К тому времени уже был прочитан рассказ Бредбери «И грянул гром», о раздавленной бабочке, которая изменила мир. В подобное изменение не верилось, впрочем, Бредбери писал совсем не о том, он писал о необходимости бережного отношения к прошлому. Это тем более актуально сейчас, когда мы вновь в который раз начинаем оплевывать свое прошлое, по глупости и недомыслию не понимая, что изменяем будущее и отнюдь не в лучшую сторону.
Уэллс был первооткрывателем. Идея лежала на поверхности, но он первым ее заметил и придумал машину времени, даже не подозревая, что на деле она уже существует — это человеческое воображение, позволяющее ему путешествовать в прошлое и будущее, более того, оно позволяет человеку путешествовать в миры, которых никогда не было и не будет. От этого миры не становились менее достоверными, их достоверность зависела от богатства и силы воображения.
Вообще, очень заманчиво представить себе, что созданные человеческим воображением миры начинают существовать в действительности. Где-то на планету Венера опускается фотонный планетолет «Тахмасиб» и путешествует по повелению фараона Баурджед, пытаясь достичь загадочной Ойкумены, и можно поговорить с Сократом, жаль только, что я не знаю древнегреческого.
Мое воображение рисовало фантастические картины. Сколько путешествий я совершил, листая страницы книжек, разнокалиберных по объему, цвету, размерам, иллюстрациям и степени таланта автора. Многие я уже упомянул, о многих еще обязательно надо сказать, ведь они дали мне возможность побывать в доисторических временах, увидеть динозавров и хищных стрекоз, многометровые папоротники и чудовищных рептилий, греющихся в теплых болотах юрского периода. Они дали мне возможность побродить по Луне и планетам, прежде чем на них ступила нога человека. Я смотрел на Землю с Луны раньше, чем это сделал Армстронг, и Луна у меня была каждый раз новая — то с селенитами, то без них. И к звездам я летал не раз, для меня это было плевое дело, привычное, как поездка в центр города на трамвае или автобусе.
В «Пионерской правде» печаталась повесть А. Ломма «Ночной Орел», о русском десантнике, который научился летать и начал наводить шорох в тылу у немцев. Помнится, мы читали ее с упоением, мы ждали каждого нового номера с таким нетерпением, какое сейчас, во времена книжного изобилия и пресыщенности, трудно даже представить. «Пионерская правда» того времени сделала многое, чтобы фантастика вошла в наши детские сердца.
К слову будет сказано, именно в «Пионерской правде» печаталась научно-фантастическая повесть тогдашнего шестиклассника, а ныне известного академика А. Фоменко, взявшегося перевернуть наши представления о мире и его истории и доказать, что древнего мира не было, и во всем виноваты крестоносцы и недобросовестные летописцы. Повесть как повесть, в темном сарае домика над обрывом придумывались истории и поярче. И все-таки, читая его нынешние книги, основанные на математическом анализе, я вдруг подумал — лучше бы он продолжал писать фантастику! В гуманитарные науки нельзя лезть с цифирью, напрасно он пытается проверить гармонию алгеброй, мне значительно ближе фантастический «Спартак» Джованьоли, «Капитан Сорви-голова» Буссенара или не менее фантастическая «Одиссея капитана Блада» Саббатини, ведь в них исследовались, пусть и в романтической форме, человеческие характеры, а исторический фон только придавал этим произведениям особую прелесть. Я плакал над встречей Овода и кардинала Монтанелли в камере тюрьмы, я мчался по пыльным дорогам Франции на резвом скакуне вместе с тремя мушкетерами и неугомонным Д'Артаньяном, пусть даже все эти истории были просто придуманы талантливыми людьми.
