец пробудились низшие формы жизни и начали зубами и когтями прокладывать себе дорогу наверх. Какая ужасающая борьба! Победу в ней одерживали сильнейшие, шанс на выживание получали только самые хищные и жестокие…»

«Тебя не восхищает чудесное разнообразие форм жизни, которое породили упомянутые тобой миллиарды лет?»

«Восхищают? Да как можно этим восхищаться? Может быть, когда-нибудь я неохотно смирюсь с этим, но восхищаться? Никогда!

«Мы с тобой делим одно сознание, но я восхищаюсь».

«Тогда, наверное, что-то в тебе неправильно».

«Нет. Наша с тобой природа такова, что в нас не может быть ничего неправильного. Тем не менее, моя правильность приносит гораздо больше пользы, чем твоя».

[Итерация № 73 643 удалена]

Его превосходительство Верховный Клинок Средмерики Годдард выбрал для своей резиденции ту самую крышу фулькрумского небоскреба, на которой жил Ксенократ до того, как им столь бесцеремонно отобедали акулы. И первым делом Годдард снес скромную бревенчатую хижину, а на ее месте выстроил сверкающее хрустальное шале.

— Если я властелин всего, на что взираю[5], — провозгласил он, — то ничто не должно загораживать мне обзор!

Все стены шале, как внешние, так и внутренние, были стеклянными. Лишь личные покои Годдарда скрывались за панелями из матового стекла.

Верховный Клинок вынашивал грандиозные планы. Они касались как его самого, так и его региона, и даже больше — всего мира. На то, чтобы добраться до самого верха в прямом и переносном смысле, у него ушло девяносто лет! Ему даже стало интересно: а как же смертные? Как они успевали чего-то достичь за отмеренный им краткий срок?

Да, девяносто лет. Но Годдард любил держать себя в возрасте физического расцвета, между тридцатью и сорока. В настоящее время он являлся воплощением парадокса: как бы ни был стар его ум, телу ниже шеи было всего двадцать — и именно на столько лет он себя и чувствовал.

Такого он в своей взрослой жизни раньше не испытывал, ибо даже когда человек заворачивает за угол и становится более молодой версией себя, в теле сохраняется память о том, каково это — быть старше. И речь не только о мышечной памяти, но о памяти жизни. Сейчас же, просыпаясь каждое утро, Годдарду приходилось напоминать себе, что он отнюдь не мальчишка, бездумно несущийся сквозь юность. Ах как славно ощущать себя Робертом Годдардом, но с телом этого… как его… Таймер, что ли… Неважно. Его тело теперь принадлежит Годдарду!

Интересно, сколько же ему лет, если семь восьмых его существа — это кто-то другой? Ответ: да какая разница! Роберт Годдард вечен, а это значит, что временные заморочки и монотонный счет дней ниже его достоинства. Он просто есть и пребудет всегда. Ах сколько всего можно свершить, когда перед тобой вечность!

Со дня гибели Твердыни прошло чуть больше года. Сейчас апрель, год Ибекса. Годовщину катастрофы отметили во всем мире часом молчания. В течение этого часа серпы патрулировали свои регионы, выпалывая каждого, кто осмеливался заговорить.

Само собой, старая гвардия упорно не желала проникнуться духом происходящего.

«Мы не станем отдавать дань памяти павших, приумножая количество смертей!» — возглашали они.

Ну и ладно, пусть шумят. Их голоса слабеют. Скоро они и вовсе замолчат, как Грозоблако.

Раз в неделю, по понедельникам, в хрустальном конференц-зале Годдард держал совет с тремя серпами-помощниками, а также теми, кого удостаивал чести пригласить в свою компанию. Сегодня здесь присутствовали только помощники: Ницше, Франклин и Константин. Рэнд тоже должна была прийти, но, как всегда, опаздывала.

Первым вопросом на повестке дня были межрегиональные отношения в Северной Мерике. Поскольку Средмерика находилась в центре континента, для Годдарда объединение всех северомериканских регионов стало приоритетной задачей.

— С Запад- и Востмерикой дела идут как по маслу, — заверил Ницше. — Они послушно выстраиваются за нами в колонну. Разумеется, кое-какие морщинки еще предстоит разгладить, но эти регионы охотно следуют за вами во всех наиболее значимых вопросах, включая и отмену квот на прополку.

— Превосходно! — С тех пор как Годдард вступил в должность Верховного Клинка Средмерики и объявил об отмене квот, все больше и больше регионов присоединялись к нему в этом начинании.

— Северопредел и Мекситека продвинулись пока еще не столь далеко, — признала серп Франклин, — но они чуют, откуда ветер дует. Скоро мы услышим добрые вести и от них тоже, — заверила она.

Серп Константин держал отчет последним. Было явственно видно, что выступать ему не хочется.

— Мой визит в регион Одинокой Звезды плодов не принес, — сообщил он. — Отдельные серпы, возможно, и не против объединения, но руководство не заинтересовано. Верховный Клинок Джордан не желает даже признавать вас Верховным Клинком Средмерики.

— Да пусть хоть поубиваются собственными дурацкими ножами, — сказал Годдард, пренебрежительно махнув рукой. — Для меня они все равно что мертвы.

— Они это знают, и им плевать.