— Мой пропуск в улицы. — Буркнул я в ответ, проходя внутрь. Центр полусферы хекалу занимает алтарь — впадина в виде круга со вписанной в ней пятиконечной звездой и ложами на вершине каждого угла и в центре. Рельефно выделяются кровостоки. Вокруг — амфитеатр из двенадцати рядов и с частично зажженными свечами люстра под потолком. Традиционно запрещено изображать Всемогущего, поэтому внутри стены — а они, как оказалось, в основном не из кости, а всего лишь из глины — покрыты разноцветной росписью с цитатами из священных текстов, древних легенд и стилизованными изображениями тринадцати героев. — Отведи ее в столовую, пусть хорошо накормят, напоят и уложат спать. Я оплачу.

— Мы не дозволяем женщинам спать в кельях. — Покачал головой мтава. — Но я распоряжусь, чтобы ей постелили со слугами. Кстати, вы не хотели бы ее клеймить?

— У меня нет моего клейма. — Качаю головой. — Но у меня — ключ от ее ошейника. Надеюсь, этого достаточно, чтобы слуги не распустили руки.

— Конечно-конечно. — Снова кивнул мтава. — Пойдемте.

В полной тишине мы подошли к алтарю. Прав был жирный пекарь. Запах как на скотобойне.

— Кровь и смерть всегда горчат. — Заметил мтава. — Люди должны помнить цену могущества.

— Конечно-конечно. — Киваю ему. — Сепу. Иди. Следом.

Мы начали спускаться по винтовой лестнице меж амфитеатром и алтарем.

— Под землей Костяная Обитель гораздо крупнее. — Улыбнулся мтава. — У нас не так много места, чтобы строить вширь, поэтому кельи, столовые, гостевые, библиотеку, молельню и многое другое разместили внизу. Довольно тесновато, но другого выбора у нас нет.

— Согласен. — Червячок сомнения шевельнулся в душе, но потом я вспомнил, что меня послал Буру. Всё должно быть хорошо. Спустившись ниже, мтава взял зажженный факел — мы пошли по тесному арочному кружащему коридору в тишине, проходя дверь за дверью. — Это — кельи?

— Да. — Кивнул мтава. — Места для уединения и приема пищи. Мы учим аколитов с детства, пусть и по своим канонам. Столовая будет ниже.

Кивнув, идем дальше. Запах факела заставил меня зайтись в кашле. Сепу схватила меня за ладонь ледяной рукой, кашляя тоже. Не ожидая подобной фамильярности, открыл было рот, но зашелся в кашле снова. Снова… И снова… Глаза сомкнулись — я падаю, засыпая. Удар — маленькое тело Сепу упало на меня.

***

Готто смотрит на меня. Затем улыбается и что-то говорит. Я его не слышу. Наконец, до меня долетают обрывки фразы:

— Ты… Никогда… Не учишься… На ошибках… Аджо. — Готто хохочет.

Я очнулся в подземелье. Кругом не стены, но камень, подо мной — травяной настил. В свете горящей под потолком лучины понимаю — встать, не сгорбившись, не могу. Поднял руки — уперся костяшками. В неровном проеме — дверь с маленьким окошком, из которого пробивается свет. На полу — два сложенных крест-накрест банановых листа, на них — недоеденная сорговая лепешка, кружка с водой. В углу — горшок.

Доедаю, допиваю, засыпаю.

***

Дверь открывается и, под чутким присмотром бритого стражника в нагруднике из верблюжьей кожи с самострелом в рукам, в тюрьму заходят два совершенно голых и лишенных всякой телесной растительности парня с пустыми взглядами и рыбьими глазами. Стражник им командует на странном наречии, они хватают меня за плечи и тащат. Не сопротивляюсь.

От яркого света факелом заслезились глаза — чуть не ослеп. Зажмуриваюсь и лечу, поддерживаемый над уровнем пола мускулами сектантов. Не сомневаюсь — они принадлежат к той же секте, что и уличные мужики с факелами.

Притащили в просторный кабинет. В центре — громадный письменный стол из красного дерева, на нем статуэтки фруктовых деревьев из черного мрамора, вазочка с фруктами — бананами, персиками, кивано, виноградом — кувшин с темным благоухающим напитком. Мтава сидит в кресле с высокой спинкой, освещаемый сотней свечей люстры, еще одна, в резном подсвечнике — прямо на столе, рядом с серебряным колокольчиком. Яркость в центре и мрачность в углах подчеркивается резьбой на стенах, неровных, словно вырезанных прямо в толще земли. Мтава что-то пишет на свитке, не забывая макать павлинье перо в чернильницу. Одет в желтый наряд, на голове — алая шапочка, с вышитой золотом пятиконечной звездой.

