— А потом?.. — Спрашиваю осторожно.

— Новая война. — Улыбнулся Мунаш. — Пока бваны воевали меж собой, Равваань крепла. Из семи Великих Мтав остались два и подчинились Шугабе. В центре Арфии, в устьях великих рек, он собрал Ядро — величайшую из виденных миром церковную вотчину, равную по владениям землям Кхато. — Мунаш замолчал. Затем вздохнул и продолжил. — Он потребовал Кхато преклониться перед ним.

— Кхато Завоевателя?.. — Непонимающе щурюсь.

— Нет. После смерти его имя стало нарицательным, стало титулом. Выше Кхато только Равва. Поэтому он и отказал Шугабе.

— Так началась Великая война Запада и Востока? — От удивления я замер. — Мне рассказывали про предсказания древних пророков, гнев Раввы, священный бой…

— Великая замятня шла сто лет. — Жестко перебил меня Мунаш. — Кхато и Шугаба пришли к миру, разделив власть над хекалу по границе между Ядром и Кхатоань… Между Западом и Востоком. Теперь ты понимаешь, почему караван Шугабы так важен?

Я кивнул.

— Но почему Кхато допустил подобное?..

— Треть Востока — Великое Тонго, чей Ган вассал Кхато и сюзерен Саггота — впустила людей Шугабы. По приказу своего Гана, Курусы Фарусида.

— То есть, он предал Кхато?.. — Тихо отвечаю.

— Возможно. — Улыбаясь, кивнул Мунаш. — И на его стороне Буру.

***

Прошло двенадцать дней. Я лежу в кровати и кушаю деревянной ложкой кивано, плюя косточками в чашу. Тишина не давит — она расслабляет. Стены не сжимают — они защищают. Дверь не запирает — она хранит покой. Я обрёл его здесь.

Слишком многое произошло за мою недолгую жизнь. Много слов сказано, много дел сделано, много шрамов получено. Теперь я осознал их все и собрал воедино.

Сон обволакивает — я больше не просыпаюсь в холодном поту. Кошмары отступили прочь. Нет ни голода, ни обжорства; ни суеты, ни лени; ни страха, ни безрассудности. Всё встало на свои места. Я властен над собой — значит, я свободен.

Выходя, иду в кабинет Мунаша. Улыбаясь, прохожу знакомые углы, привычно поворачиваю налево, направо и снова налево, иду вперед, меняю факел, движусь мимо трех гобеленов и, наконец, встаю перед массивной дверью и двумя стражниками. Пропускают. Захожу внутрь. Мунаш сидит в кресле и сосредоточенно читает том. Тихонько закрываю за собой двери, прохожу, сажусь. Закончив, он перевел взгляд на меня. Молчит.

— Учитель, я… У меня нет слов. Примите мою любовь и преданность за всё, что вы для меня сделали! — Выслушав меня, Мунаш продолжает молчать. Наконец он, скривившись, протер глаза и ответил:

— Ты владеешь оружием, можешь сделать оборванцев пехотой, худо-бедно читаешь и даже способен ставить закорючки, которые считаешь письмом. Мне пригодится такой человек. Ты можешь остаться здесь.

— Я… Не могу. — Говорю с трудом, но уверенно и честно. — Да, я многое здесь понял. Про себя, про мир, про истину. Но моя судьба не оборвется в этих коридорах, а жизнь не закончится в подземном лабиринте. У меня есть план, но мне нужен ваш совет. Скажите, что на самом деле происходит в Кважьем Копыте?

— Саггот Клалва не первый год планирует сменить сюзерена. — Задумчиво начал рассказ Мунаш. — Когда он взял трон из рук старшего брата, то стал подминать под себя власть. Я помню, как его рабы пришли ко мне и потребовали налог — Сагготу нужно было приманить к себе нищих безземельных бван. Он с удовольствием истреблял власть на местах, отдавая еще теплые от чужих седалищ кресла своим ставленникам — именно на деньги из моего хекалу в Желтоцветье бваны построили особняки. К кормушке присоединились первенцы — кузены Саггота и Буру. Они обросли богатством, влиянием и самодовольством. На эти деньги обновили торговый тракт, построили новые хекалу и добились теплых мест нашим ставленникам при дворах Кхато и Гана. Десять лет Клалва процветал, а казна тонула в серебре. Но засухи случались все чаще, Буру постарел, стал циничнее, злее и мрачнее, отвернулся от Раввы и находил утешение лишь в возлюбленной Адед. Он сблизился с отцом нынешнего Гана и вместе они сражались по всей Великой Тонго. А без Буру Западный Предел оголился и лунные братья возобновили набеги. Сожженные деревни исторгали одну за другой волны беженцев на Восток и нищета захлестнула улицы наших городов. Местные жители смотрят на пришлых, как на чумазых дикарей без рода и племени, предпочитая отгораживаться от них стенами. Нищета плодит болезни, злобу и разбой. Последний бунт двухлетней давности утонул в крови — с тех пор всякий инородец для чистоплюев из среднего уровня Кважьего Копыта — поганый мятежник, вор и предатель, покушающийся на их богатства. Саггот же защищает интересы только своих соплеменников, посему чернь Чердака годами была обездолена. Молодежь ушла в секту и ждет Очищающего пламени. Конца мира.

