Но с другой стороны, если мне сейчас хорошо, кому какая, в сущности, разница, что я делаю. Я тысячу лет не совершала глупых и необдуманных поступков, имею право.
Я никому ничего не должна, в самом деле.
Карл поднимается по лестнице, делает ещё пару шагов и толкает ногой какую-то дверь. Я не смотрю по сторонам, потому что совсем ничего не хочу видеть, кроме красноватых прозрачных глаз.
Провожу пальцами по лицу, острый подбородок очерчиваю, касаюсь прямого носа, миллиметр за миллиметром оглаживаю светлую кожу, а на щеках чуть отросла белая щетина, на удивление мягкая, совсем не колючая. Белоснежная прядь упала на лицо, а я убираю её, чтобы не мешала.
Кажется, мы оказались в какой-то комнате, в воздухе которой витают приятные ароматы хвои и нагретого на солнце дерева. А ещё сосновой смолы. Здесь тихо и светло, и мягкие лучи проникают через окно. Карл ставит меня на деревянный пол, и я всё-таки осматриваюсь хорошенько. Небольшое помещение, с низким балочными потолком, стенами приятного молочного оттенка и широкой кроватью в центре. Кровать, значит. Всё-таки это не только и не столько ресторан, сколько гостиница.
Левее, в стене, ещё одна дверь, наверное, в ванную. Она-то мне и нужна! Кажется, только сейчас поняла, насколько мне необходимо освежиться. Щёки пылают, внутри будто огонь горит, и такими темпами я скоро вообще взорвусь.
— Подожди, — прошу и делаю шаг в том направлении. — Там же ванная, да?
Карл кивает и вопросительно приподнимает бровь. Пусть он и не мастер диалога, но по его лицу сейчас будто могу мысли читать.
— Я сейчас, подожди.
И почти бегом направляюсь туда, где смогу перевести дух.
Карл прав, я смелая, но вот сейчас почему-то жутко испугалась. Господи, мне же сорок, а в комнате так светло…
Защёлкиваю замо?к, приваливаюсь спиной к двери и зажмуриваюсь. Что я делаю? Мужчины его возраста любят тех, кто помоложе. Это же факт и истина. Юное тело, наивность, задорный смех и ветер в голове. Разве не это Карлу нужно? Разве нужна ему сорокалетняя рожавшая женщина с, пусть и не очень заметными, но морщинками у глаз? А ещё ворохом проблем и нерешённых вопросов.
А, впрочем, чёрт с ним! Сам напросился!
Осматриваю небольшую, но довольно уютную комнатку. Плитка на стенах цвета морской волны, душевая кабина, раковина — всё, что необходимо для счастья.
Подхожу к большому зеркалу, в котором отражаюсь в полный рост. Я красивая женщина и до старости мне, как до Луны. Распускаю волосы, и они волнами падают на плечи. Чёрные, тяжёлые, идеально ровные, как не завивай. Снимаю вещь за вещью, пока не остаюсь абсолютно голой. Поворачиваюсь и так и эдак, и улыбаюсь своему отражению. Марго, ты красавица!
Я так часто слышала эти слова, что никогда в этом не сомневалась. Вот только сейчас, за шаг до неизбежного, почему-то испугалась.
Прислушиваясь к звукам за стенкой, и улыбаюсь. Шаги нетерпеливые, словно Карл меряет ими комнату из угла в угол, мучается. Шире улыбаюсь, испытывая необыкновенный подъём. Чёрт, настроение, как на качелях — туда-сюда мотает.
Открываю воду, быстро освежаюсь, убеждая себя, что так правильно, но по сути просто тяну время. Почему-то мне нравится мучить Карла, словно маленькая девочка внутри меня обиженно топает ножкой, надув пухлые губы. Глупости, конечно, но всё-таки.
Вдруг раздаётся стук в дверь, а я подпрыгиваю на месте от неожиданности.
— Маргаритка, ты там уснула? — спрашивает насмешливо, а я бросаю последний взгляд на своё отражение.
Заворачиваюсь в белоснежное пушистое полотенце и открываю дверь. Поднимаю глаза и встречаюсь с голодным взглядом. Ох…
— Блядь, Маргаритка… — выдыхает и опирается рукой на дверной косяк. — Я думал, ты в окно выпрыгнула.
— Тут нет окон, — смеюсь, представив эту картинку.
Нет, я, конечно, здорово стрессанула, но не до такой же степени.
— Ты упорная, нашла бы, даже если нет.
