Бенни и Никс не сводили глаз с зомби, висевших на шестах. Существа извивались, протягивая к ним руки, их стоны звучали тише легкого ветерка в пустыне. К их лодыжкам были привязаны красные полоски ткани.

На шее у каждого мертвеца висела деревянная табличка. На каждой были написаны одни и те же слова:

— Что бы это могло означать? — тихим, испуганным голосом спросила Никс.

— Не знаю и знать не хочу.

Никс осторожно прикоснулась к одной из красных полосок, привязанных к ноге ближайшего к ней зомби.

— У святого Джона была такая же.

— Да уж. Повторяю еще раз: я не желаю знать, что все это означает. На самом деле все это чертовски пугает меня. Надо найти Лайлу и…

— Мы должны заглянуть в самолет.

Бенни улыбнулся:

— Ты совсем свихнулась? Перегрелась на солнце и…

Никс коротко взглянула на него. Бенни на мгновение забыл о том, что происходило здесь. Рядом с ним была Никс, девушка, которую он любил, ради которой рисковал жизнью, ради которой оставил родной дом. Рыжеволосая Никс, с кожей, покрытой россыпью веснушек и яркими зелеными глазами. Со шрамом на лице, который казался Бенни невероятно сексуальным. Никс, которая была для него дороже всего на свете. Но это была и Никс, которую он совсем не знал. И с того момента, как они впервые увидели этот самолет, он все меньше ее понимал.

Эта Никс почти не смеялась. Эта Никс стала не такой, не такой…

Мягкой?

Он задумался над значением этого слова.

Слово «мягкая» могло означать слабая, но так же и нежная, открытая, сентиментальная. Никс, которую он знал всю жизнь, была мягкой, но проявляла ли она слабость? Ни в коем случае. Ни до появления самолета, ни после. А как насчет других значений этого слова? Была ли эта новая Никс нежной?

В основном нет. Жизнь часто била ее, и потому она очерствела.

Была ли открытой?

Все реже и реже. Если когда-то они могли часами обсуждать что-то и даже спорить о таких незначительных и разнообразных вещах, как виды бабочек или политика девяти городов, эта новая Никс редко делилась с ним своими мыслями.

Была ли эта Никс восприимчивой?

Это оказался самый сложный вопрос. Казалось, она открыта для всего нового и готова выслушать совет или информацию о том, как лучше сделать что-то, об удачном маршруте, безопасности на просторах «Руин» и тому подобных вещах. Но эта восприимчивость напоминала устройство картотечного шкафа — информация хранилась в его недрах, но Бенни не знал, как ее использовать.

Неужели это та Никс, которую он полюбил?

Нет. Та Никс исчезла. Если и не навсегда, то на данный момент точно. От прежней Никс почти ничего не осталось.

Остался лишь последний и страшный вопрос, над которым он размышлял последние две недели.

Любил ли он Никс по-прежнему?

Бенни искал ответ в своих мыслях и в сердце, но не мог найти его. Утешало его лишь то, что он не понимал эту новую Никс. Возможно, когда он поймет ее, все изменится.

Он знал, что Никс всегда хотела уехать из Маунтинсайда. Они с Чонгом всегда считали ее фантазеркой, у нее были большие, но довольно реальные мечты о том, чтобы вырваться за пределы заграждения и найти новый дом на просторах «Руин». Но это было до того, как ее мать убили, а саму Никс похитили. Это было до того, как ее заставили сражаться в зомби-ямах в Геймленде, где она встретилась с превратившимся в зомби Чарли Кровавым Глазом. Это было до гибели Тома.

Все эти события изменили Никс.

И теперь, стоя перед разбившимся самолетом, доказательством уродства и безумия, творящегося здесь, на просторах «Руин», Бенни смотрел в эти изумрудные глаза и не узнавал ту, которую так хорошо знал раньше.

Эти перепутанные мысли молнией пронеслись в его голове. Большинство из них были обрывками старых размышлений, так и оставшихся нерешенными и не дававшими ему покоя.

Бенни отвел взгляд, не в силах больше смотреть в ее глаза. Он не видел в них прежней Никс, и ему не хотелось, чтобы эта новая Никс заметила его сомнения.

Бенни приблизился к подножию шестов и внимательно оглядел мертвецов.