— Рабы Раввы?

— Да. — Кивнул Мунаш. — Они избивают себя, жгут и калечат, презирают связь души с мирскими благами и жаждут очистить Кважье Копыто Очищающем пламенем.

— Хорошо… Очень хорошо… — Улыбаюсь. — Спасибо, Учитель. Где я могу найти Сепу?

— Она в голубятне, на втором уровне. — Ответил он отстраненно. — Ей не причинили ни зла, ни вреда — она оказалась трудолюбивой служанкой и полюбилась старому птичнику. Аджо, выслушай меня внимательно и можешь идти.

Выжидательно смотрю на него.

— Каждое хекалу хранит несметные богатства. У нас нет солдат, чтобы их защищать, но каждого, кто со тьмой в намерениях придет в святую обитель ждет кара небесная. Смерть мтавы никогда не остается безнаказанной. И если меня убьют, то даже мтава самого захолустного хекалу самой нищей деревни узнает об этом и отомстит. Я надеюсь, ты усвоил урок.

— Да, Учитель. — Склоняюсь в поклоне. Неожиданно Мунаш берет свиток, запечатанный в день нашей первой встречи.

— Возьми это письмо, Аджо. — Протягивает он мне их, странно улыбаясь. — Думается мне, Адед его уже заждалась.

Улицы Чердака теперь приветливы. Мы с Сепу одеты в одинаковые потрепанные джеллабы — моя скрывает доспехи, оружие и клейма, её — прелестную наготу. Дни заточения в Костяном замке не прошли для нее бесследно — взгляд стал увереннее и ровнее, рабские рубцы и шрамы заросли, движения вернули женственность, а взгляд — кротость. Она даже выучила пару слов на моем диалекте. Мунаш язвительно высказывался о моих успехах в шайянском, но Сепу говорит медленно и четко. В ее голос невозможно не влюбиться.

— Клеймённый-Господином… — Проговорила Сепу, не сбавляя шаг. — Вы точно знаете, куда идти? — Уловив в её больших карих глазах нотку превосходства, хмурюсь. Сепу быстро поклонилась и замолчала. Мы пошли дальше. Куда?

Столь схожие в нищете, но столь разные по форме дома и лачуги сменяют друг друга и мы блуждали меж них. Нас должны посчитать людьми преуспевающими, но плоть от плоти Чердака. Чернь снует, понурив головы, уткнувшись вниз, как можно быстрее. За два часа степенной ходьбы лишь дважды вижу стражников — идут по трое, двое с копьем, один — с арбалетом. Глядят вокруг злобно и чернь отвечает взаимностью.

Мунаш щедро снабдил меня деньгами — кошелем с сотней лир и тройкой драхм. Мне подарили простецкий тканевый трехчетвертной доспех из конопли да сандалии. Короткий меч надежно закреплен на поясе, рядом с кинжалом и пращей.

Ворота так близко! Мы ведь можем покинуть город сей же час! Сепу кротка и раболепна — она будет мне хорошей женой. Клеймо я сдеру вместе с кожей, благо на Чердаке найдется мастер, способный на такое. Мы купим домик в деревне, будем растить сорго, разводить канг и верблюдов на мясо. Возможно, у меня даже будет свой трактир. Если еще и меч продать…

Я положил ладонь на теплую от зноя рукоять меча. Да, я обязательно так и сделаю! Когда у меня в мошне будет по меньшей мере сотня драхм. А уходить на покой с парой золотых монет несерьезно. Дом будет неказистым, поле крохотным, верблюдов лишь пара, а трактир — мелким и несуразным. Да и Сепу… Еще неясно, сможет ли она родить мне сына!

Зайдя за угол, мы подошли к двери большого глиняного сарая. Открытые ставни, крики пьяниц и рев хозяина на нерадивую служанку — трактир я узнаю даже среди трущоб! Время подкрепить силы…