Ваэль посмотрел на Иедэ и сразу понял, о чем говорит Дриор. Он и раньше замечал, как молодой дархши занимается любым поручением; на его лице читается спокойствие и слегка даже радость, но глаза затуманены грустью. Раньше казалось, что от скуки. Оказалось, что от боли.

 — Я тебе скажу, что у него к этому дар, – продолжал Дриор. – Если у парня заканчиваются обязанности, то он всегда старается заняться чем-то новым, что-то изобрести, улучшить, разнообразить. Да и беспризорники наши его любят. Найдут на улицах что-то необычное и несут ему, а он им за это рогатки мастерит. Мы для них старшие или шиори, а он «дядя Иедэ».

 — А за нашу обычную работу он не берется?

 — Нет. Мы только раз ему предлагали, но стало ясно что он этого всё еще боится. Вот такая судьба.

 — Что с орденом то стало? Тем, что его пытал?

 — Ничего. Мы, как и обещали выкупили его и никого не трогали. Правда потом в течении года все четырнадцать покинули наш мир, при чем все от хворей и нелепых происшествий.  Видать, плохо молились, – Дриор подмигнул и закутавшись лег спать.

 Ваэль еще долго не мог заснуть и наблюдал за Иедэ с интересом путника, наблюдающего за пламенем костра. Столько раз уже его видел и всё равно оставалось место для тайны.

Неизвестно что было раньше: Лумик с Путаной улицы получил кличку Сорока и затем нацепил на магазин вывеску с соответствующей птицей или всё-таки сначала вывеска с сорокой украсила его лавочку, и уже с нее он получил свое легендарное прозвище. А не знает этого никто, потому что лавке его, как и ему самому, уже лет и лет.  Хотя сколько именно этих лет, тоже никому неведомо.

  Торговал он медом и свечами, значит держал пасеку, но ее так же никто не видел. Но все, кто знал Лумика получше, заходили поискать драгоценные пропажи или сообщить что если вдруг он где-то увидит «потерянное» письмо, то они готовы его перекупить. Как он сам рассказывал, чаще всего «теряются» письма стареющих романтиков, где они косыми стихами признаются в тепло-горячих чувствах молодым любовницам. Это было бы менее смешно если бы хоть половина тех барышень умела читать.

 Кай’Лер же приходился одним из тех, кто снабжал Лумика как письмам вельмож, так и всякой дребеденью. Кличка – Сорока, старому торговцу очень подходила, ибо скупал он чуть-ли не все подряд. И нос походил на клюв.

 Найти его не сложно: единственный на всю Путанную улицу магазин, сведенный из красного кирпича, так еще и с диковинной вывеской головы сороки, на которой заместо привычной короны, восседала толстенная свеча.  Скупщик краденого даже не старался прятаться.

 Кай’Лера встретил звон приветливого колокольчика и едва-ли не храмовой аромат воска и дерева.

 Лумик одетый в белую рубаху со своим несменным жилетом как раз общался с покупателем из первой группы. Это те, что любят сладкое и пожечь свечки.

 — А подагру он лечит? – спросила женщина уже знакомая с недугами зрелых лет.

 — Вот это не знаю тётя Лема. Но простуду снимал на вот так, – он мягко щелкнул узловатыми пальцами. – Так оно и понятно, такой мед делают только пчелы привезенные за Платинового моря с их диких лугов. Я знаете сколько их ждал?  Вам не передать! Кстати, как там сынишка ваш? Норб, кажется?

 — Ой, пропадает остолоп, проку с него никакого! Отца, когда уже не стало, а он всё никак за голову взяться не может. Вчера едва допросилась чтобы дров наколол.

 — Ай, скверно, тётя Лема. Ц-ц-ц. Так это вы что сами себе в темноте прозябали?

 — Вчера нет, но бывало и такое. О, Лумик дорогой, что тебе сказать. Нет сил на него! Не знаю даже зачем старшенькую замуж выдавали. Хоть какая-то помощь было старикам.

 — Так Вы бы тогда свечек связку взяли. Согреть не согреют, да хоть светло себе будет.

 — А у меня, кажется, оставались еще…

 — Ага! Вот оно как. Кажется! Но если не будет что тогда? Ну нет, тётя Лема, я вам сейчас даю связку, при чем хороших, а вы деньги уж когда хотите заносите. Хоть через неделю, хоть сейчас, мне всё едино. И слушать ничего не буду!

