― Десять недель.

― Тогда, думаю, настало время для твоего первого стука смерти (прим.: журналистский термин, описывающий ситуацию, когда редактор дает задание журналисту, узнать историю трагедии у семьи погибшего и получить фотографии для статьи).

― Хорошо, ― сказала она быстро, вскакивая на ноги и подхватывая сумочку.

Хелен даже не моргнула, когда тот изучал ее, пытаясь понять реакцию девушки, не желая давать ему удовольствия знать, что она на самом деле чувствует. Дело было не в Малколме; она хотела, чтобы и другие журналисты тоже воспринимали ее серьезно, даже если она работает только на «еженедельнике», как Питер по своей глупости напомнил ей в ходе их последнего разговора о выборе ей профессии.

«Вестник Дарема» был хорошим началом, по ее мнению. Респектабельный «региональник» (прим.: газета, которую читают в пределах одного региона, в которой выпускается), который охватывал целое графство. Он зарекомендовал себя как основательную, если не захватывающую, журналистику на протяжении десятилетий. Эта работа, определенно, выигрывала по сравнению с работой на фри-шит (прим.: бесплатно распространяемая местная газета), которую кидают в каждый почтовый ящик, не требуя денег, хочет ли ее получатель или нет, чьи первые полосы украшают не новости, а кричащие объявления о дешевых коврах или мебели для спальни.

Малколм протянул руку, чтобы передать ей клочок бумаги, на котором написал имя и адрес. Она попыталась взять его у него, но он специально за него держался.

― Ты уверена, что готова? ― спросил он с неискренней заботой.

― Да.

― Хорошо, ― сказал он, будто не был до конца уверен в этом, но, по крайней мере, отпустил листок бумаги на ее попечение и начал инструктировать ее. ― Ли Уоллеса больше нет, ― объяснил мужчина, хоть даже и знал, что она не имеет понятия, о ком он говорит, так как не прожила в области довольно долго, чтобы знать местных персонажей.

― На него последнее время свалилось много несчастий, ― сказал он ей, ― мужчина пишет о волнах подростковой преступности или, по крайней мере, писал, ― он подмигнул. – Ему удалось только врезаться в угнанной машине в бетонную опору моста где-то на скорости восьмидесяти миль в час (прим.: приблизительно сто тридцать километров в час).

Покачав головой из-за безрассудства Ли Уоллеса, он продолжил:

― Теперь же он отправился в самое большое исправительное учреждение для малолетних преступников на небе, и нам надо, чтобы ты съездила к нему домой и поговорила с его семьей, посмотрела, сможешь ли добиться от них внятной информации. Теперь марш отсюда.

Хелен Нортон пыталась воздержаться от формирования мнения по поводу своего редактора до этого момента, но она начала осознавать правду. Не то чтобы Малколм не был достаточно компетентным, чтобы курировать верстку новых выпусков каждую неделю, да так, чтобы не превратить их в не пойми что, но качество «Вестника Дарема» в значительной степени зависело от его журналистов, и их продолжительный успех приходил вопреки усилиям Малколма, а не благодаря.

Малколм, казалось, проводил немереное количество времени, прогуливаясь среди столов репортеров, делая то, что он считал шутливыми замечаниями. Он был тем типом мужчин, что смеялись над собственными шутками и больше не над чьими. Стоит добавить, что его шутки были просто ужасны.

И он был ленивым.

Для Малколма сильная новостная статья, появившаяся в последний день перед печатью, была раздражающим фактором, а не возможностью. Чем-то, что вставало на пути гладкого течения его семейной жизни. Он не вдохновлял своих журналистов и не мотивировал добиваться большего. Вместо этого он просто ожидал, что они напекут как блины достаточно материала, чтобы он смог заполнить страницы газеты как можно раньше на неделе, а затем уйти домой. Казалось, что все в «Вестнике» смирились с его манерой вести дела, но никто не воспринимал парня всерьез.

