— Налетай, о богатые и щедрые жители Великой Тонго! Война на Западе насыщает наши мечи кровью, а ваши дома — девками! В самом соку, с белыми зубами, с бархатной кожей, с сильными волосами — потрогайте, погладьте, сожмите! — Скаля зубы, хорохорясь перед друзьями, нахваливает товар молодой наемник. Останавливаюсь, задумчиво оглядывая нагих женщин.

Выглядят очень добротно и свежо. Горластый не лжет, с ними явно услужливо обращались всю дорогу, да и товар в такую даль везут только лучший. И очень специфический.

Я знаю про этот народ. Когда я еще ехал в клетке, именно из него был стражник, остановивший караван Буру. Мне их род никогда не нравился — желтовато-бурый цвет кожи, спирально завитые черные волосы, приплюснутые носы, отсутствие намека на растительность по всему остальному телу. Но когда я подошел поближе… Хм. Они все очень похожи друг на друга и очень специфичны. Каждая рабыня худощавая и высокая, те же, что постарше — морщинистые, зато молодые наоборот — гладкие. Везде гладкие. Такая может понравиться Зарбенгу, но мне она нужна не для этого.

— Чего они у тебя такие желтушные, а? — С ухмылкой подхожу я к горластому Дару, стараясь унять дрожь в ногах.

— Порода такая! — Поднял палец мужик, приветливо улыбаясь. Бегло осматриваю его татуировки. Мхарану. Почему у Дару даже мхарану выглядят как воины?! — Вы таких девок не найдете, они живут еще западнее мест, которых вы все здесь именуете Западом!

И расхохотался, довольный своей шуткой.

— Меня зовут Хаж, я — Клейменный-Господином. — Важно встаю в позу. — И я хочу заполучить одну из ваших малышек.

— В наложницы или служанки?.. — Деловито спросил мхарану, вместе со мной оглядывая рабынь.

— Мы с господином недавно из похода вернулись… — Помятуя о набегах лунных братья, вплетаю в ложь кусочек правды. — Сейчас держим путь в костяной замок.

— Грехи отмаливать? — Оскалился тот. — Что ж, после такого любая девка сгодится. Вон та силой не обижена, дом в порядке будет держать. А у той, сам видишь, молока будет столько, что хоть десятерых выкорми за раз!

— Да не, я для друга… — Отмахиваюсь. — Он любит, чтобы выглядели молодо. И начитанные были.

— Тогда вон ту… Как тебе? Сойдет… Для друга? — Мхарану сказал странный набор согласных звуков с вкраплением щелканий и рабыня повернулась к нему. — Ее обучал мтава, как родную дочь. Впрочем, возможно не только учил, ибо я слышал, что у кого-то из них в штанах кое-чего еще завалялось!

Он снова в голос засмеялся над собственной шуткой.

— Как-как её зовут?.. — Переспрашиваю. В ответе слышу пару глухих звуков. — Ясно. Сколько стоит?

— Пятьдесят лир. — Отвечает мне наемник.

— Давай за две драхмы.

— Договорились.

Раскланявшись, он подвел мне на поводке рабыню.

— Она говорит на старошайянском?.. — Раздраженно спрашиваю его, видя испуганные коровьи глаза девки. Она с меня ростом, с узкими плечами и бархатной кожей, небольшой грудью и задницей, красивыми курчавыми волосами и белыми зубами.

— Мы, чай, не Ордо, не обманываем. — Видя, как я ее разглядываю, произнес мхарану, убирая в мошну золото. — Но и не обещаем лишнего. Она уже говорит на шести наречиях, так что, возможно, научится.

Шумно вздыхаю, беру поводок. Тычу в себя пальцем и говорю: “Хаж”. Тычу в нее пальцем и говорю: “Зебу”.

— Сепу… — Повторяет она неожиданно милым и мелодичным голоском несколько раз. Захохотав уже от моего выбора имени, торговец пояснил ей на щелкающем языке, кто есть кто.

— Сепу… Хаш. Сепу. Хаш…

Словно умалишенную, бормочащую одно и то же, я повел ее за собой. Надо ли говорить, что теперь я выгляжу не оборванцем с верхнего яруса, а богачом со среднего?..

***

Вскоре, из обрывков базарных разговоров я понял, что местные жители считают Кважьем Копытом только защищенное с четырех сторон плато. Саванну верхнего яруса они называют Чердаком, низину порта — Пригородом, а холмы первенцев — дворцами. Каждый Дворец — укрепленная цитадель с каменной стеной по периметру, башнями и стражей. Город ни разу не могли захватить извне, но вот поножовщина за власть начинается раз в десять лет. Внутрь Дворца можно зайти только по узкой дорожке круто вверх и только имея личное клеймо его хозяина. Рабыня за спиной дала мне статус, так что теперь со мной спокойно заговаривали и торговки, и стражники, и мимо проходящие горожане.