 — Спасибо, спасибо тебе дорогой. Завтра же занесу!

 — Ой, ну что вы в самом деле…

 Кай’Лер понял, что это надолго и вышел немного подышать свежим воздухом. У Лумика есть правило, что любой покупатель из простого народа - его друг, особенно после того, как что-то купит. Седовласый торгаш понимает, чем именно занимается, и репутация оклеветанного добряка в будущем сможет спасти его шею от петли. Ведь кто на казнях главная публика если не эти самые простые покупатели?

  Тётя Лема пробыла у Лумика с добрых полчаса и ушла-таки со связкой свеч и двумя горшочками меда, хоть, когда пришел Кай’Лер в руках у нее была только одна.

 — Пойти надергать у нее остатки свеч? – с порога спросил Кай’Лер.

 — Не надо, – вполголоса ответил Лумик что-то скребя пером. К длинному носу прижималось пенсне, в другой руке сверкали карманные часы. Оба предмета золотой цепочкой крепились к жилету. – Ты сегодня чем богат?

 — Потянул кое-что интересное у Большого Лофа. Спустимся?

 — Давай посмотрим, что там у тебя, – Лумик закрыл двери магазина и ушел в неприметную коморку. Кай’Лер последовал за ним.

 В маленькой комнате скучали несколько пустых горшков, но главным здесь был проход скрытый под удивительно чистым ковром. Кай’Лер спускался туда уже раз десятый, но стоило Лумику только приотворить дверь в заветный подвал, как он вновь чувствовал себя ребенком, ожидающим чудес.

 Хранилище Сороки было на порядок просторней его честного магазина и на пять порядков разнообразней. Бижутерия, посуда, одежда, мебель, оружие, книги и свитки, украшения и инструменты, а также горы самого невероятного и непонятного хлама – всё краденное и всё продается.

 Кай’Леру знатно приглянулась пара высоких сапог кремового цвета.

 — И что хотят такие красавцы?

 — Два большака.

 — Это уже или еще?

 — А у тебя босяка будет хоть на половину этого?

 — Нет.

 — Ну так чего мы здесь языками чешем без выгоды?

 — Я же просто спросить Лумик, что ты как я не знаю?

 Кай’Лер обиженно поставил сапоги на место.

 — Котяра, ты, кажется, хотел что-то задвинуть.

 — Таки да, – Кай’Лер нашарил в кармане синюю статуэтку. – Вот такая вещь! С виду цацка для блаженных, но тот лох, у которого я ее потянул уж очень сильно над ней млел. Так ещё вот, — он развернул украденную записку. – я читать не грамотен, но думаю оно может быть инструкцией, ну там что куда и как. Колдовская приблуда – это понятно как чистое море.

 Лумик снял пенсне и начал разглядывать непонятный трофей. Затем принялся читать записку, что проходило крайне неловко, ибо после каждой пары-тройки слов Сорока скользил по Кай’Леру осуждающим взглядом.

 — Рыжий ты лопух, стянул детскую игрушку.

 — Чего? Какую такую детскую?

 — Самую обыкновенную. Тебе писанину прочитать? Пожалуйста: «Дорогая доченька, эту куклу зовут Лия и я надеюсь, что она станет тебе другом. Ты можешь сшить ей платье, которое сама только придумаешь. Ты можешь играться с ней и вспоминать своего папку.  Когда я вернусь то смогу купить тебе таких кукол сколько захочешь, и мы с мамой сможем отдать тебя в школу чтобы ты обучилась грамоте и наукам. Всего несколько рассветов и я вернусь». С обратной стороны обращение к матери с просьбой зачитать письмо малой. Всё.

 Кай’Лер хлопнул себя по бедрам.

 — Нехорошо получилось. Слушай, ты меня часом не дуришь, Лумик?

 — За такие нехорошие слова, одни нехорошие люди могут тебе сделать тебе очень больно, Котяра.

 — Та ну какие нехорошие слова, ты же знаешь, я тебя так уважаю что это не дай Бог. Просто обидно за такие повороты.

 — Смотри мне босяк, – Лумик еще немного повертел куклу в руках. — Тебе цацка вообще нужна? А то я за нее барыша не дам.

 Кай’Лер уже было почти махнул рукой на несчастную игрушку, но всё же передумал и забрал обратно. ~Купил себе немного сладкой жевательной травы, впустую поторговался с Сорокой и пошел обратно в «Старую бочку» к Большому Лофу.