Объясняло даже чувство вины, которое всегда испытывала мать и которое всегда было ему непонятно. Хотя, конечно, подобная связь не могла дать ей причину винить себя в безумии отца – матери бы и в голову не пришло, что между сифилисом и сумасшествием может быть какая-то связь.

Однако все могло быть так, как намекнула Лизетт, – чувство вины, испытываемое матерью из-за ее связи с дедом Найджелом и последовавшим похищением Питера, укрепило ее в решимости искупить эту вину, бросив все силы на уход за отцом в его последние дни.

Переодевшись в наряд, более приличествовавший герцогу, Максимилиан стоял у окна, глядя на сад. Его горло сдавило, а кулаки были сжаты. Один человек мог пролить свет на этот вопрос – семейный врач Кейлов. Если врач еще был жив, он однозначно должен знать, был ли у матери когда-нибудь сифилис… И, что еще важнее, когда они с отцом им заразились.

Потому, прежде чем пытаться вернуть Лизетт, не мешало бы все выяснить.

На поиски врача у Максимилиана ушло всего несколько часов. Старику было уже почти девяносто, и память его подводила, однако у него хранились подробные записи о его пациентах, и он был счастлив показать их человеку, чья семья, по сути, сделала из него богача.

В этих записях Максимилиан обнаружил упоминание того, что у матери случилась «негодная хворь» – почти ровно за девять месяцев до рождения Питера. Просмотрев оставшиеся записи, он нашел ту, в которой говорилось о первых признаках «негодной хвори» у отца. Судя по всему, у него заболевание протекало тяжелее, чем у матери. И началось позже, чем у нее.

Когда он выходил из дома врача, его переполняли эмоции. Все эти годы он понимал все неправильно. Детально планировал свое будущее, строя его на циклопической лжи. Быть может, настало время прекратить попытки предсказать грядущее и принять настоящее.

Или, скорее, принять ту единственную женщину, которая придавала этому настоящему смысл. Женщину, которая никогда не теряла веры в него.

Единственную женщину, которую он когда-либо сможет любить.

Виктор был прав – он был проклятым дураком, раз хотя бы не попытался убедить ее выйти за него, и не важно, что она считала «лучшим» для них обоих.

Приняв решение, Максимилиан отправился в «Расследования Мэнтона». Когда он прибыл туда, особняк казался пугающе тихим. Странно. Шел только девятый час.

Максимилиан постучал в дверь. Не дождавшись ответа, он начал стучать громче, пока дверь не открылась. Диковинный дворецкий Мэнтона сердито глядел на него, завязывая свой широкий плащ.

– Не могли бы вы сообщить своей хозяйке, что я хочу поговорить с ней? – сказал Максимилиан.

– Вы явно не торопились, не так ли, ваша милость?

Максимилиан моргнул.

– Вы это о чем?

– Мисс Бонно отправила вам отчаянное послание еще несколько часов назад.

Сердце Максимилиана подпрыгнуло. Она правда изменила свое решение? Правда позвала его?

– Меня не было дома несколько часов. Потому, если бы вы сообщили о моем…

– Ее здесь нет, – ответил мистер Шоу, сопя. Он явно все еще не был готов простить Максимилиану его небрежность. – А я опаздываю на репетицию.

Дворецкий поспешил вниз по ступеням. Герцог зашагал рядом с ним.

– Где она?

– Не то чтобы это касалось вас, ваша милость, но они с мистером Мэнтоном после безуспешных попыток вызволить мистера Бонно из тюрьмы…

– Какого дьявола? Там-то он как оказался?

Шоу покосился на него:

– Ратмур сцапал его до того, как он успел покинуть корабль. Очевидно, мистер Мэнтон, сам того не зная, привел его туда, поскольку негодяй мистер Хакер перехватил записку с предупреждением для мистера Мэнтона, отправленную мисс Бонно. Похоже, мистер Хакер следил за этим местом.

– Господи боже, – взмолился Максимилиан, в полной мере осознав произошедшее. – После того как Хакер потерял нас во Франции, он, должно быть, вернулся сюда, чтобы продолжать свою слежку до тех пор, пока вновь нас не найдет.

Шоу не останавливался.