Он откашлялся.

— Думаю, они были пилотами, — сказал он.

— Почему?

— Они в форме. Я видел такую на фотографиях в некоторых книгах.

— Нам стоит… упокоить их?

Бенни снова взглянул на мертвецов, смотревших на него пустыми глазами. Они разевали голодные рты. Их руки хватали воздух, серые пальцы сжимались и разжимались.

— Нет, — ответил он. — Они никому не причиняют вреда.

Бенни почувствовал, что она приблизилась к нему.

— Я собираюсь забраться в самолет, — сказала она.

Бенни снова откашлялся.

— Это опасно.

— Опасно? — едва слышно откликнулась Никс. — А когда мы были в безопасности?

— Я…

— Я серьезно, Бенни. Пока мы не узнаем, откуда взялся этот самолет, мы бесконечно будем спасаться бегством. Ты этого хочешь? Поэтому ты здесь?

Он поднял глаза к безоблачному небу, избегая смотреть на нее.

— Никс, ты прекрасно знаешь, зачем я пришел сюда.

— Послушай, Бенни… — сказала она, и ее голос впервые за долгое время прозвучал мягко. — Я понимаю, что последнее время нам пришлось нелегко.

Он не осмелился обернуться. Чуть ли не впервые за долгое время она заговорила о том, что его беспокоило, о том, что он чувствовал. Никс всегда умела сопереживать. Бенни промолчал.

— Дай мне время, — сказала она.

Не дожидаясь его ответа, она отвернулась и двинулась вниз по склону к пластиковой полоске надувного трапа, свисавшего из распахнутого люка. Слегка повернув голову, Бенни наблюдал, как она принялась карабкаться наверх.

Прыгнув с дерева в стадо вепрей, Лайла не издала боевой клич. Она не нуждалась в том, чтобы вдохновить себя на схватку, каждая клеточка ее тела уже пылала в предвкушении сражения и боли.

Пронзительная боль в боку опаляла ее изнутри, словно адское пламя, но она проглотила боль, используя ее как дополнительное топливо для мужества, понимая, что это даст ей столь необходимый сейчас адреналин. Поможет ей двигаться быстрее, сделает ее агрессивнее и злее. Поможет справиться со страхом. А страх хватал ее за горло. Она никогда не притворялась, что абсолютно бесстрашна, ни перед собой, ни перед другими.

Она не боялась собственной смерти. Все было немного иначе.

Она боялась перестать жить.

Смерть означала конец мыслям, конец пониманию.

Но, перестав жить, она уже никогда бы не увидела лица Чонга. Не заметила бы недовольства, которое он изо всех сил старался скрыть каждый раз, когда она делала или говорила что-то «неприемлемое» для людей в городе. Никогда не услышала бы его негромкого, приятного голоса, когда он читал стихи. Дикинсон, Розетта, Китса. Никогда бы не ощутила тепла его рук. Руки Чонга всегда были теплыми, даже когда на улице шел снег.

Она никогда больше не поцеловала бы его.

И никогда не произнесла бы слова, которые так хотела сказать.

Поэтому озвучила их сейчас, на всякий случай. Просто выпустила их наружу, позволяя им подняться в небо вместе с ветром. Сделать их реальными.

— Чонг, — едва слышно пробормотала она. — Я люблю тебя.

Вряд ли он когда-нибудь услышит от нее эти слова. При мысли о монстрах, которые вот-вот отнимут у нее возможность счастья, Лайла ощутила ярость.

Безумную, смертоносную ярость.

Издав звериное рычание, которое наверняка до смерти напугало бы Чонга, Лайла спрыгнула с ветки.

Через мгновение она бесшумно приземлилась под деревом, ее белоснежные волосы разметались в разные стороны.

Она изо всех сил ударила ногами ближайшего вепря, и удар был такой силы, что монстр пошатнулся, хотя был в пять раз тяжелее и больше Лайлы. Удар пришелся в плечо зверя, и от этого мощного столкновения по ее телу пробежала дрожь, отозвавшись острой болью в раненом бедре. Однако во время удара Лайла согнула ноги в коленях, чтобы основную нагрузку приняли на себя мышцы бедер, а не хрупкие коленные суставы.