― Я должен что-то получать. Нет никакого смысла, если я ничего не получаю, ― проинформировал он тем вечером, словно это было каким-то романтическим предложением, перед которым девушка не смогла бы устоять.

Парни также были свиньями.

Даз едва взглянул на нее, когда охотно садился в машину матери друга, предложения от ее собственного подвезти ее в соседний город даже не стоило ждать в такую погоду. Она наблюдала за тем, как тот уезжает, и задумалась, может уступить ему, чтобы удержать, или он того не стоит.

Мишель посмотрела на свои часы. Последний автобус скоро будет здесь, если вообще приедет. Их часто отменяли без объяснения причин, но погода была сырой, а путь до дома ― неблизкий. За последнее время пропало много молодых девушек. Некоторых из них позже нашли. Она содрогнулась от мысли, каково им было в последние минуты их жизни. Ее мать часто вбивала ей это в голову.

«Никогда не возвращайся домой одна, Мишель, это небезопасно, всегда садись на автобус или убедись, что твой парень», ― она никогда не называла Даррена по имени, ― «проводит тебя домой, если хочет и дальше продолжать с тобой видеться».

Это было смешно. Были вещи и поопаснее, чем Даз Талли, провожающий ее домой.

Мишель начала рассеянно тянуть за образ Святого Кристофера на шее, растягивая серебряную цепочку. Дождь полил с новой силой, злобный, вихрящийся ветер хлестал по крыше остановки, поэтому она не услышала голос мужчины, а стучащие капли барабанили по дереву, маскируя его шаги. Первым признаком его присутствия стало небольшое изменение в освещении, почти неуловимая тень перед ней, когда свет от фонаря упал на его спину, отбрасывая тень, которая изменяла форму по мере его приближения. Она подняла взгляд ровно в тот момент, когда мужчина подошел к остановке. В свете фонаря, светившем ему в спину, она едва могла различить его черты. Мишель испугалась, почувствовав опасность, но не была уверенна, что с этим делать. Когда он, наконец, заговорил, звук его голоса заставил ее подпрыгнуть. Он был глубоким и неотразимо мужественным, и девушка поняла, что задержала дыхание. Страх и предвкушение боролись в ней.

― Привет, ― сказал он.

Мать Мишель всхрапнула так сильно, что проснулась. Голова Фионы упала на плечо, и она резко распахнула глаза в панике, пытаясь проморгаться и сориентироваться в пространстве. Дерьмо, снова уснула на диване. Женщина посмотрела на небольшие латунные часы на полке над камином, почти час ночи. Какого черта. Она должна была пойти в постель несколько часов назад вместо того, чтобы пить тот последний бокал вина. Теперь утром у нее будет похмелье и работать станет еще тяжелее, чем обычно.

Фиона думала, что переключиться с джина на вино, будет хорошей идеей. Будет держать ее подальше от крепкого алкоголя и заставит казаться вечернее распитие напитков более невинным. Она не хотела, чтобы кто-то неправильно об этом думал. Как, к примеру, ее дорогой муж или прелестная дочь, которые, казалось, считали, что женщина родилась только, чтобы служить им. Бутылки сладкого немецкого вина имели еще одно преимущество в виде более низкой цены по сравнению с джином, и Фиона убедила себя, что они нанесут ее телу меньше вреда в долгосрочной перспективе. Ведь вино делают из винограда, а виноград – это фрукт. Так, что ужасного может быть, когда ты пьешь фрукты? Если бы кто-либо спросил, что вряд ли, она могла бы сказать им, что выпивает один, может два бокала, два или три вечера в неделю, но в действительности, она знала, что выпивает намного больше каждую ночь. Так как никогда не допивала бокал целиком, всегда наливая доверху, вместо того, чтобы осушить его и налить новый, женщина не могла быть уверенной, как много бокалов выпивала, что было, впрочем, намеренно, ведь она и не хотела этого знать. Фиона на самом деле и не ощущала в себе потребности выпивать каждый вечер, просто жизнь казалась намного менее наполненной стрессом после парочки бокалов.