— Костяной замок?.. А, костяной замок! — Переспрашивает жирный пекарь. — Это на Чердаке, нам такого добра не надо. Для ритуалов обычно используют кровь, а ее потом сливают, запах стоит жуткий, как на скотобойне! Хотя хекалу скотобойня и есть, ведь потом мясо в лавки сдают…

— На Чердак лучше всего подняться на платформе. — Поясняет старуха-травница. — Ворота туда и обратно открыты лишь три часа в день, а тебе, как личному слуге первенца, дозволят подняться. Кстати, девочку ты себе хорошую выбрал. Высокую.

— Платформа?.. Да, конечно пущу! — Соглашается стражник, ловко пряча три лиры и готовя рог. — Залезай!

Затрубив, он дал сигнал надсмотрщикам, те — рабам, а те начали крутить цепь. Кряхтя и дергаясь, платформа начала поднимать меня на верхний ярус. На Чердак.

***

Поднявшись, я вышел через открытую стражником деревянную калитку и пошел… Дальше. Глиняные дома все так же налезают друг на друга, но они бледны, бедны и малы. Вместо второго этажа — просто чуть больше коробка первого. Если деревенщина Желтоцветья не мыслит дома без огорода, то здесь люди всюду и места им не хватает. Мостовая частично разобрана жителями, оттого кругом ямы, грязные лужи и зловоние отходов — выливают помои прямо на улице. Люди, в основном, ходят в серых джеллабах, дабы скрыть лицо и, заодно, спрятать под капюшоном немного еды. Все так же играют дети, но здесь — не убегая далеко от дома.

Хорошо видно солнце — его палящие лучи вынуждают надеть капюшон и меня. Сепу идет, опустив голову — я фыркаю. Спустя пару минут не выдерживаю и отдаю ей свою джеллабу, на себя же напяливаю простецкую льняную рубашку. Передо мной расступаются — мужчины жадно пялатся на Сепу, женщины, неприязненно — на меня. Чувствую запах гари и приглушенные крики вдалеке. Пожар? Я бы не удивился.

Если в среднем ярусе не было ни единого воришки, то здесь мне пришлось заехать кулаком в ухо излишне дерзкому мальчугану, чтобы меня не считали легкой добычей. Глиняные домишки проносятся мимо, неровная дорога петляет, трактиры благоухают свежей выпечкой, ведьмачий домик воняет смрадом таинственного варева, а трактир манит женскими благовониями.

Наконец, вижу вдалеке хекалу — гигантское для Чердака четырехэтажное белое строение, изящное и прекрасное, построенное полусферой из слоновой кости. Мерзость… Она же проклята… Только безумец будет разворовывать слоновьи кладбища! И все же выглядит очаровательно…

Замерев, любуясь, расслабляюсь, не замечая звуков — и чувствую лёд маленьких ладоней, настойчиво дергающих меня в сторону. Все еще находясь в трансе, позволяю им себя увести, а хор слитых мужских глоток всё приближается:

— Мы — рабы! — Горланит, идя по главной улице, процессия из полусотни голых изможденных мужчин с горящими безумием глазами, неся в руках зажженные факелы. — Мы — рабы! Мы — рабы!

— Что за… — Прошептал я, протирая глаза. Что за безумие здесь творится?

— Равва. — Шепнула мне на ухо Сепу, тыча в них пальцем. — Рабы. Равва. Рабы. Равва!

— Умолкни! — Поднимаю над ней кулак, но не бью. Она сжалась, подобно щенку гиены, дрожа. Опускаю руку. В груди что-то кольнуло. — Ладно, извини. Нет времени сейчас… Спасибо.

Видя, как остальные горожане расступаются перед марширующими в ужасе, захлопывают двери, чувствую разливающееся в груди благодарное тепло к Сепу.

***

— С любовью и трепетом приветствуем мы в обители божьей Клейменного-Господином. — Поклонился мне мтава. Лысый улыбчивой толстенький мужичок в церемониальном алом халате со шлейфом, ползущем за ним по полу. Занятно, что молящиеся на Восток ходят в красном, а те, что на Запад — в желтом. Пропуская нас внутрь, он подмигнул и шепнул. — Особенно, когда господин — Буру Клалва. А что же это за милая заблудшая дитя?..