При помощи этого ножа она срубила три самые прямые ветки, которые удалось отыскать, срезав с них мелкие сучки, и соорудила из веток полутораметровые шесты. Затем стянула с себя холщовый жилет, разложив оставшиеся полезные вещи по карманам брюк, и разрезала жилет на несколько длинных полосок. Покончив с этим, Лайла поместила перекладину ножа между шестами и по очереди обвязала их холщовыми полосками ткани. Лайла отлично разбиралась в плетении узлов и сетей. Она предпочитала кожу, лучше всего для этих целей подходила шкура оленя, но истинный воин всегда пользовался тем, что оказывалось под рукой, не тратя времени на то, чтобы размышлять о том, что подошло бы лучше.

Это был кропотливый труд, но Лайла не торопилась. Стоит ошибиться, и все усилия пойдут насмарку. Результатом ее стараний стало подобие топора с длинной ручкой. Лезвие складного ножа выступало под прямым углом из кончика топорища, а кусок твердой сучковатой древесины, пристроенный к задней части, выполнял роль палицы. Пока шесты и веревки будут целы, она сможет кромсать и избивать своих врагов.

Боровы снова принялись сотрясать дерево.

Лайла стала осторожно спускаться вниз, пока не оказалась на толстом суку в двух метрах над головами мертвых вепрей. Они перестали бодать ствол, злобно уставившись на нее, и улыбка Лайлы вдруг померкла. В их глазах светился ум. Не человеческий ум, а холодный и расчетливый ум хищника. Звериная хитрость. Животная ненависть.

Почему? И… как? Эпидемия, превращавшая живых существ в зомби, стирала все проявления разума, когда мертвые восставали. Не так ли?

Позже она непременно должна обдумать эту проблему. Но теперь ей необходимо полностью сосредоточиться на том, что произойдет в течение следующих нескольких секунд.

Лайла осмотрела самодельные веревки, проверив, нет ли где плохо завязанных узлов. Но не обнаружила изъянов.

Легкий порыв ветра донес до нее едва различимые звуки, и она подняла голову, прислушиваясь. Чьи-то голоса? Крики? Она вслушивалась в тишину, но не могла различить ничего, кроме монотонного шелеста листвы, болтовни обезьян и щебета птиц.

— Ты истинный воин, — напомнила она себе.

А затем стиснула топор обеими руками и прыгнула.

— Эй, ты живой?

Откуда-то из-за пелены тьмы, окутывавшей его, до Чонга донесся голос. Голос девушки.

Никс? Нет, этот голос звучал грубее.

Лайла? Точно нет. Голос Лайлы всегда был едва уловимым шепотом.

— Эй! — произнес голос. — Ты меня слышишь, парень? — На этот раз он ощутил болезненный тычок в плечо.

Чонг произнес:

— Ой.

— Ладно, вижу, что живой.

У нее был сильный южный акцент.

Чонг облизал губы.

— Рад слышать, — ответил он. Его глаза прикрывала прохладная ткань, но ему совсем не хотелось убирать ее. В таком случае ему придется столкнуться с суровой реальностью, понять, где он находится, а он не был к этому готов. И чувствовал себя просто ужасно. Все его тело сковывала ужасная, пронизывающая до костей слабость. Хотелось спать. Но не здесь, а дома. Сейчас лучше всего на свете было бы свернуться калачиком в своей постели на втором этаже их дома с двухскатной крышей. И чтобы мама вошла, подоткнула одеяла и поцеловала бы его в лоб, как всегда делала раньше, даже когда он стал уже слишком взрослым для таких телячьих нежностей. Мамы есть мамы, и они всегда поступают таким образом. И это было бы замечательно. Мамина нежность прогнала бы прочь всех монстров. Ласковый мамин поцелуй облегчил бы боль и помог бы уснуть.

Это было бы так здорово.

Но все это происходило в другом мире. Мама, скорее всего, думала, что он погиб. Ее худенький начитанный сын потерялся на просторах «Гнили и руин». Возможно, именно в этот момент она сидела на краю его пустой кровати, плача от тоски? Возможно, молилась о том, чтобы сын не превратился в зомби, блуждающего по бесплодной, гниющей земле?

— Эй, — снова прикрикнула на него девчонка.

— Пожалуйста, перестань.

Кто-то сдернул ткань с его лица, и Чонг нехотя открыл глаза.

Перед ним сидела Бунтарка. Она успела вытереть кровь с лица.

— Ты спрашивала, жив ли я, — сказал он. Его голос был хриплым. — А я должен был умереть? Или умираю?