Забравшись в свою машину, Хелен почувствовала легкую тошноту, но велела себе держаться. Ей было двадцать три года, взрослая, образованная и интеллигентная молодая женщина, имеющая степень по английскому языку и закончившая аспирантуру по журналистике, которая была завизирована национальным союзом журналистов и одобрена НСПЖ, Национальным Советом по Подготовке Журналистов. У нее даже была пресс-карта ― маленькая голубая пластиковая штучка с ее фотографией. Хелен так гордилась ей в первую неделю, что девушке приходилось сдерживаться от соблазна продолжать тайком вытаскивать ее, чтобы еще раз полюбоваться. И прямо сейчас она была в ее сумочке, рядом с извиняющейся открыткой Питера.

Хелен хотела стать журналистом с тех пор, как себя помнила, и была сейчас частью команды репортеров в респектабельной газете. Так почему она каждое утро ощущает ужас, а не восторг? Может, потому что она чувствовала, будто понятия не имела, что делает? Да, так и было. Иногда, девушка не могла избавиться от ощущения, что она была самозванкой; маленькой девочкой, играющей в переодевания в старую одежду матери, а сейчас ее затянуло на самую глубину.

«Стук смерти». Каждый студент журналист знает о нем, и в ужасе от того дня, когда им придется его совершить. Хелен Нортон конечно же ждала его, но неожиданность застала ее врасплох. Девушка сильно старалась собраться с мыслями, пока ехала к несчастливому семейному дому.

Люди умирают от рук террористов или же их убивают в бесправных частях света. Поножовщина и стрельба, автомобильные аварии, пешеходов сбивают удирающие преступники или иногда полиция, которая тех преследует: все они попадают в газету. Смотрят на тебя с фотографий, в то время как их смерти объясняются и неким образом рационализируются при помощи высказываний партнеров, родителей или любимых. Хелен гадала, прекратит ли кто-либо задаваться вопросом, чьи цитаты приведены или откуда взяты интимные фотографии; те фотографии прекрасных невест, утонувших в море во время своего медового месяца, многообещающих студентов, сбитых уехавшими с места аварии водителями, маленьких мальчиков и девочек, чьи жизни жестоко обрублены аварией, болезнью или убийством. Не существовало базы данных фотографий всего населения страны, хранящейся на некоем гигантском компьютере, который ждет того дня, когда из него вытащат изображение, чтобы сопроводить трагическую газетную статью. Те фотографии приходится добывать, брать из альбомов семьи несчастной жертвы, выхватывать из цепких пальцев обездоленных и горюющих, когда те испытывают самый пик боли от утраты.

Непростое дельце позвонить кому-то, когда они потеряли все, когда их мир был уничтожен смертью сына или дочери, жены или мужа, и спрашивать их, что они чувствуют по этому поводу. Вы должны убедить кого-то, кто вне себя от горя, доверить вам фотографию, которая была дорогой сердцу прежде, а теперь стала бесценной. Больше не будет новых фотографий любимого человека. Ты должен заставить их расстаться с частицей памяти и все это время, на задворках сознания, ты молишься, что тот, кто впоследствии примет ее у тебя в газете, вернет в том же состоянии, так как такие вещи очень важны.

Хелен припарковала машину на длинной, тихой улице на задворках Дарлингтона, а затем прошла оставшееся расстояние до двери номер тридцать девять. Она шла медленно, молчаливо проговаривая про себя слова приветствия, надеясь, что они адекватны в сложившихся обстоятельствах. Она достигла входной двери, глубоко вдохнула и постучала.

Она некоторое время стояла там, полунадеясь, что дома никого не окажется, а затем услышала приближающиеся шаги и, слишком скоро, дверь открылась. Женщина, которая должна была быть матерью, стояла на пороге, но, если Хелен ожидала увидеть слезы, их не оказалось. Эта женщина была крупной и уставилась на нее, ничего не сказав, просто бесстрастно рассматривая Хелен.

― Мне так жаль беспокоить вас, ― начала Хелен. ― Правда.

Женщина скрестила руки и продолжала смотреть на Хелен, не показывая никаких признаков, что она являлась женщиной, у которой отняли сына-тинейджера этим самым утром. Хелен попыталась зайти дальше.