— К обедне? Это еще зачем? — С лица Доди сошла улыбка, в глазах сверкнула подозрительность. — Исповедоваться идешь? Растрезвонишь всем, мерзавец, про меня, дойдет до Альберта, уж он…

— Отец Пепэн небось не протреплется, — бросил о усмешкой Андре через плечо, ковыляя к дому.

Поднявшись на полусгнившее крыльцо, он заметил рядом с уборной старенький «форд» Обри Слэддена. Андре скривил лицо и не успел распахнуть дверь, как услышал возмущенный голос Обри:

— Нет, пять долларов тебе, Исаак, и пять Симоне. Да послушай же ты, черт тебя дери…

— Семь старику и семь мне, — не уступала Симона. Она бухнулась Слэддену на колени и пощекотала ему ухо кончиками пальцев. Слэдден спихнул ее, закинул ногу на ногу, смущенно фыркнул.

Симона хихикнула, зажав рот ладошкой.

— Если так баба нужна, накинь пару долларов.

Андре незаметно скользнул в комнату и, усевшись на край кровати, снял ботинок с зудящей болью ноги.

— По рукам, Слэдден? — приставала к гостю Симона.

Рейчел, мрачно насупившись, стояла у печки, скребла кастрюльки в тазу, полном жирной воды. Она повернулась к Симоне, подбородок у матери трясся:

— Скоро Джои придет. Что про мать думать будет? — Рейчел ткнула в сторону Исаака мокрой кастрюлькой: — Сводник! Бесстыжий!

— Заткнись! Я тебе что, миллионер? Работу она бросила? Бросила! Заявила, чтоб пособие дали? Нет! Нету пособия. Мы кормить будем? Я без работы.

— Звал тебя Джонни Эванс с бойни…

— Молчи, зараза! — Исаак замахнулся.

Рейчел попятилась к двери.

— Мерзавец! — Она плюнула в сторону Исаака. — Ты, Симона, стыда нет, с этой падалью идешь. — Она ткнула кастрюлькой в Слэддена.

— Подумаешь! Ты ж ходила с Джейком Рыбий Глаз? И еще с тем, Джимми, пока не разжирела и не состарилась…

Рейчел запустила в Симону кастрюлькой. Симона увернулась, и кастрюлька брякнулась об печку.

— Бесстыжая! — гаркнула Рейчел. Она кинулась вон, с силой хлопнув дверью так, что Андре вздрогнул.

Симона сидела, болтая ногами, на краешке стола, от «кинувшись назад и опершись на руки, выставляя грудь вперед, напоказ.

— Ну как, Слэдден, идет?

Слэдден провел языком по пересохшим губам.

— Шесть тебе, шесть Исааку.

Исаак хитро посмотрел на него.

— Симона сказала — семь.

Симона соскочила со стола и метнулась к старому мутному зеркалу над умывальником. Принялась мазать губы помадой. Обри, вытянув шею, следил за ее движениями.

— Пойдем, малышка, а? У меня бутылка припасена. Прокатимся к Заливу Француза…

Симона хохотнула, схватила грязную, наполовину, беззубую расческу, вонзила ее в заросли жалких, завитых на скорую руку кудряшек.

— Семь долларов, — неумолимо отрезала она. — И сигарету дай.

Слэдден вздохнул, достал из нагрудного кармана пачку сигарет и кинул на стол. Симона вынула одну, прикурила от спички и швырнула распечатанную пачку Исааку. Тот, не спросив, взял сигарету.

Симона подошла к Слэддену, прильнула, потрепала ему волосы на макушке.

— Я такая заводная, — промурлыкала она.

Слэдден шумно засопел, лицо у него побагровело, он встал.

— Ладно, черт с вами, семь тебе и…

— …десять мне, — вставил Исаак.

— Как! Ты же сказал…

— Десять. Кушать надо.

— Слушай, Исаак, старая каналья…

— Десять.

Слэдден запустил в карман руку, при этом его разбухший от пива живот перевалился через ремень, и вытянул пачку денег. Чертыхаясь, он послюнил большой палец, отсчитал деньги и швырнул на стол. Не успел Исаак протянуть руку, как Симона выхватила из пачки семь долларов и засунула себе за пазуху. Затем повернулась к Слэддену, обняла его за шею, выронив сигарету изо рта, и прижалась к нему всем телом.

— Ну что, пойдем?

Слэдден затопал к двери, таща Симону за руку. Через мгновение раздался рев мотора.