— Ну, — откликнулась девушка, — тебя ведь подстрелили, так что дальше думай сам.

— Ах, — пробормотал он, пытаясь вспомнить, что случилось. Вспомнил брата Эндрю, лучника. Картера и Сару. Стрелу с ядовитым наконечником.

— Бунтарка?.. — медленно произнес он. — Тебя ведь так зовут, да?

— Что ж, — заметила она, — смотрю, память у тебя свежа, как молодая травинка.

Она смотрела на него глазами, которые казались гораздо старше ее лица. В них читались мудрость и проницательность, напоминавшие ему Лайлу, однако в ее глазах читалось нечто, чего Чонг не замечал у Лайлы. Печаль. Не недавно пережитое горе, а давняя печаль, так глубоко въевшаяся в ее душу, что та стала ее частью. Печаль, которая навсегда должна была остаться с ней.

Судя по всему, они укрылись в какой-то старой лачуге. Голые стены, деревянные балочные перекрытия, опутанные паутиной.

— А что еще ты помнишь? — поинтересовалась Бунтарка.

— Думаю, все, что там произошло. — А затем он вскрикнул: — Ева! Что с ней случилось? Пожалуйста, только не говори, что они…

— Она здесь, — тихо откликнулась Бунтарка. — Говори потише. Она спит.

Повернувшись, Чонг увидел крохотную фигурку, съежившуюся под тонким одеялом в дальнем углу хижины. Он попытался приподняться, чтобы получше разглядеть ее, но обжигающая боль молнией пронзила его тело. Он громко вскрикнул, но Бунтарка мгновенно зажала ему рот рукой, чтобы успокоить его. Наклонившись к нему, она зашептала ему на ухо:

— Разбудишь малышку, и я устрою тебе крики, парнишка. Все понятно?

Чонг прерывисто втянул воздух носом. Даже это стоило ему неимоверных усилий. Он чувствовал себя бессильным, бестелесной оболочкой, больше напоминавшей призрака, чем человека. Заглянув в ее глаза, он увидел, что в них было больше страха, чем угрозы.

И кивнул.

Бунтарка некоторое время смотрела на него, затем кивнула в ответ и медленно убрала руку. И отодвинулась назад, присев на корточки.

Чонг медленно и глубоко вздохнул. Боль постепенно отступала.

— Бедняжка увидела, как ее родителей убили, — пробормотала Бунтарка. — Она так и не проронила ни слова. Не издала ни звука. Едва ли она когда-нибудь оправится от такого, но, по крайней мере, мы должны дать ей немного поспать. Нам будет проще найти выход из этой ситуации, когда она немного наберется сил.

Чонг кивнул:

— Она еще такая юная… возможно, со временем она сможет оправиться от горя.

Бунтарка с пронзительной грустью взглянула на него:

— Юности больше нет.

— Ты тоже испытала нечто подобное?

Она пожала плечами:

— Я много чего испытала.

Он подождал, но она не торопилась откровенничать. Чонг огляделся:

— Где это мы?

— Думаю, в заброшенной сторожке лесника. Я привезла вас сюда на квадроцикле, который стащила у одного из жнецов. Думаю, он ему больше не понадобится.

Чонг откашлялся. Его рубашка исчезла, и, опустив глаза, он взглянул на оперенный конец стрелы, все еще торчащий из его тела. Он застрял где-то в районе бедра. Чонг слегка коснулся оперения стрелы.

— А что мы будем делать… гм… с этим?

— Ну, если ты только не в восторге от того, как это выглядит, мы достанем это из тебя. Твоя рубашка промокла от крови, поэтому я выбросила ее.

— Ах.

— Кожа вокруг раны приобрела странный цвет и отвратительно пахнет, и меня это беспокоит, потому что все происходит слишком уж быстро для обычной инфекции. Поэтому я приложила кое-что к отверстиям раны — паутину, мох и тому подобное. Чтобы замедлить заражение.

Чонг кивнул, он тоже кое-что знал о натуральных лекарственных средствах. В их времена об этом знали все, кроме того, он прочитал несколько справочников по выживанию во время прохождения курса «умного воина». Мох сфагнум обладал антибактериальными свойствами, паутина, помимо тех же антибактериальных свойств, была богата витамином К и повышала свертываемость крови. Чонга немного успокоило, что эта девчонка разбиралась в натуральных лекарственных средствах. На просторах «Руин» заражение крови представляло не меньшую опасность, чем зомби и дикие звери.