— Сядь. — Говорит он, не отрываясь от работы. Замечаю небольшой табурет напротив него. Подхожу, сажусь.

— Оставьте нас. — Машет он рукой детинам. Те поклонились и ушли, заперев дверь. Мтава свернул свиток, связал веревочкой, медленно снял с шеи печать, капнул воск со свечи и скрепил письмо. Затем откинулся на спинку и, исподлобья, посмотрел на меня.

Опустив плечи, гляжу ему в глаза. Взгляд у него уставший, но собранный; спокойный, но немного безумный; изучающий, но познавший.

— Мое имя — Мунаш.

— Меня зовут Хаш… — Отвечаю ему.

— Ложь. — Спокойный ответ.

— Я из Желтоцветья…

— Ложь. — Мунаш спокойно поднимает с колен маленький ручной заряженный арбалет, другой же рукой позвонил в колокольчик. Детины вернулись и забрали меня прочь.

***

Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап. Вода… Она сводит меня с ума… Я хочу пить, а на банановых листьях только высушенная лепешка. Тюрьму переполняет мерзостный запах моих испражнений. Кап-кап. Кап-кап. Кап-кап. Подставляю под каплю рот, но она соленая. Из-за мерзких капель не могу уснуть…

Дверь открывается, стражник наставил на меня самострел. Сектанты хватают за плечи и ведут к Мунашу. У него на столе все тот же запечатанный свиток. Сколько времени прошло?

— Сядь. Оставьте нас. Мое настоящее имя — Мунаш.

— Где Сепу? — Выдавливаю из себя. Он молчит, смотрит на меня немигающим взглядом.

— За мной придут! — Кричу, глядя ему в лицо.

Вижу, как он тянется к колокольчику… Открываю и закрываю рот. Молчу.

***

Кап-кап.

Кап-кап.

Кап-кап.

Кап-кап.

Кап-кап.

Кап-кап.

Дверь открылась.

Меня забрали.

Меня привели.

— Сядь. Оставьте нас. Мое настоящее имя — Мунаш.

Молчу. Он тянется к колокольчику…

— Стойте! — Мунаш останавливается. — Меня зовут Аджо. Я — Клеймённый-Господином и имя ему — Буру, первенец Клалва…

— Достаточно. — Мунаш властно поднял правую ладонь. — Что ты знаешь, Аджо?

— Я… Я… — Открываю и закрываю рот. — О чем?

— О себе. — Мрачным голосом отвечает Мунаш.

— Я… Я родился в Травяном селе рода Науш племени ису. Отец нарек меня Аджо, что значит быстрый. Он научил меня всему, что знает сам, любил меня и был добр.

— Ложь. У тебя четыре шрама от плети на спине двадцатилетней давности. Где твой отец?

— Он… Он погиб в бою. Я был рядом… — Начинаю отвечать. Мунаш дернул уголком губ — скривился или улыбнулся?

— Ложь. — Ответил он. — Последняя война в равнинах ису закончилась семнадцать лет назад и в течение двенадцати лет лунные братья не грабили Восток. С кем воевал твой отец?

— Он… Он был наемником…

— Бандитом. Нсия Большерукий, схваченный на тракте близ Травяного села пятнадцать лет назад — твой отец. Он любил избивать пленников плетью. Дальше.

— Мы сбежали… У нас была банда, но нас поймали на первом же задании. Старик… Так мы его называли… Он был к нам добр. Сначала мы, конечно, гоняли его скот, но позже принял в семью. Люди Клалва напали на нас и сожгли наш дом.

— Фамб Предатель. У него ты научился читать клейма и татуировки?

Я кивнул.

— Он служил Клалва. Но потом предал господина и бежал на Запад. Стал лунным братом. — Усмехнулся Мунаш. — По законам Шугабы, в старости боевой брат получает жену и надел. Уверен, Фамб Предатель был счастлив — до тех пор, пока Клалва не наказал его по заслугам.

— Позже мы примкнули к Фенеку — девке, что командовала бандой. Я возглавил бунт против нее, но эта тварь… Она сдала нас Клалва. Буру уничтожил банду и пленил меня. Так я оказался…

— …В клетке. — Кивнул Мунаш. — Ты прибыл в Белое Гнездо. К каравану.

— Какому каравану? — Хмурюсь. И тут меня словно молния ударила. — К каравану от Шугабы! Буру…