Ужасно интересно было узнавать особенности китайской цивилизации, знакомиться с суровыми законами «Яссы» Чингисхана, следить за мыслью Аристотеля и Пифагора, листать дореволюционные журналы «Вокруг света» и «Всемирный следопыт». Нам открывался мир, многоликий и необычный, в нем запах кизяка в среднеазиатских городах смешивался с запахами фруктового щербета, шафрана и миндаля, в нем пахло морозной тайгой и арабской фантастической кухней, в нем деловитые переселенцы Старого Света добросовестно отстреливали бизонов и аборигенов Америки, буры дрались за свою независимость, бедуины на одногорбых верблюдах пересекали знойные пустыни, а в этих пустынях вставали невероятные миражи. Удивительные истории случались в прошлом, даже если они и были придуманы фантазерами. Уже значительно позже я с удовольствием читал новый вариант легенды о «Летучем голландце», придуманный Константином Кудиевским в рамках украинского «химерического» романа. История любви красавицы Камы и русского моряка с потерпевшего кораблекрушение сухогруза потрясала воображение.
Но все-таки значительно чаще меня влекло в будущее. Надо сказать, что шестидесятые к этому очень располагали. Прошел спор физиков и лириков. О нем теперь мало кто помнит. Физики на полном серьезе утверждали, что наступило время рациональности и расчета, лирика в современном мире ничего не значит, и они прекрасно обойдутся без стихов, без щебетания птиц и рассветов, без этого ненужного слюнтяйства, которое называют нежностью души. Лирики утверждали обратное. Кто был прав в спорах, не стоит и говорить. Зря, что ли, физиков потянуло в горы, в тайгу, в знойные пустыни и на ледяные реки? Единения с природой захотелось. А это уже чистая лирика. Был молодой Евтушенко, был молодой Вознесенский. Это сейчас они заматерели и запенклубились, из блистательных заграниц не вылезают. А тогда были нормальные ребята. И стихи писали отличные. Был в них пушкинский полет души.
А еще началось стремительное покорение космоса. После Быковского, Николаева и Терешковой с Поповичем стало казаться, что до Луны уже рукой подать. Подумаешь, четыреста тысяч километров! И сомнений не было, что первыми там будут наши. Кому же еще?
Вот говорят, что советская фантастика беднее англо-американской. Это как посмотреть. Буйству живых форм на Венере в романе Беляева «Прыжок в ничто» мог бы позавидовать и Степлтон. Но, положа руку на сердце, в каком мире хотелось бы жить? В мире «Торговцев космосом» или в мире «Внуки наших внуков»? В мире «Марсианских хроник» Бредбери или в мире Светлого Полудня братьев Стругацких? То-то и оно, мир советской фантастики был всегда добрее и светлее, он чаще говорил о перспективах и реже о негативных вариантах. Впрочем, и в негативе всегда оставалась какая-то надежда. Нам всем был близок мир «Понедельника…», который, как известно, «начинается в субботу» — именно потому, что на интересную работу хочется не только бежать, с нее уходить не хочется! А у американцев шла бесконечная война, были нескончаемые фронтиры, они ведь и сами были покорителями, эти первые переселенцы в Новый мир.
Хотелось гулять по векам, как в «Спирали времени» Г. Мартынова. Я путешествовал по Марсу и Венере, я плавал в кольцах Сатурна, меня плющило в водородных безднах Юпитера, меня колбасило в Поясе астероидов, я ловил кайф на планете Видящих Суть Вещей, и это было тем более странно, что совсем рядом с этой планетой располагалась другая, на которой строили свое коммунистическое общество чернокожие каллистяне.
Много позже я понял, что коммунизм — это не общественный строй. Это состояние души, которой нужен весь мир и которая живет ради этого мира. Коммунистов в мире много, они даже не подозревают, что они коммунисты. А все потому, что однажды спутали состояние души с бесклассовым обществом. Попытки построить такое справедливое общество будут всегда. Это как изобретение самолета — если изобрели, на нем обязательно попытаются полететь. Сначала он ткнется носом в васильковое поле. Потом продержится в воздухе первые десять секунд, потом пролетит небольшое расстояние, чтобы уткнуться носом в подножье холма, а потом он все-таки полетит, полетит как миленький. Последняя попытка летать была самой удачной, хоть и трагичной. Но ведь на этом ничего не заканчивается. Трудно преодолеть человеческую косность и эгоцентричность, трудно преодолеть корысть и жадность, довлеющую над человеком, но ведь из серого кокона всегда вырастает прекрасная бабочка. Жаль только, что я этого не увижу. Впрочем, почему же? Разные модели светлого будущего я видел, путешествуя в своем воображении по чужим мирам.