– Мистер Мэнтон провел все утро в попытках убедить сэра Джексона Пинтера, своего друга в суде, выпустить мистера Бонно, но у него ничего не вышло.

Сердце Максимилиана забилось чаще.

– Нет, Пинтер не из тех, кто станет обходить закон ради кого-то, кто его нарушил, даже если этот кто-то – сводный брат Мэнтона. Кроме того, Бонно действительно украл коня и продал его. Из того, что мне известно, это – неопровержимый факт.

– Тогда, боюсь, «не может пощадить его закон». – Поймав на себе странный взгляд Максимилиана, Шоу добавил: – Это Шекспир.

– Это нам не поможет. Потому, раз у них ничего не получилось на Боу-стрит, где они сейчас?

– Отправились к Ратмуру молить его о снисхождении. – Нахмурившись, Шоу ускорил шаг. – Но это бессмысленно. «Ведь жалость есть закона добродетель, и действует без жалости в суде лишь злой тиран». А Ратмур, вне всяких сомнений, тиран.

– Тогда скажите мне, где я могу найти его?! – рявкнул герцог. – Я не допущу, чтобы Тристана Бонно повесили!

Шоу остановился.

– У вас есть план, как это предотвратить?

На мгновение Максимилиан задумался, а затем его лицо расплылось в улыбке:

– Полагаю, что да. Однако мне понадобится помощь в его осуществлении.

Шоу тяжело вздохнул:

– Полагаю, я могу сегодня пропустить репетицию. – Взмахнув плащом, он зашагал обратно к карете Максимилиана, стоявшей перед «Расследованиями Мэнтона». – Я и правда надеюсь, что вашего плана будет достаточно, чтобы вызволить мистера Бонно.

– Уверен, все у нас получится. Вот что вы должны сделать…

Лизетт мерила шагами внушительную гостиную особняка Джорджа.

– Думаешь, Джордж и правда вышел? – обернувшись, спросила она Дома. – Или просто притворяется, что его нет, чтобы заставить нас помучиться?

Дом скрестил руки на груди.

– Зная Джорджа – последнее.

– Тогда нам нужно обыскать особняк и не отпускать его, пока он не согласится отозвать обвинение в краже против Тристана, – произнесла она решительно.

– Чтобы он обвинил нас в попытке убийства или еще какой-нибудь подобной бредятине? Нам повезло, что этим утром ему не удалось обвинить нас в укрывательстве беглеца. Если бы он схватил Тристана в «Расследованиях Мэнтона» или капитан не был бы так добр, заявив, мол, мы только что поднялись на борт, мы бы сейчас сидели в тюрьме вместе с Тристаном.

Лизетт вздохнула. Дом был прав.

– Но что помешает ему заявить, что мы что-то у него украли, после того как мы отсюда выйдем?

– Тот факт, что у нас в карманах ничего нет? – сострил Дом.

Девушка сверкнула на него глазами.

– Знаю, не время для шуток. Пинтер делает все, что в его силах, чтобы понять, какие у нас есть законные инструменты, но правда в том, что все карты сейчас на руках у Джорджа. Потому, если наше сидение здесь в ожидании того, когда он соизволит показаться, доставляет ему мелочное удовольствие, то сидеть мы будем здесь.

– Ты знаешь, что Джордж никогда не смилостивится. С чего бы ему это делать? – произнесла Лизетт с отчаянием в голосе. – Я пытаюсь держаться за надежду, что Макс отзовется на мою записку, но эта надежда тает с каждым мгновением.

– Он еще может отозваться. Не списывай его со счетов.

Опустившись на стул рядом с Домом, она покачала головой:

– Осмелюсь предположить, что в ту самую минуту, когда он вернулся в свой роскошный особняк, он пожалел о том, что вообще сделал мне предложение.

– Если так, то ты не можешь его за это винить. Ты отвергла его. Большинство мужчин плохо воспринимают подобное, но герцог? Ты с тем же успехом могла бы выстрелить ему в задницу.

– Я всегда знала, что в конце он разобьет мне сердце, – сказала она тихо.

Дом пристально на нее посмотрел.

– По моему опыту, девочка моя, если человек берется за дело, будучи уверенным в результате, он делает все, чтобы обеспечить этот результат.

Она вздернула подбородок: