— Вон я сальца принесла. А готовить вам, ребята.

— Нет, Синичка, давай лучше ты!

— Никаких разговоров!

Андре вздохнул, снял черную, закопченную сковородку с гвоздя, положил на нее кусок жиру, поставил на печку. Пока он обваливал рыбу в муке, Синичка, встав на цыпочки, застыла у зеркала.

Когда она повернулась, комически застыв в обольстительной позе, губы у нее были намазаны помадой, а веки подведены тенями Симоны.

— Ну как?

— Сейчас же вытри рот и смой с глаз эту пакость. Старик увидит — и в следующий раз Слэдден знаешь к кому придет?

— А Симона говорит, что это обалденно здорово.

— Дура твоя Симона. Шлюха поганая! «Обалденно здорово», кто бы говорил! Она же ляжет с кем угодно, хоть со зверем паршивым, лишь бы денежки у него водились.

— Ладно-ладно. Как там отец говорит; не худо бы пожрать!

Утром в понедельник парило, как перед грозой. Когда Андре подошел к гаражу, хозяину уже было явно не до него, на измазанном маслом лице Мейсона застыла улыбка. Все его внимание было приковано к желанному сокровищу: к груде останков старой колымаги с открытым верхом, принадлежавшей некогда Оле Олсону.

— Погляди, какие колеса! — бормотал Мейсон.

А спицы — ей-богу! — деревянные. Где теперь такие сыщешь! И лобовое стекло в порядке, и радиатор с виду ничего. Из своего барахла кое-что отберу, отсюда возьму что получше — и будет она у меня как новенькая, прямо картинка!

Он отступил на шаг, любуясь машиной, и, не отводя от нее глаз, вынул из кармана двадцатидолларовую бумажку.

— Долорес к нам выехала. Оле звонил. Сказал, она тебе поможет двигатель снять, а то мой брат чинит тут комбайн одному. Инструмент там, в мешке. Бери деньги, вы там поешьте как следует…

— А помельче нет?

— Да ладно! Сдачу привезешь. — Мейсон посмотрел на Андре и хитро улыбнулся. — Небось трудновато придется с эдакой помощницей — какая уж тут работа, а? — И, внезапно посерьезнев, сказал: — Вообще-то жаль девчонку. Оле никуда ее не пускает, забыл, что не дитя уж. А в ней кровь играет. Видно, мучается девка, дело молодое; только ты голову-то не теряй — для своей же пользы — и руки не вздумай распускать.

Снаружи засигналил грузовик. Андре взвалил мешок с инструментом на плечо и пошел к машине, где ждала Долорес. После той сцены в субботу у гаража он и не знал, чего от нее теперь ждать; сейчас Долорес робко поглядывала на него, и на губах ее то и дело возникала, подрагивая, полуулыбка.

— Не знаю, что у меня получится с той машиной, — сказала Долорес. — Вообще-то я помогаю отцу чинить косилки и всякое такое.

Андре метнул взгляд на ее руки, сжимавшие руль. Руки у Долорес были грубые, с изгрызенными ногтями, натруженные, как у каменотеса.

— Ничего, разберемся.

Водит неплохо, отметил про себя Андре, после того как они проехали несколько миль по шоссе. И язык за зубами держать умеет. А то боялся, что она всю дорогу будет тарахтеть без умолку.

Андре успокоился и принялся следить за ястребами, парившими с подветренной стороны дороги, выглядывая мышей и крыс, что забились от шума проезжающих машин глубоко в норы. Листья тополей подрагивали, серебрясь на ветру, даль колебалась, утопая в зное.

Ехали долго, наконец Долорес заговорила:

— Ты учишься?

— Кончил в июне.

— Двенадцать классов?

— Ага.

— Надо же! — с завистью протянула она. — А меня отец заставил из седьмого уйти. По правде говоря, с учебой у меня не ладилось.

— На ферме лучше, да?

— Лучше! Хоть бы она пропала. Господи! Вот Торвальд, он везучий. Ему небось корова на ноги не гадит…

— Торвальд — это кто?

— Брат. Он уж три года в Эдмонте учительствует, — Долорес заерзала, пристраивая худенькое тельце поудобней на сиденье, и умолкла, в раздумье покусывая губы. Грузовик взобрался на гору, и внезапно перед ними в голубоватой загадочной дали распахнулась ширь лесов и лугов.

