— И как долго?

 — Пока я не решу, что достаточно.  Понятно?

 — Да.

 Наставник наградил его взглядом исподлобья.

 — Да, наставник Тарсар, – снова с недовольством исправился Дриор.

 — Замечательно. Вы двое свободны. И позовите ко мне Иедэ, я ему распоряжения по Ваэлю дам.

 Когда они вышли, Дриор подозвал парня, плетущего веревки, и отправил его к наставнику Тарсару. Заметив паузу полную недопонимания, он первый начал разговор:

 — Мы с ним вместе начинали. С первого дня здесь. А сейчас он, видите ли, на-ста-вник, – Дриор развел руками.

 — Это он из-за меня так злился? – сомневаясь спросил Ваэль.

 — А я не знаю, чего он вообще такой-то дикий. Вчера его ели живого лихорадило, а сегодня он готов разодрать всех на части. Чего ты ему наговорил то такого?

 — Та не успел ничего сказать толком, как полетели обвинения в том, что я подопечный мастера Ассара, приехал сюда всех учить и прочее в таком духе. Бессмыслица, по правде говоря.

 — Хм. Возможно, насторожился на счет своего места. Почувствовал будто его хотят сменить. Это на него похоже, но и ты пойми, что должность лидера требует ответственности, а та в свою очередь знатно бьет по самообладанию.

 — Я уж заметил, – с грустным вздохом ответил Ваэль.

 — Не кисни. И жди Иедэ, он расскажет, что дальше. Мне пора бежать.

 И в тоже мгновение Дриор исчез, оставив Ваэля с полнейшей растерянностью и без малейшего понятия о том, что вообще происходит то? Смятение длилось недолго, за ширмы вышел Иедэ и не подымая глаз на Ваэля, скомандовал:

 — Пошли.

 Выбора особо не было пришлось идти за чудаковатым парнем.

 Он довел до противоположного конца зала и пальцем указал на мешок, который на половину был заполнен какой-то сушенной травой, хотя Ваэль уже знал, что это.

 — Это пенька. С нее веревки вьем. Ты умеешь?

 — Да, в Мелишиоре часто этим занимались ведь. Сколько нужно?

 — Пока всю не потратим. Потом будем краснолист сушить и перемалывать. Яды делать. Потом мази. Порох нужно готовить. Оружие есть точить. Роботы много. Хорошо.

 Мало того что Иедэ бормотал короткими предложениями без всякой интонации, он всё время смотрел себе под ноги, даже не поглядывая на собеседника, из-за чего казалось непонятным с кем он вообще говорит.

 — Мы это вместе будем делать или как?

 — Ты сам. Я сам. Но наставник сказал, что ты теперь будешь мне помогать. По всему. Но я сам. И ты сам.

 — Чудно, — саркастически ответил Ваэль.

 — Да. Чудно, – все так же неразборчиво пробормотал Иедэ, ушел на свое место в углу и без промедления принялся за уже привычную ему работу.

 Ваэль немного посмотрел на нового напарника и прихватив мешок, ушел к себе вить веревки. А затем, как и обещал Иедэ — перемалывать краснолист и другие травы. Правда оружия для заточки не было, но принесли крюк-кошки, пришлось затачивать их.

 День выдался плодовитым, хотя более уместным было слово — скучным. Мало того что вся робота однообразна, с чем еще удавалось смирится, так Иедэ оказался прескверным собеседником. Когда Ваэль его спросил, а за что же, собственно, он наказан если вынужден всем этим заниматься, тот ответил, что и вовсе не наказан, а работа ему нравится. Далее, вероятно обидевшись, на любые вопросы он отвечал либо сухим «не знаю» либо просто молчанием. При этом, у самого Иедэ вопросов к Ваэлю вообще не было.

 Все последующие дни в приюте досадливо напоминали самый первый. Проснувшись, Ваэль отправлялся к Иедэ который уже обязательно что-то делал, тот выдавал ему поручения как правило по той же самой работе, которой и занимался. Затем ненадолго исчезал, уходя «за покупками» и возвращался с новым ворохом обязанностей.

 Надолго в приюте никто не задерживался, и будто на зло Ваэлю, реже всего там появлялся Дриор. Остальные, являлись как правило, чтобы отоспаться, взять работу или получить оплату. Такой ритм жизни не давал им особой возможности для любых проявлений дружеской привязанности, поэтому все шиори в приюте казались слегка чужими друг другу, что просто не терпелось пихнуть в лицо Дриору который рассказывал о неизменном духе товарищества.