Протягивает руку и пропускает мои волосы сквозь пальцы, притягивает меня к себе, а я охаю, когда оказываюсь каким-то странным образом без полотенца. Внезапная нагота будоражит и пугает одновременно, но Карл так смотрит на меня… так, словно никогда ничего красивее не видел. Не знаю, отдаёт ли сам себе отчёт в том, что делает со мной, но я сама уже готова в обморок упасть от переполняющих бурлящих эмоций.
— Пряталась от меня, да? — размышляет, резким движением стягивая футболку через голову.
Она падает на пол рядом с его ногами, а я протягиваю руку и касаюсь массивной пряжки ремня в форме черепа. Расстёгивать дрожащими пальцами тяжело, да ещё и не разрывая зрительного контакта, но кое-как справляюсь. Карл усмехается, позволяя мне делать то, что хочется.
Он худой, но жилистый. Мне нравится его тело — никогда не любила бугаёв. От количества татуировок рябит в глазах, а о том, почему у него столько шрамов на коже даже думать боюсь. Когда-нибудь я обязательно выясню. Когда-нибудь, потом.
Тем временем расстёгиваю его брюки, а они с тихим шелестом и приглушённым стуком падают на пол. Карл наклоняется, глядя на меня, голую, снизу вверх и окончательно освобождается от ненужной детали гардероба, оставшись в одних чёрных боксерах. Мамочки, даже на ногах чёрные узоры, словно однажды устал от белизны своей кожи, решив хоть так что-то изменить.
В памяти всплывают ненужные картинки прошлого, как дети пытались иногда насмехаться над тем, что он альбинос. Даже воспитатели косо смотрели в его сторону, придурки. А он… всегда казался холодным и невозмутимым, но я знала, как это его ранит.
Его-то и назвали Карлом Вороновым будто в насмешку. Обычно, такие потеряшки, как он, получали от государства фамилии Найдёнов, Нежданов, а ему выпала доля быть белой вороной даже в документах.
Моргаю, чтобы отогнать глупые мысли, а Карл проводит пальцами по моей ключице, спускается вниз, очерчивая плавно сужающийся круг по контуру груди, а я вздрагиваю. Соски напрягаются, становясь чувствительными до дрожи, и мне кажется, не выдержу, если не дотронется до них. И Ворон словно читает мои мысли, касаясь тугой горошины, и сжимает её несильно двумя пальцами, рождая в моём теле лёгкую волну удовольствия. Я стою в центре комнаты, полностью обнажённая, готовая ко всему и на всё согласная, и тону в прозрачных озёрах его глаз.
— Красивая, — выдыхает, сглатывая, а я закусываю нижнюю губу. Так хорошо сейчас, божечки, как же хорошо. — Ты же понимаешь, что я тебя больше не отпущу?
Вопрос не сразу пробивается, сквозь окутавший сознание туман, а когда понимаю смысл сказанного, киваю.
— Ты готова?
Вместо ответа делаю шаг вперёд и прижимаюсь к Ворону всем телом, пытаясь то ли вырасти в него, то ли раствориться. У меня не хватает слов, у меня путаются мысли, но я давно так ничего и никого не хотела, как этого невозможного, будто сотканного из льдов и туманов мужчину.
— Я готова, — шепчу на ухо, и в этот момент все заградительные сооружения, все баррикады, так тщательно выстраиваемые, летят к центру земли.
Карл обрушивается на меня сверху, сжимает до хруста в рёбрах, и поцелуй почти оглушает, лишая воли. Да я и не хочу сопротивляться, сейчас мне нужен мой Ворон, и пусть весь мир подождёт.
Слегка толкает меня, а я, всё ещё в коконе его рук, приземляюсь на спину. Карл нависает сверху, продолжая неистово целовать, словно его внутренний зверь окончательно сорвался с цепи.
Его руки везде и нигде одновременно: то нежно оглаживают, то с силой сжимают бедро, грудь, и вспышки боли перемежаются сладким удовольствием. Вихрь его страсти — неистовой и беспощадной — увлекает меня за собой, засасывает в водоворот, а я не пытаюсь спастись, выбраться, лишь быстрее иду ко дну.
Наверное, завтра на теле проступят синяки, но это неважно, когда в этот момент настолько хорошо. До головокружения и выворачивающего наизнанку наслаждения.
Карл прокладывает вниз по моему телу дорожку из обжигающих кислотой поцелуев, а я выгибаюсь навстречу, пытаясь быть ещё ближе, хотя это и невозможно. Длинные пальцы находят пупок, очерчивают круг, а губы накрывают изнывающий без ласк сосок. Потом подумаю о своём поведении, сейчас, когда Карл прикусывает горошину, я могу только стонать и извиваться голодной змеёй.
