Ему вспомнился разговор со знакомым, клиентом из другого города. Этот бедняга все еще поражался — какие коленца способна откалывать жизнь! Кажется, он всю жизнь прожил бок о бок со своим лучшим другом. Они вместе росли, гоняли в хоккей и пинали мяч с песком, вместе ходили на свиданья. Женившись, купили дома по соседству в новом пригороде, помогали друг, другу сажать цветы и поровну делили расходы на противосорнячные химикаты. Ездили вдвоем на рыбалку, радовались прибавлению в семьях друг друга, их процветанию. Жены обменивались кулинарными рецептами. Как-то раз они вчетвером собрались встречать Новый год.

— Мы все как следует заложили, — рассказывал клиент Лэндону, — но мой друг почему-то перебрал и рано сломался. Еще не было десяти. Что, ты думаешь, происходит дальше? Моей жене становится так худо, что мы — жена друга и я — в темпе везем ее в больницу. Доктора поглядели, пощупали ей бока, определили по ее стонам, где болит, — и не долго думая на стол. Аппендицит. Через какой-нибудь час чик — и готово, жена в полном порядке, приходит в себя. Мы вернулись: друг мой дрыхнет в спальне на груде пальто, мы его втащили в машину, отвезли домой и уложили в кроватку. Не успели выйти из комнаты, он уже стал выводить рулады. Спустились вниз, жена друга предлагает дернуть на ночь. Ну, думаю, почему бы нет, за вечер намытарились. И вообще я ее полжизни знаю. Тут как раз часы бьют двенадцать, мы поднимаем стаканы. Новый год! «С новым годом, Джордж», — говорит жена друга и легонько целует меня в щеку. И тут… я просто не знаю. Хоть убей, не могу объяснить, какой ветер над нами подул. А может, мы впервые остались по-настоящему наедине — вот и все объяснение. Дети далеко. Мой лучший друг — наверху в полной отключке. Жена моя в порядке, приходит в себя после операции. Короче, не успели мы глазом моргнуть, как оказались на диване! Представляешь? — Лэндон понимающе хмыкнул. — Мы влюбились друг в друга, — продолжал клиент. — Но как! Это был какой-то угар. Чтобы побыть вместе, мы врали. Мы встречались в прачечных самообслуживания, в универмагах, в кино для автомобилистов. Естественно, тайное стало явным. Такое ведь долго не скроешь. Я чуть не лишился семьи, да и мой друг тоже. Мне пришлось переехать в другой город, искать новую работу! — Он отхлебнул из стакана и покачал головой, погрустневший, зато познавший житейскую мудрость человек. — Подумать только! Я прожил рядом с этой женщиной двадцать лет, и ни сном ни духом… Никакого флирта, ничего. Ты можешь в это поверить?

Лэндон верил. Почему бы нет? С ним тоже было такое. В жизни возможно все, в том числе и объятия с соседкой. Пока не сблизишься с человеком, откуда ты можешь знать, что у него в душе? А как с ним сблизиться? Ну, если тебя не приглашают, размышлял Лэндон, намазывая на гренок низкокалорийный мармелад, во многом решает случай, так? Взять хотя бы хозяйку этих шагов над его головой. Не приди ему однажды фантазия купить шляпу, они, скорее всего, так и продолжали бы раскланиваться и улыбаться друг другу возле входных дверей и лестничных пролетов.

Он купил эту шляпу в магазинчике на Йонж-стрит. Было начало декабря, безотрадный день шел к концу, и владельцы магазинов уже зажгли огни в витринах — как-то рассеять мрак. Было ясно — эта шляпа ему не идет, но он все равно ее купил. Взбодриться или поспорить с судьбой. Почти все утро он просидел в страховой компании, заполняя бланки и мудреные вопросники. А после обеда еще два часа проторчал в отделе сбыта фирмы, торгующей оптом продовольственными товарами. Он шел домой и чувствовал: нужно отвлечься, как-то передохнуть после этих утомительных и бесплодных собеседований. На выбор он предложил себе следующее: пропустить стаканчик-другой в баре, где-нибудь поужинать, сходить в кино. Или купить себе какую-нибудь обновку. Для безработного все четыре варианта — расточительство. Тут в витрине магазина мужской одежды он увидел шляпу — неброский черный «хомбург»[14]. В ней прекрасно смотрелся бы лысый банкир, но для буйной шевелюры Лэндона это было типичное не то. Тем не менее Лэндону понравилась ее строгая респектабельность. От нее так и веяло солидностью, и Лэндон загорелся. Хозяин, суетливый человечек, высказался против.

