Я не возражала, потому что все еще чувствовала слабость и озноб. Когда он предложил мне руку, я с благодарностью оперлась на нее. У меня в спальне он сказал:

— Приношу извинения, что причинил тебе боль, заставив сделать это признание.

— Ты был прав, Лео. Мне было пора взглянуть в лицо правде.

— Да, — тихо сказал он. — В конечном счете, все мы сталкиваемся лицом к лицу с прошлым. Доброй ночи, Эми.

Лео резко повернулся и ушел, и мое сердце упало. Было только шесть вечера, а он уже пожелал мне доброй ночи — значит, Лео, не собирается зайти ко мне позже. Сегодня я снова начала надеяться, потому что он был добр со мной, заботился обо мне. Однако последние четыре года он все время заботился о людях, и это вошло у него в привычку. Там, в туалете, я ошиблась — я просто приняла желаемое за действительность.

Я спала половину суток, а может, и больше, и проснулась только, когда мне принесли утренний чай. Его принесла Клара.

— Его светлость спрашивал, как вы себя чувствуете, поэтому я сказала, что сама отнесу вам поднос, — улыбнулась она. — Цвет лица у вас стал лучше, моя леди.

— Я выспалась и чувствую себя лучше.

— Да, — кивнула она. — Его светлость сказал, что вы метались во сне, когда он заглянул к вам вчера вечером, — я сразу же повеселела, а Клара сочувственно улыбнулась. — Все имеет начало и конец.

Однако, когда я пришла в детскую, Лео уже ушел оттуда. За завтраком он мало разговаривал со мной, хотя и сказал, что рад видеть, что я чувствую себя гораздо лучше. Его собственное лицо было изможденным — он выглядел так, будто совсем не спал в эту ночь.

Только после того, как Лео осушил последнюю чашку кофе, я узнала, что у него на уме.

— Эми, у тебя еще сохранился дневник Жанетты? — внезапно спросил он. — Мне хотелось бы перечитать его, — видя, что я медлю с ответом, он продолжил. — Я знаю, что ты хочешь сказать, но, как я говорил тебе вчера, в конечном счете, все мы сталкиваемся лицом к лицу с прошлым. Мне тоже пора это сделать. В моем прошлом то, о чем я старался не вспоминать, началось с Жанетты.

— Но ты уже читал его, — попыталась я отговорить Лео.

— Значит, он, действительно, так плох, как мне это помнится, — сказал он, изучая мое лицо. — Не беспокойся, Эми, хуже не будет. Итак, ты можешь одолжить мне его?

— Ты, наверное, забыл французский, — предприняла я еще попытку. — Ведь когда ты возил меня во Францию, то ошибся с поездом...

Лео прервал мои отговорки:

— У меня никогда не было проблем с чтением по-французски, — он улыбнулся уголком рта. — Мой разговорный язык тоже улучшился за последний год, с тех пор, как я принял на себя командование подразделением, — его улыбка исчезла. — Эми, тебе бесполезно пытаться отговорить меня — у меня есть призраки похуже, чем дневник моей первой жены, но дай мне сначала разобраться с ним.

И я пошла за дневником.

Я не видела Лео целый день. Когда он наконец, пришел после вечернего чая ко мне в гостиную, его лицо было серым и осунувшимся. Он отдал мне дневник.

— Спасибо, — глядя, как я достаю из-за ворота блузки ключ и запираю тетрадку, он спросил: — Не прогуляешься ли ты со мной перед ужином?

— Да, конечно. Я только предупрежу детей.

Я думала, что Лео хочет погулять в розовом парке, но вместо этого он пересек парк и направился в лес. Я догадалась, куда он идет. Вечернее солнце золотом просвечивало сквозь изгородь шиповника и освещало прогалину. В укромном углу южной стены несколько роз «Блэйри» уже раскрыли розовые бутоны, но Лео прошел мимо них, по неровному полу разрушенного холла, во внутренний дворик, где стояла она.

Я не смела заговорить. Я смотрела, как глаза Лео изучали ее прекрасное лицо, и, увидев в них боль, отвернулась. Выражение лица Жанетты было таким спокойным, таким умиротворенным, словно даже сейчас она скрывала перед ним свой страх и отвращение. Несмотря на то, что испытывала их всегда.

— Это было безнадежно, правда? — тихо сказал он.