— Гляди! — воскликнула Долорес. — Ну и лето нынче. Чувствуешь, лесом пахнет? — И она принялась насвистывать какой-то мотив, простой и приятный, как птичье щебетанье.

В половине одиннадцатого Долорес подрулила к небольшому гаражу в поселке Сент-Пол.

— Сегодня жара, в помещении сдохнуть можно. Хотя, если дело пойдет, можем к трем закончить. — Долорес соскочила с подножки, достала из кабины тяжелый мешок с инструментом и направилась к гаражу.

Андре, чувствуя себя несколько задетым и даже одураченным, поплелся вслед за ней.

Думал, девка — огонь, ишь, как тогда задом виляла передо мной у Мейсона, а она…

Когда Андре вошел в гараж, Долорес уже разговаривала с хозяином. Машина, с которой им предстояло возиться, стояла под лебедкой.

— Послушай, ты не левша? — спросила Долорес.

— Нет.

— А я левша. Ты работай с этой стороны, а я буду с той.

Не успел Андре двинуться с места, как Долорес открыла крышку капота и разложила инструмент. Брат Мейсона наблюдал за ними, ехидно улыбаясь. Направившись к машине, Андре споткнулся о гаечный ключ, лежавший на цементном полу, и еще пуще смутился.

Чертова кукла! Выставляется, будто заправский мастер, а сама небось ни черта в технике не смыслит.

Однако не прошло и получаса, как Андре пришлось признать, что смыслит, и нисколько не меньше его.

Тьфу ты! Глядеть противно. По локоть в масле, чумазая, как поросенок. Ну нет, на что мне такая сдалась…

Когда в полдень с пожарной вышки прозвучала сирена, Долорес оторвалась от работы, тыльной стороной ладони утерла пот со лба.

— Уф! Порядок. Через пару часов все будет в полном ажуре. Есть хочешь?

— Билл сказал, чтоб мы как следует пообедали, — ответил Андре, доставая из переднего кармашка джинсов двадцатидолларовую бумажку.

— Зачем? Мама надавала мне с собой всего, тут поблизости рощица славная есть, помнишь, проезжали?

Андре пожал плечами, свернул деньги и запихнул поглубже в брючный кармашек. Долорес равнодушно следила за ним, машинально потирая черным, замасленным пальцем маленький прыщик под носом.

В рощице, в пятнистой от листвы тени, чуть продувал приятный ветерок. Они съели приправленные горчицей пухлые бутерброды с жареным мясом, а вслед за ними — пирожки с крыжовником. Потом, отдыхая в тени, Андре от нечего делать принялся приманивать бурундука хлебными крошками.

— Эх, до чего не хочется опять переться в этот гараж, — проговорил он. — В эту духотищу. Хоть бы дождь, что ли, пошел.

— Деваться некуда. Идем. — Долорес метнула на него взгляд из-под ресниц. — Помнишь, по дороге озеро проезжали? Классно бы искупаться после этой душегубки, а? — Она со смешком ткнула его легонько кулаком в бок.

Мгновенно — Андре даже сам испугался — его словно током ударило.

— Точно! Искупаться — это дело.

Окончив работу, они покатили по шоссе на север. Было пасмурно, нещадно парило. Ни ветерка. Под коленками у Андре холодило от капелек пота, стекавших с распаренного тела, рубашка прилипала к спинке сиденья. Он глядел, как с запада надвигается грозовая туча.

— Скорей бы прорвало, в самый бы раз!

— Да уж! Люблю, когда молния полыхает. Мама обычно хватает Астрид в охапку — и в чулан, а по мне — хоть бы что, хоть бы всю ночь громыхало. Чтоб и сарай наш спалило, и дом, и… — Долорес рассмеялась, — да хоть бы и меня вместе с ними!

Неожиданно впереди проглянуло озеро, тусклым зеркалом утопавшее в зное; по берегам в камышах сонно застыли кулики. Долорес притормозила, свернула на песчаную обочину, потом направила грузовик прямо к густой заросли ивняка, которая сразу отгородила их от дороги. Долорес выключила двигатель и потянулась сладко — руки вверх, кулаки сжаты. Андре почувствовал, как напряжение ее натянутых мускулов, словно ток, через сиденье передалось ему. Долорес обернулась, усмехнулась и выпрыгнула из кабины.

— Кто остался, тот попался! — выкрикнула она, хлоп дверцей и помчалась к воде, сбрасывая на бегу одежду. Не успел Андре вылезти из грузовика, как она уже с радостным визгом шлепнулась в воду.