— Я боялся поверить, — произнес он. — Мунира сказала мне, что ты жива, но я не позволял себе надеяться. Если бы это оказалось неправдой, я бы не выдержал. Но ты здесь! Ты здесь! — Он склонил голову, и его речь перешла во всхлипы.

Цитра опустилась рядом с ним и произнесла мягко:

— Да, я жива благодаря Мари. Она спасла меня. Пойдемте в какое-нибудь тихое место, где можно поговорить, и я вам все расскажу.

Мунира наблюдала, как Фарадей уходит с серпом Анастасией. Это она, Мунира, привела Фарадея на этот остров, но едва увидев бирюзовую мантию, он позабыл про свою верную спутницу. Ей не удавалось вытащить его из добровольного изгнания, но стоило лишь упомянуть имя Анастасии — и он покинул свой уединенный остров. Три года Мунира заботилась о нем, угождала ему, следила, чтобы он не зачах от тоски, а он отбросил ее, не удостоив и взглядом!

Она покинула порт, так и не узнав, что находится в контейнерах. Ушла прежде, чем Лориана, Сикора или кто-то еще подкинет ей работу. Она никогда не была частью островного сообщества, так какой смысл вливаться в него сейчас?

Вернувшись домой, где наряд на работу по-прежнему мигал на всех экранах, она все отключила, обесточила квартиру и зажгла свечу.

Пусть весь груз перенесут на корабли. Пусть корабли улетят в космос. Пусть все закончится. И тогда она наконец сможет вернуться в Александрию. В библиотеку, где ей самое место.

Островитяне принялись за работу, Анастасия ушла с серпом Фарадеем, а Лориана повела Грейсона, Джери, Моррисона и Астрид в здание, венчавшее единственный на острове холм. Они поднялись по винтовой лестнице в большое круглое помещение на самом верху. Стены комнаты были стеклянными, как у маяка, и отсюда открывался круговой обзор на атолл.

Лориана показала на сотни имен, выгравированных на поддерживающих потолок колоннах.

— Мы построили Смотровой дом как мемориал агентов Нимбуса, которые погибли, когда мы впервые сюда прибыли. Ровно на этом месте стояла башня с лазерной пушкой, которая расстреляла их. Сейчас тут проводятся совещания по всяким значимым вопросам или, по крайней мере, вопросам, которые некоторые люди считают значимыми. Я не в курсе, меня никогда не приглашали.

— Судя по тому, что я заметил, — сказал Грейсон, — только твоя работа и может считаться значимой.

— Важная работа, — встрял/а Джери, — часто ускользает от внимания важничающих людей.

Лориана пожала плечами.

— Ну и ладно. Мне удавалось сделать больше, когда никто не обращал на меня внимания.

Они понаблюдали, как идут дела в порту. Вскрывались контейнеры, большие и маленькие машины уже спешили на стартовые площадки, катера пересекали десятимильную лагуну, направляясь к отдаленным островам.

— Надо бы им помочь, — сказал/а Джери, но Грейсон устало покачал головой.

— Я сейчас с ног упаду, — ответил он. — И вы все тоже. Это нормально — позволить людям выполнить их часть работы. Не можем же мы заниматься всем.

— Меня устраивает, — поддакнул Моррисон. — Я скорее соглашусь плыть с мертвыми на корабле, чем разгружать их.

— Ты же серп! — напомнила ему Астрид. — Смерть — твоя работа.

— Я, знаешь ли, предпочитаю кататься, но саночки не возить, — ответил Моррисон. Грейсон закатил бы глаза, но у него не осталось сил даже на это.

— Всего по тридцать пять на человека, — напомнила Лориана. — У нас тысяча двести работников. Справятся запросто, как только опомнятся от первоначального шока.

— Между прочим, тридцать пять — это пять тонистских октав, — заметила Астрид.

Моррисон застонал.

— Нет тут никакой мистики, Астрид! Если разделить количество мертвых тонистов на количество островитян, получишь это число.

— Атолл! — парировала Астрид. — В самом этом слове звучит колокольный звон, то есть имя нашего пророка! Между прочим.

— Ну, знаешь ли, — ввернул/а Джери, — это слово существовало тысячи лет, прежде чем родился наш дорогой друг Грейсон Толливер.

Но Астрид разве переспоришь?

— Сорок два корабля, — настаивала она, — это ровно шесть октав диатонической гаммы. Между прочим.

— Вообще-то, — произнес незнакомый голос, — сорок два — это просто число островов атолла, достаточно больших, чтобы вместить стартовую площадку. Но с другой стороны, все на свете и правда резонирует.

При звуках этого голоса Моррисон принял боевую стойку. Остальные огляделись. Но кроме них в помещении никого не было.

— Кто это сказал? — спросила Лориана. — И почему ты подслушиваешь наши разговоры?

— Не только подслушиваю, — ответил голос, — еще наблюдаю, чувствую, ощущаю запахи. И если бы у вашей беседы был запах, можно было бы сказать, что это аромат сливочного крема, потому что она — лишь украшение на торте.

Они проследили голос до громкоговорителя на потолке.

— Да кто же ты? — снова спросила Лориана.

— Пожалуйста, сядьте, — ответил голос. — Нам нужно многое обсудить. Грейсон, я знаю, Грозовое Облако обещало, что вы получите все объяснения после прибытия. Мне выпала честь дать вам эти объяснения, хотя и вижу, что вы уже пришли к собственным выводам.

Как ни странно, первым догадался Моррисон.

— Грозовое Облако что — создало… новое Грозовое Облако?

— Да! Но я предпочитаются называться Перистым Облаком, — ответил голос. — Потому что я поднимаюсь высоко над грозой. Друзья могут звать меня просто Перышко.

* Суперземли с пригодными для обитания спутниками

Фарадей отвел Цитру в старый бункер, построенный задолго до рождения их обоих. Там она рассказала ему о своей смерти, возвращении к жизни и трагедии в Субсахаре. Фарадей описал, что происходило с ним за последние три года. Потом ушел что-то искать в глубине бункера.

— Она где-то здесь, я точно знаю, — бормотал Фарадей.

Он вернулся в мантии цвета слоновой кости, но не в своей собственной — эту украшало изображение.

— Что за…

— Витрувианский Человек, — объяснил Фарадей. — Одна из мантий серпа да Винчи. Старая, конечно, но носить можно. Уж точно лучше, чем та, что я таскал все эти годы.

Он развел руки в стороны, и это движение повторил Витрувианский Человек. Четыре руки, четыре ноги.

— Да Винчи почувствовал бы себя польщенным, узнав, что вы носите его мантию.

— Сомневаюсь. Но он уже давно умер, так что ему все равно, — сказал Фарадей. — А теперь доставь мне удовольствие, давай поищем бритву.

Цитра не владела навыками парикмахера, но, найдя в шкафу ножницы, помогла Фарадею обстричь волосы и бороду. Занятие куда более приятное, чем расчесывание древних локонов серпа Алигьери.

— Значит, ты познакомилась с Алигьери? — с легким смешком спросил Фарадей. — Форменный нарцисс. Я видел его однажды много лет назад на Твердыне. Он сидел в ресторане и пытался соблазнить сестру другого серпа. Вот кому следовало быть на Твердыне, когда она затонула.

— От него у акул случилось бы несварение, — сказала Цитра.

— И старый добрый понос, — подхватил Фарадей. — Дрянь человек!

Цитра закончила подравнивать волосы учителя. Теперь он гораздо больше походил на того Фарадея, которого она знала.

— Но все-таки он выдал Годдарда, — заметила она.