– Да?

– Они какие-то осторожные всё это время были со мной. ФСБ-шники. Будто боялись спугнуть. Всю эту информацию подавали мне как бы так – обтекаемо, не навязчиво. И напоследок сказали, что первыми не будут вмешиваться в твои дела до последнего, будут ждать, когда ты сам к ним обратишься.

– Я? И каким образом я к ним обращусь?

– Они сказали, чтобы я передал тебе, что достаточно будет в случае необходимости позвонить этому твоему Ване, и ты одновременно попадёшь и на них. Имей в виду, Макс, они, правда, могут тебе помочь! В общем, ладно. Я уже, кстати, не под конвоем. Всё, что нужно было, ФСБ от меня взяла и отпустила. Но я ещё в Магадане пока. Нотариус позже ещё позвонил мне, ему мой телефон ФСБ оставила, и сказал, что раз я единственный родственник, имущественные тяжбы теперь все тоже на мне. Прости меня за меркантильность, квартирка у этого Прохорова совсем зачуханная, было бы за что бороться – однушка на первом этаже в очень старом доме, но закон есть закон. Попробую её хотя бы как наследство получить, а позже уже решу, что с ней делать.

– И долго ты там будешь?

– Не знаю, сын. С недельку минимум. Отпуск пришлось взять. Не бойся, мама твоя меня не хватится точно, будь уверен.

– Ох, пап, умеешь ты под конец испортить всю малину!

– Ладно, Максим, пока! Ты думай и если что – звони. Я симку на местную не менял, так что по этому своему телефону доступен буду. Пока. – Папа отключился сам.

Я вернулся в палату.

Эмоции переполняли, но я должен был держаться. Скоро здесь начнётся то ещё веселье. Надо быть готовым. Нужно было срочно переключиться с одной информации на другую. Ганс понял, что телефонный разговор я завершил и снова заговорил:

– Максим, я тебя прошу, уходи. – Всё ещё держа сотовый в левой руке, в правую я взял рацию. – Эти люди прожили здесь тридцать лет. Они ненавидят меня, они опасны! Я тебе обещаю, мы всех их освободим, но сейчас уходи! Им нельзя обо мне знать, нельзя знать, что я всё ещё жив! Бери деда и уходи! – тараторил Ганс.

Я уже и не знал, мой ли это родной дед, как вдруг он, упираясь на костыль одной рукой, и, помимо здоровой, слегка ступая и загипсованной ногой на пол, приблизился ко мне на несколько шагов. Холодный взгляд, он напугал меня. Дед смотрел прямо мне в глаза, вытянув свободную руку вперёд. Он ничего не говорил, часть разговора с отцом он слышал, но сейчас причиной странного поведения было не это. Он тянулся далеко не за телефоном… а за рацией. Несколько раз поманил пальцами, молча прося меня дать ему средство связи с Гансом. Я машинально протянул ему устройство. Дед взял рацию и повернул её боком с таким выражением лица, будто пользовался ей постоянно, и лёгким движением пальца проверил, опущен ли джойстик-кнопка. Затем, убедившись, что собеседник его слышит, поднёс рацию ко рту как блюдечко с чаем и произнёс в её микрофон то, что мгновенно повергло меня в шок:

– Здравствуй, дорогой Ганс, – улыбнулся в рацию дед. Я замер в оцепенении. – Как же я рад снова услышать твой голос после стольких лет!

Продолжение следует…