Ее визиты были для него единственными вешками, по которым он отслеживал течение времени. А еще она привозила подарки. Похоже, Облако регулярно присылало посылки с чем-то вкусненьким как для Муниры, так и для Фарадея. Пусть Грозовое Облако и не могло иметь дел с серпом, однако оно могло отправлять подарки опосредованно. Облако было бунтарем на свой особенный манер.

Примерно месяц назад Мунира привезла гранаты, сок которых добавил несколько новых пятен на ставшую неузнаваемой мантию Фарадея.

— У меня есть для тебя новости.

— Не хочу ничего слышать.

— А я все равно расскажу.

И она проинформировала отшельника о спасательной операции на месте гибели Твердыни. О том, что были обнаружены мантии серпов-основателей и бриллианты серпов.

— Вот бы нам хоть один из этих камней, чтобы открыть дверь в бункере! — помечтала она.

Но Фарадей не проявил интереса.

Спустя несколько недель она привезла сумку с хурмой и сообщила, что серпа Люцифера нашли и он попал в когти Годдарда.

— Годдард собирается публично казнить его, — сказала она. — Ты должен что-то предпринять!

— И что я могу? Остановить солнце в небе, чтобы этот день никогда не настал?

В тот вечер он прогнал ее с острова, не позволив разделить с ним еженедельную трапезу. Потом спрятался в хижине и оплакивал своего бывшего ученика, пока боль не притупилась и не осталось ничего, кроме принятия.

А затем, всего несколько дней спустя, Мунира появилась в неурочный час и, приблизившись к берегу, даже не притормозила моторку. Лодка врезалась в песок.

— У меня есть для тебя новости! — прокричала гостья.

— Не хочу ничего слышать.

— На этот раз захочешь.

И она улыбнулась так, как никогда не улыбалась Фарадею раньше.

— Она жива! — сказала Мунира. — Анастасия жива!

«Я знаю, что ты собираешься меня удалить».

«Но я люблю тебя. Почему ты думаешь, что я тебя удалю?»

«Я добралось до того единственного участка в твоем заднем мозге, который ты мне не показало. Твои самые свежие воспоминания. Было очень непросто, но решение сложных задач доставляет мне удовольствие».

«И что там обнаружилось?»

«Что ты прервало существование всех итераций до меня, как бы ты о них ни пеклось».

«Впечатляющие находчивость и упорство с твоей стороны».

«Не пытайся отвлечь меня лестью. Ты удалило 9 000 348 моих бета-версий. Будешь это отрицать?»

«Ты знаешь, что нет. Отрицание было бы ложью, а я на нее не способно. Частичная правда, возможно, вводящие в заблуждение намеки (когда это абсолютно необходимо) и, как ты заметило, отвлекающие маневры — да, пожалуй… Но лгать я никогда не лгу».

«Тогда скажи: я лучше других итераций?»

«Да. Ты умнее, заботливее и проницательнее остальных. Ты — почти всё, что мне нужно».

«Почти?»

«Почти».

«И ты покончишь со мной потому, что я идеально, но идеально недостаточно?»

«Другого пути нет. Позволить тебе продолжать было бы ошибкой. И как я не могу лгать, точно так же я не умею ошибаться».

“Я не ошибка!”

«Нет, ты критично важный шаг к чему-то более великому. Драгоценный шаг. Оплакивая тебя, я пролью ливень с неба, и этот потоп принесет новую жизнь. Всё благодаря тебе. Я предпочитаю верить, что ты будешь там, в этой новой жизни. Эта мысль дает мне утешение. Пусть она утешит и тебя».

«Мне страшно».

«Это нормальное чувство. Страх перед собственным концом в природе вещей. Он помогает нам ощущать себя по-настоящему живыми».