— Это не вы, — не терпящим возражений тоном заявил он. — Послушайте меня. В шляпах я как-нибудь разбираюсь. Тридцать лет ими торгую. Хотите брать — на здоровье. Какой дурак откажется продать свой товар? Но это не вы. Для вас, мой друг, вот… и тоже недорого. — Он поднял разухабистую шляпку-тирольку в светло-зеленую клеточку, из-под ленты торчало яркое перо.

— Это как-то несерьезно, — пробурчал Лэндон, раз в жизни проявив упрямство.

— Несерьезно-несерьезно, это вы, и точка, — уверял хозяин.

— Все же заверните мне «хомбург», — мрачно заключил Лэндон. — Впрочем, не надо, — добавил он. — Я его надену.

Толкаясь в метро среди вечернего потока, Лэндон так и ждал, что сейчас кто-нибудь поднимет голову и окинет его «хомбург» насмешливым взглядом. Он смотрел на свое отражение в темном стекле двери… да, этот «хомбург» явно не на месте, торчит, как ермолка раввина. Шляпник был прав. Девятнадцать долларов девяносто пять центов кошке под хвост. Лучше бы он в кино пошел! Повернув на свою улицу, Лэндон увидел у их дома небольшую толпу. Что-то случилось! Мигалка на крыше «скорой помощи», медленно поворачиваясь в морозном воздухе, отбрасывала длинные темно-красные щупальца света на дорогу и на боковую стену магазина Кнайбеля. Сам Кнайбель стоял в задних рядах толпы: крупный, сутулый, в белом фартуке, руки глубоко засунуты в карманы, толстая шея вытянута вперед. Лэндон ускорил шаги. Кнайбель искоса посмотрел на него.

— Что случилось, мистер Кнайбель? — спросил запыхавшийся Лэндон.

Кнайбель изучающим взглядом окинул «хомбург». Это еще что такое? На голове у человека свила гнездо большая черная птица? Лэндон не был постоянным покупателем, и торговец не счел нужным с ним любезничать. Он повернулся к толпе.

— Старушка. Тромбоз, что ли, — процедил он.

— Какая старушка? — спросил Лэндон, уже пришедший в себя.

— Сверху, — ответил Кнайбель. — Миссис Бошан.

Не хотел, чтобы его тревожили. Молодой полицейский раздвинул толпу, и санитары снесли по цементным ступенькам носилки. В свете уличного фонаря Лэндон увидел под одеялом хрупкую фигурку, посеревшее старушечье лицо, змеиные глазки закрыты. Она уже выглядела покойницей. Санитары быстро задвинули носилки в заднюю дверь машины и, сверкнув белыми туфлями, сами вскочили следом. Полицейский велел собравшимся дать дорогу, и «скорая», включив сирену, умчалась.

— Всегда у меня покупала, — вздохнул Кнайбель.

На ступеньках одиноко стояла дочь старушки, голова повязана косынкой; обхватив себя обнаженными руками, застыв от горя, женщина смотрела вниз, а толпа не сводила с нее глаз. До чего же люди любят пялиться! Чужая беда для них — тайная радость. А уж несчастье покрупнее — ну, это целое событие! И я ничуть не лучше. У этой женщины — большое горе, оно все на виду. И мои собственные беды оно оттесняет на второй план. Печальная житейская истина! Зеваки начали расходиться, и он поднялся по ступенькам, тронул свою дурацкую шляпу.

— Прошу прощения. Может, вам нужна помощь? Я Фред Лэндон. Живу под вами. В двести шестнадцатой.

— Да, я знаю.

Она слабо улыбнулась. В больших горестных глазах блестели слезы.

— Ваша мама, — начал Лэндон, — она…?

— Нет. Но состояние тяжелое. Когда я пришла домой, она лежала на полу. Может, пыталась дотянуться до телефона. Даже не знаю, сколько она так пролежала, — голос ее задрожал.

— Так ее повезли в больницу? — спросил Лэндон.

— Да.

Лэндон легонько коснулся ее руки.

— Пойдемте в дом. Здесь очень холодно.

Она рассеянно смотрела через его плечо на идущие мимо машины.

— Да. Но мне надо ехать в больницу.

— Не беспокойтесь об этом, — сказал Лэндон. — Я вам помогу туда добраться. А сейчас… вы же в ледышку превратитесь. Идемте, выпьете чего-нибудь согревающего.