Исаак сунул деньги в карман. Опершись ладонями о стол, он поднялся и побрел в угол комнаты. В груде наваленной на полу одежды отыскал свою засаленную куртку, натянул. Прикрывая за собой дверь, он повернулся лицом к Андре, и тому показалось, что отец улыбается.

В пивную небось. Мать следом потащится, будет с ним ругаться, а потом надерется пивом еще похлеще отца. Поесть бы. С утра ничего во рту, кроме пакетика сухой картошки да трех бутылок шипучки.

Андре принялся шарить по полкам.

Банка питьевой соды, полпакета муки, кулинарный жир в миске, чай и сахар в сумке, что мать приволокла из магазина. Можно бы лепешку испечь, только придется печку растапливать.

Дверь отворилась, и из темноты возник Джои. Застыл на пороге — руки в сильно оттопыренных карманах штанов, — молниеносно обшарил черными бусинками глаз комнату. Потом улыбнулся Андре. Из одного кармана извлек пакетик земляных орешков, из другого — пакетик леденцов.

— Хочешь, Андре?

— Мать купила?

— Не-е.

— Ох, смотри, накроет тебя старый Фэрфекс, полицию вызовет.

— А я его не боюсь.

— Ну и зря.

Джои повел плечами.

— Мать сама стянула бутылку кока-колы.

Он взялся зубами за кончик пластикового пакетика, оторвал уголок, сплюнул кусочек пластика на пол, на» сыпал орешков на ладонь, засунул пригоршню в рот и, жуя, проговорил:

— Сам не воровал, что ли, когда как я был?

Появление Синички, шумно ворвавшейся в дом, спасло Андре от ответа. Сестренка тащила три довольно большие, насаженные на проволоку рыбины. Если б не тугие черные косички, отброшенные назад, к плечам, на сразу догадаешься, мальчик Синичка или девочка.

— Гляди какие! — радостно затараторила она. — Щучка и два щуренка. — И шлепнула свой улов прямо на стол. — У-ух! Ну и денек. Мы с Максом подались на ту сторону озера. Он форель поймал. Большущую, килограммов на десять. Он ее битых полчаса вытягивал. Это там — слыхал про Гранатовый берег? Где, говорят, песок розовый. Правда-правда, розовый!

Синичка подбежала к Андре и, запустив руку в свой карман, вытащила целую пригоршню песка.

— Вот. Прихватила для твоей коллекции. Полный карман набила.

С минуту Андре молча смотрел на песок, и сердце у него забилось от радости.

— Ишь ты. Надо же!

— Там за уборной валяется жестянка с крышкой, из-под табака. Пока ты свою коллекцию камней не разложишь, держи песок в жестянке. Джои, поди принеси, ладно?

— Не-а! — запротестовал Джои. — Темно уже. Я чертяки боюсь.

— Какой еще чертяки? — фыркнул Андре. — Кто это тебе всякой дремучей дурью башку забивает?

Глаза Синички испуганно заблестели.

— Почему дурью? Мать говорит, что она ее видела, и бабушка еще рассказывала…

— Прекрати, Чик-Чирик! Хорошо хоть, тебя не слышит сестра Бригитта…

— Пожалуйста! Не боишься — сам иди.

— Очумели совсем, — пробормотал Андре, однако, оказавшись в темноте, с трудом заставлял себя не смотреть по сторонам. Жестянка из-под табака заблестела у него перед глазами, отражая свет лампы, лившийся из распахнутой двери; только Андре нагнулся за банкой, как тотчас над головой взмыла дикая утка; от внезапного свиста крыльев волосы у Андре встали дыбом на затылке.

Тьфу ты! Камни коллекционирую, отец ругается, что очень образованный, а вот поди ж ты, под стать бабке трясусь как овечий хвост, привидений дурацких боюсь.

Андре схватил банку и поспешно, как мог, заковылял в дом. Сердце у него стучало.

Идиот, больше никто! Знаю же: нет никакой старухи-чертяки, никто меня не съест, а все же…

— Вы что, ребята, не ужинали еще? — спросила Синичка, высыпав весь песок из кармана в жестянку. — Ах, чтоб вас… Джои, ну-ка растопи печку!

Синичка взяла большой кухонный нож и принялась чистить и потрошить рыбу. Пес Вонючка с виноватым видом вылез из-под кровати и подошел к столу, подняв вверх голодные глаза.

Синичка разрезала очищенный кусок рыбы пополам и шмякнула половинку на пол. Тощий щенок схватил рыбу в зубы и поспешил назад, под Исаакову кровать, словно опасаясь, что кто-нибудь отнимет его добычу. Синичка собрала внутренности, вывалила их в помойное ведро и сполоснула скользкие от рыбы руки в миске с холодной водой.