— Да, — я подошла к нему. — Ты правильно сделал, что отослал ее.

— Мне больше ничего не оставалось после того, как я совершил ужасное преступление, женившись на ней, — теперь голос Лео был полон печали.

— Это тетушки заставили ее выйти за тебя замуж. Ты не был виноват в этом.

— Нет, Эми, я был виноват, — покачал головой Лео. — Я понял это, перечитав сегодня ее дневник.

— Но...

Он прервал меня:

— Жанетта была слабой, беззащитной, у нее было только одно оружие — ее религия. Когда я прочитал ее дневник впервые, то увидел только дурные последствия ее верований — но религия давала ей и силу. Она должна была дать Жанетте силу отказать мне.

— Жанетта так и сделала, пока не узнала о ребенке... — я запнулась, но было уже поздно, и я была вынуждена договорить правду. — Тетушки уступили ей, но она упала в обморок, и тогда они выяснили, что она в тягости.

Мой голос затих при виде боли на лице Лео, но тот только сказал:

— Я догадывался, что так могло случиться.

— Но это они заставили ее, значит, ты был не виноват.

— Нет, был, Эми. Видишь ли, у католиков в случае смешанного брака есть жесткое условие, — чтобы дети смешанного союза были приведены в католическую веру, и католический священник выставляет его протестантскому партнеру еще до брака. С меня такого обещания не потребовали. Позже я понял, почему — здесь вмешались тетушки. Но в то время я почувствовал только облегчение, потому что не имел ни малейшего намерения позволять своим детям стать католиками — мне всегда казалось, что в этой вере слишком много суеверий. Но Жанетта не знала моего отношения к этому. Она считала, что такое обещание было дано, а я оставил ее в этом заблуждении, потому что боялся, что она откажется выйти за меня замуж, если узнает мои подлинные намерения. Значит, я тоже обманул ее, Эми, даже если она обманула меня. А поступив так, я отнял у нее единственное оружие, которое давало ей силу защищаться, — в голосе Лео звучала мука. — Я любил ее, женился на ней — и погубил ее.

— Нет, это без разницы, — поспешно замотала я головой. — Ей был нужен муж, как и мне... — я запнулась.

— Нет, не как тебе, Эми. Фрэнсис уже был женат к тому времени, когда ты узнала, что тебе нужен муж. Кроме того...

— Я была всего лишь служанкой, — тихо закончила я.

— Да — для него. Но отец ребенка Жанетты был свободен, и мог жениться на ней, они были ровней в социальном смысле. Его мать постепенно уступила бы, если бы Жанетта отказалась выйти за меня замуж. Тогда она могла бы выйти замуж за любимого мужчину.

Я все-таки попыталась утешить Лео:

— Но ее кузен не хотел жениться на ней — даже когда узнал, что у нее будет ребенок. Тереза написала ему, но он остался в стороне, как его просила мать.

— Боже мой! Как мужчина, может вести себя так гнусно? — покачал головой Лео. — Нет, Эми, он был бы вынужден жениться на Жанетте, чтобы избежать скандала. Не забудь, он ведь был ее кузеном.

— Но ей было бы очень неприятно выйти замуж подобным образом. Кроме того, он был неверующим. Она была бы с ним несчастной.

— Ты думаешь, она была счастлива со мной? — взглянул на меня Лео. Мне было нечего на это ответить. Глаза Лео вернулись к статуе, к Жанетте. — А позже я усилил ее страдания тем, что отказался воспитывать Фрэнсиса в ее вере.

— Это можно понять, после того, как ты узнал, почему она боится дьяволов. Все равно, — быстро сказала я, — в конце концов, он присоединился к ее церкви.

— Да. Но слишком поздно, чтобы дать ей покой, в котором отказал я.

Я взглянула на ее спокойное лицо:

— Но что если ее вера была истинной, и она узнала об этом и стала счастлива?

— А если ее вера была ложной? — тихо ответил Лео.

— Тогда после ее смерти это не имело значения, — признала я горькую правду.

— Значит, я никогда не узнаю, правильно я поступил или неправильно, — печально сказал Лео.

Слезы застлали мне глаза, я с трудом могла разглядеть ребенка на руках статуи. Она держала на руках ребенка, как и я. Своего маленького сына, спасенного в Истоне от позора.