Медленно обходя диван в алкогольном тумане, она переместила ногу и сразу же натолкнулась на свою полупустую бутылку вина, которая упала, как кегля, увлекая за собой и стоящий рядом бокал. Каким-то чудом, они остались целыми, хоть и немного вина пролилось на ковер, прежде чем она успела спасти незаконченную бутылку. Фиона выругалась, а затем зашла на кухню и поставила остатки в холодильник. Ее голова уже начала пульсировать. Лучше не думать об утре и просто пойти спать.

Фиона вскарабкалась по лестнице и, приблизившись к вершине, заметила красноречивую полосу света, льющуюся из-под двери комнаты Мишель. Что, ради всего святого, ее дочь делает, бодрствуя, когда утром ей в школу? Женщина такого не позволяла. Она подняла руку, готовая постучать костяшками пальцев по двери, а затем замерла. Фиона знала, что должна сделать своей дочери выговор, но поняла, что сама не подавала хорошего примера ― аргумент, который ее дочь без сомнения использует в свое преимущество, подрывая и без того хрупкий авторитет матери еще больше. И всегда есть вероятность, что, будучи такой уставшей, женщина с трудом произнесет слова так четко, как бы хотела. Какой саркастический ответ она получит от Мишель после того, как снова отключилась на диване? Ее дочь должна была ее увидеть, когда зашла. Распростертую там, далеко не в лучшем виде. У Фионы не было сил для еще одного спора с Мишель ― с девчонкой, которая становилась все более дерзкой и неблагодарной день ото дня. А ведь подумать, та была таким милым, воспитанным ребенком. Фиона стояла на лестничной площадке и наклонилась ближе, чтобы ее ухо почти прижалось вплотную к двери комнаты ее дочери. Никаких звуков изнутри. Мишель, вероятно, уснула с невыключенным светом, пока читала один из тех тупых подростковых журналов, которыми была одержима. Ее стены были обклеены изображениями Тейк Вэт – еще одной подростковой группой Мишель, которая будет висеть тут сегодня, а завтра исчезнет, как Осмондз или Бэй Сити Роллерз в дни юности Фионы. Она была любвеобильной.

Одним из повторяющихся ночных кошмаров Фионы был тот, где ее дочь беременеет прежде, чем выйдет из подросткового возраста. Самая последняя вещь, которая ей сейчас нужна, ― стать бабушкой в своем-то возрасте. От этой мысли женщина вздрогнула. Она уже была измотана, а по деньгам они едва выживали, не говоря уже о том, чтобы кормить нового ребенка, покупать ему одежду и чертовы игрушки. Она надеялась, что у чокнутой дочери все еще были мозги в голове, чтобы не позволить своему непостоянному бойфренду сделать то, что он без сомнения хочет, но женщина была далеко не уверена в этом.

Фиона отвернулась от двери и направилась в свою собственную комнату. По крайней мере, Дэнни уже уехал, так что ей не придется иметь дело с его неодобрением или нерешительными поползновениями к ней ради секса. А Мишель будет в порядке. Она проспит с включенным светом всю ночь, а затем выйдет в своем привычном ворчливом настроении, ненавидя всех и вся, как и делала каждое утро.

***

Фиона всегда будет винить себя за то, что не постучала той ночью. Вина останется с ней. Если бы она вошла в комнату своей дочери, поняла бы, что Мишель пропала, и никогда на самом деле не вернется. Если бы только она знала об этом тогда и сообщила о пропаже дочери задолго до утра, сберегая драгоценные часы для полиции. Возможно, что-то можно было сделать по горячим следам, тогда бы все сложилось для всех иначе.

День первый

В то время как поезд ветки метро Джубили загудел за углом, Том Карни пялился на первую полосу газеты, где в верхней части красовался заголовок «Грейди и Бродяга». Темноволосый мужчина средних лет, одетый в синий костюм в тонкую полоску, сердито пытался оттолкнуть объектив фотографа вытянутой рукой. По мужчине на фотографии сразу можно было понять, что он богат, обладает статусом и привилегиями.