 Единственной отдушиной для Ваэля являлись поздние часы перед сном и довольно частые перерывы в роботе, ведь Иедэ не соврал в самый первый день, он действительно любил всё то, чем занимался и нередко освобождал своего подопечного, когда оставались только занятия, которые ему больше всего нравились. Эти свободные минуты Ваэль уделял своему давнему увлечению – портретам.

 В своей сумке он переносил несколько листов пергаментной бумаги, свинцовый и серебряный карандаши для набросков рисунка и карандаш, сделанный из порошка жженой кости, который скрепляли растительным клеем, служивший для придания рисунку формы и насыщенности. Рисовать можно было прямо на сумке так как в ее тыльной стороне вшита доска, обитая очень тонким шаром гладкой кожи.

 Последние дни Ваэль часто вспоминал детство, наверное, поэтому он решил заняться портретом давнего друга, которого не видел вот уже несколько лет.  Рисовать он мог и с головы, без натуры, так как обладал неестественно хорошей памятью на лица и часто обращал внимание на малейшие детали внешности.

 Так и прошли для Ваэля первые три схода, а это около тридцати дней. Он успел заняться: оружием, походной пищей, веревками, мазями, снадобьями, ядами, бинтами, дымовыми шашками, гарротами, крюками, шипами, ремонтом одежды и уборкой приюта. А также начал рисовать брови, закончив очертания лица и взъерошенные волосы старого друга.

 Но главным успехом Ваэль считал то, что смог-таки пролить свет на странное поведение Иедэ.

 — Вы уже нашли с ним общий язык? – спросил Дриор, собираясь ко сну.

 — Он не из разговорчивых. Возможно, обиделся на меня за что-то. И мне иногда, кажется, будто он ревнует меня к своим обязанностям.

 — Вполне может быть. Работа для него как отдушина.

 — Отдушина? От чего?

 — А ты еще не знаешь? – с искренним удивлением поинтересовался Дриор.

 — Я кроме вас двоих ни с кем здесь особо не общаюсь.

 — Ну да, совсем забываю, что ты у нас вроде как самостоятельный. А Иедэ, — Дриор с грустью посмотрел на него, формирующего сушенные травы.  — Иедэ когда-то попался, во время слежки. Получил по голове, потерял сознание, а покончить с собой это сам знаешь – позор на весь род. Попался он тогда одному неместному ордену, чтущего ветвь порядка и гнев Милроша. Вероятно, жадность в их рядах не порицалась, и они решили запросить за Иедэ выкуп. Ну мы и согласились.

 — Вы их не убили?

 — Как тогда рассудили я и Тарсар, просто перерезать их было-бы глупо. Тогда никто бы не стал пленить шиори, сразу убивали бы. Хотя сейчас я понимаю, что возможно так и лучше, – после этой фразы он снова взглянул на Иедэ, который уже принялся за ступку.

 — Они его пытали?

 — Просто издевались. Если честно я не знаю, что конкретно они с ним делали. Спина была исполосована, лицо всё в ссадинах, на пятки он ступать не мог и вообще ни с кем не разговаривал, при чем довольно долгое время.  Признаться… — Дриор сделал паузу и взглянул себе на руки.

 — Что? – прервал его молчание Ваэль.

 — Признаться, я хотел уже проявить милосердие, и…ну ты понял, – на этот раз он взглянул на Ваэля. – Он тогда был очень плох. Твари ему будто душу вытянули и искромсали на части.

 При этом воспоминании у Дриора на лице сплелись гримасы гнева и грусти одновременно. Немного погодя его губ коснулась легкая улыбка и он продолжил:

 — Но однажды нам из Вемхетена пришла большая партия сушеной пустотной колючки, а там очень долго и нудно отделяются её маленькие зерна. Тарсар распорядился чтобы травой занимались все, у кого нет работы, что большинство восприняло как: «все, у кого нет работы, в приюте лучше не появляйтесь». Один только Иедэ принялся за дело с полной самоотдачей. По большему счету, он собственноручно перебрал всю партию. А затем обратился к Тарсару чтобы тот дал ему еще работы. И вот по сей день Иедэ находит в любом труде — отдушину, и спасение от своих воспоминаний. Это его стимул общаться и жить дальше. По крайней мере, я себе так вижу.