Суфии говорили, что суфизм слишком возвышен, чтобы опускаться до толкования его названия. Возможно, поэтому ему давалось так много расплывчатых определений: это и соблюдение приличий, и добрый нрав, и благожелательность к людям. В суфизме видели очищение души от страстей и пороков, возвышение для обретения духовного совершенства и слияния с Творцом. В одном из хадисов рассказано, что к Пророку явился ангел Джабраил и спросил, в чем суть ислама. Тот ответил – в исхане, чувстве, что ты видишь Аллаха, а если не видишь, то знаешь, что Он видит тебя. Суфии утверждали, что они и есть этот самый исхан.

По одной из самых распространенных версий, суфизм произошел от слова суфф – шерсть. Ношению грубой шерстяной одежды у суфиев действительно придавалось большое значение. Подобно христианским монахам, они старались не использовать одежду, которая хоть чего-то стоила. Некоторые всю жизнь носили одну только джуббу, кое-как скрепляя ее заплатами, другие подбирали ветхое тряпье, брошенное на дороге. Многие вообще не думали об одежде и носили все, что придется. Питались тоже чем попало: тухлыми овощами, скисшей тыквой, гнилой морковью.

Все это мало соответствовало традициям ислама, – Коран не предполагал никакого аскетизма, – но удовлетворяло потребность в подвижничестве и самоотречении, которую испытывали многие верующие. Один арабский князь, побывав в христианской церкви, сокрушался, что христиане лучше молятся Богу, чем мусульмане. Тогда, чтобы опровергнуть это мнение, ему указали на суфиев.

В суфизме было все то же самое, что в монашестве христиан: покаяние, отрешенность от мира, ежедневный пост, бедность, терпение поношений и насмешек, любовь к ближним, смирение и кротость, даже юродство. По образу жизни многих ранних суфиев легко спутать с христианскими анахоретами. Отшельник Увайс из Карана говорил: «Спасение в уединении», – и жил в пустыне, где постоянно молился и не притрагивался к пище. Ас-Сари никогда не ел мяса, делил свою трапезу с птицами и спал только сидя. Аль-Халладж целый год простоял у Каабы босиком и с непокрытой головой, так что в плаще, который он не снимал двадцать лет, поселился скорпион. Другие шейхи не ели, не пили и не спали месяцами и годами, оставались девственниками, селились в пещерах и т. д.

Едва встретившись с суфизмом, традиционный ислам сразу принял его в штыки. Отклонения суфиев от догмы были очевидны и даже вопиющи. Эзотеризм, мистические откровения, тайное знание, крайний аскетизм, экстатические состояния – все это напоминало скорее не ислам, а восточные секты и христианские ереси вроде гностицизма. Тот же аль-Халладж ставил Христа выше Мухаммеда, считал его состоявшим из «духа Божия» и учил о слиянии человека с Богом. Обращаясь к Аллаху, он писал: «Твой дух смешивается с моим духом, как вино с прозрачной водой». Его мало интересовали пророк Мухаммед, законы шариата и все исламские ценности. «Иудаизм, христианство и ислам, как и другие религии, – говорил он, – это всего лишь названия. Цель, к которой посредством них стремятся люди, никогда не меняется».

Ярым гностиком был суфий аш-Шалмагани, утверждавший, что в нем присутствует дух Божий. Иисуса он считал соединившим в себе божественную и человеческую природу, а Мухаммеда – обманщиком, которому Али – истинное воплощение божества – дал 350 лет власти, и этот срок уже на исходе. Его приверженцы отрицали шариат и проповедовали (по словам его противников) общность жен и совокупление с мальчиками, дабы старший «наполнял светом» младшего.

Неблагочестие суфиев, так возмущавшее суннитов, с их точки зрения объяснялось чувством внутренней свободы и высшего мистического знания. Они считали, что там, где есть истина, шариат отменяется. «Часть суфиев, – писал историк Ибн Хазм, – говорила: кто достиг наивысшей степени святости, для того отпадают все заповеди веры, как молитва пост, милостыня и пр., а все запрещенное, как блуд, питье вина и т. п. – разрешено. И по этой причине они даже позволяют себе посягать на чужих жен. Они утверждают: мы видим Аллаха и говорим с Ним, и все, что он вкладывает в наши души, – истина».

Неудивительно, что ранних суфиев преследовали как злейших еретиков. Их пытали, сажали в тюрьмы, предавали мучительной смерти. Крупнейшие представители раннего суфизма: аль-Халладж, Айн аль-Кузат, ас-Сухраварди – были четвертованы или распяты, аш-Шалмагани сожжен на костре. Поэтому многие суфии старались скрывать свое учение или излагать его аллегорически. Джунайд часто говорил иносказательно и обильно насыщал свои труды цитатами из Корана и хадисов. Несмотря на это, его тоже обвинили в ереси, и ему с трудом удалось оправдаться.

Но суфизм вопреки всем гонениям только разрастался и набирал силу. Что бы ни говорили халифы и улемы, для многих мусульман он был образцом предельно искренней веры, выражавшейся не только внешним благочестием, но и всей жизнью человека. Мусульман поражали слова и поступки суфиев, они видели в них святых людей, подвижников, героев веры, приближенных к Богу. В конце концов, почитание и восхищение суфиями выросло до такой степени, что захватило даже иноверцев. Когда в Ширазе в 981 году умер глава суфиев, за его гробом шли не только мусульмане, но христиане с иудеями.

Религиозный раскол и гражданские войны привели к тому, что фундамент центральной власти в арабском халифате треснул до основания. Священного права халифа на власть больше не существовало: чтобы ни говорили законоведы, на практике в государстве главенствовал принцип силы. Если какой-то наместник или удачливый полководец понимал, что политическое равновесие в провинции склоняется на его сторону, он без колебаний объявлял себя суверенным монархом и отпадал от империи, не чувствуя никакой лояльности по отношению к халифу. С другой стороны, его собственные подданные тоже не считали себя ничем обязанным новому властителю и при случае старались отобрать у него часть власти или земли. В это смутное время, состоявшее почти сплошь из мятежей и войн, государи большую часть своего правления занимались тем, что без конца сражались и уничтожали все новых внешних и внутренних врагов. Пока военная мощь и фортуна были на их стороне, они оставались на троне, но как только им попадался более сильный или удачливый противник, старая династия заканчивалась и начиналась новая.

Одним из первых в этой череде самозваных монархий стало правление Тахиридов. Основателем их рода считался легендарный Рустам, персидский полководец, описанный в поэме «Шахнаме». Предки Тахиридов издавна были союзниками арабов, служили их наместникам в Персии и воевали вместе с Абу Муслимом против Омейадов.

При халифе Харуне ар-Рашиде главой всего клана стал Тахир ибн аль-Хусейн, полуперс-полуараб, который считал себя не только Рустамидом, но и членом арабского племени хуза. Воинственный и дерзкий в битвах, он одинаково ловко сражался левой и правой рукой, за что получил от халифа прозвище Зу-ль-Йеминейн – Двурукий. (По другой версии, это имя ему дали за то, что он присягнул новому халифу левой рукой, поскольку его правая уже поклялась в верности старому). Тахир успешно подавил мятеж Рафи ибн Лайса в Самарканде и особенно выдвинулся в гражданской войне аль-Мамуна и аль-Амина, успешно воюя на стороне первого. В отчаянной схватке под Реем он наголову разбил превосходящие войска врага, а при взятии Багдада сумел захватить – и убить – аль-Амина, пытавшегося бежать из города. За услуги, оказанные новому халифу, он получил в управление весь восток и стал фактическим правителем Хорасана.