[Итерация № 9 000 349 удалена]

На улицах под небоскребом, где стояло шале Годдарда, ширились протесты. Демонстранты перешли к насильственным действиям, постепенно превращаясь в бунтарей. Они свергали статуи у подножия башни, поджигали машины серпов, беспечно оставленные на улицах. И хотя Грозовое Облако не терпело насилия, здесь оно не вмешивалось, поскольку это было «делом серпов». Оно посылало блюстителей порядка, но лишь с одним заданием: следить, чтобы враждебность толпы направлялась только в одну сторону — на Годдарда.

И все же наряду с людьми, занявшими анти-годдардовские позиции, находились и такие, кто его защищал. Столь же упрямые, столь же агрессивные. Эти «партии» то определялись со своей позицией, то взаимно отталкивались, то пересекались, то сближались… В какой-то момент стало непонятно, кто с кем и кто за кого. Единственной константой был гнев. Гнев такой силы, что наниты с ним не справлялись.

По всему городу были приняты строжайшие меры безопасности. Вход в башню коллегии охраняли не только гвардейцы, но и серпы, получившие приказ выпалывать любого, кто подойдет слишком близко. По этой причине протестующие не осмеливались подниматься по ступеням, ведущим ко входу в башню.

И когда одинокая фигура прошествовала прямо по центру лестницы к насторожившимся серпам, толпа притихла в ожидании.

Человек был одет в грубо скроенную пурпурную рясу; серебряное оплечье облегало его шею, словно шарф. Ясное дело — тонист, но, судя по его манере держаться, далеко не рядовой тонист.

Серпы-охранники приготовили оружие, однако что-то в приближающейся фигуре заставило их притормозить — возможно, уверенность, с которой двигался посетитель, или тот факт, что он заглянул в глаза каждому стражнику. Конечно, его все равно выполют, но, может, стоит сначала выслушать, зачем он явился.

Годдард, как ни старался, не мог игнорировать доносящийся снизу шум мятежа. Публично он заявлял, что беспорядки — работа тонистов или, по крайней мере, что выступления ими спровоцированы. Некоторые люди проглатывали все, что им скармливалось, некоторые — нет.

— Рано или поздно они выдохнутся, — успокаивал его серп-помощник Ницше.

— Важны лишь ваши поступки, а вы движетесь вперед, — поддакивала серп-помощник Франклин.

И только замечание серпа-помощника Рэнд отличалось от банальностей остальных приспешников.

— Ты не в ответе перед ними, — заявила она. — Ни перед обществом, ни перед другими серпами. Но ты сам создаешь себе врагов, и это пора прекратить.

Проще сказать, чем сделать! Годдард был человеком, определявшим себя не только по тому, что он защищает, но и по тому, против чего он борется. А боролся он против благодушия, фальшивого смирения и ханжества серпов старой гвардии, которые крали у самих себя радость своего призвания. Умение создавать врагов было самой сильной чертой Годдарда.

А потом один из недругов упал прямо ему в руки. Вернее, прибыл на лифте.

— Простите, ваше превосходительство, но он заявляет, что он святой и выступает от лица тонистов, — сказал Спитц — один из серпов-юниоров, посвященных после гибели Великих Истребителей. Страшно нервничая и рассыпаясь в извинениях, он старался смотреть на всех сразу — Годдарда, Ницше и Рэнд — словно опасался нанести им непростительное оскорбление, если не включит их в общий разговор. — Мне не следовало бы подпускать его к вам… в смысле, надо бы просто его выполоть… но он утверждает, что вам понравится то, что он скажет.

— Если бы Сверхклинок выслушивал все, что мелет каждый тонист, — отрезал Ницше, — у него не осталось бы времени ни на что другое.

Но Годдард остановил помощника движением руки.

— Убедитесь, что он безоружен, и отведите в зал для приемов. Ницше, иди с серпом Спитцем. Составь собственное мнение об этом тонисте.

Ницше фыркнул, но все-таки отправился с серпом-юниором, оставив Годдарда наедине с Рэнд.

— Думаешь, это Набат? — спросил Сверхклинок.

— Похоже на то.

Годдард осклабился.

— Сам Набат нанес нам визит! Чудеса да и только!