Он провел рукой по лицу. Несмотря на возраст, родовое безумие уже явно начинало настигать его. Иначе как бы ему могла прийти в голову мысль о том, чтобы ласкать спящую женщину?

Из-за чего еще он мог стоять здесь в возбуждении, не имея возможности удовлетворить свое желание?

Прокляв ту причину, что заставила его расстегнуть ее платье и развязать корсет, Максимилиан хмуро посмотрел на канапе. Чтобы заснуть на этом богомерзком предмете мебели, ему понадобится выпить, тем более в его нынешнем состоянии.

Так что он отправился в зал трактира.

Лизетт так и лежала в напряженном ожидании, пока не услышала, что герцог вышел из их комнат. Лишь тогда она протяжно выдохнула.

Она крепко спала, пока он не начал расстегивать ей пуговицы. Сначала Лизетт подумала, что это служанка, однако затем почувствовала запах одеколона и поняла, кто это. Сопротивляясь желанию показать, что она не спит, Лизетт ждала, чтобы увидеть, как далеко он зайдет. В конце концов, она сама попросила его помочь. Он лишь вежливо выполнял ее просьбу.

Вот только в том, как он вел рукой по ее спине, в том, как любовался ею после того, как развязал шнуровку ее корсета, не было ничего вежливого.

Равно как ничего вежливого не было и в том, как до сих пор билось ее сердце. Дьявол его за это побери!

Что ж, по крайней мере, теперь она могла раздеться. Лизетт на мгновение задумалась о том, чтобы запереть дверь, однако она сомневалась, что он вернется хоть сколь-нибудь скоро. Кроме того, если герцог ничего не сделал, когда у него был шанс, то он вряд ли сделает что-то позже.

Быстро переодевшись в ночную рубашку, Лизетт скользнула обратно в кровать, однако заснуть ей удалось не сразу. Она все никак не могла поверить, что надменный герцог, посчитавший ее любовницей Дома и владевший семью имениями, был тем самым мужчиной, который осторожно и почти нежно расстегивал ее платье, пока она спала.

Кем был Макс? И почему вообще он ее так волновал? Как только они найдут Тристана и уладят вопрос с платком, у нее с герцогом больше не будет никаких общих дел.

Если все обернется хорошо. Но если они не…

Нет, Лизетт не станет думать о том, что Герцог Горделивый сделает с ее семьей, если окажется, что Тристан пытался его обмануть. Тристан этого не делал. Это было невозможно. Потому никаких последствий не будет. Не должно быть.

Мрачные мысли мучили Лизетт до тех пор, пока усталость наконец не взяла свое и она не погрузилась в беспокойный сон.

Девушка не знала, как долго она проспала до того момента, когда внезапно проснулась, разбуженная каким-то звуком. Она лежала, натянув одеяло до самого подбородка, а ее сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Звук донесся вновь. Это было пение, и пел мужчина.

Какого дьявола?

Соскользнув с кровати, она распахнула дверь в тот самый момент, когда в соседней комнате перевернулся стул.

– Тсс, – не слишком-то тихо сказал кто-то слегка заплетавшимся языком. – Тсс, ты не должен ее разбудить.

Господи боже. Это был герцог. И он был пьян. Что ж, такого Лизетт не ожидала. Она бесшумно вошла в комнату в тот самый момент, когда он споткнулся о только что перевернутый им предмет мебели.

– Прекрати двигаться! – зарычал герцог на стул. – Я требую, чтобы ты… чтобы ты… – Он замолчал, словно пытаясь найти свое место в собственной фразе. – Забыл. Однако, что бы ты ни делал, прекрати это.

– Сомневаюсь, что стул вас послушает, – сказала Лизетт сухо, подходя к нему. – Стулья имеют склонность игнорировать приказы, даже приказы герцога.

Резко развернувшись к ней, герцог едва не упал.

– Вы проснулись, – произнес он, шатаясь.

Она поспешила подставить ему плечо.

– Трудно спать при таком грохоте.

Герцог положил руку ей на плечи.

– Я налакался, – сказал он ей доверительным тоном.

– Вижу, – ответила Лизетт.

Даже если бы это не было ясно по его поведению, от него несло бренди.

– Представить не могу, зачем доводить себя до такого состояния накануне переправы через канал16. Впрочем, мужчины никогда не бывают логичными в том, что касается выпивки.

Герцог тяжело опустился на канапе, и Лизетт, сев рядом с ним, начала развязывать его шейный платок.

Он по-мальчишески ей улыбнулся.

– Вы сняли свое платье.

Залившись краской, Лизетт постаралась сконцентрироваться на платке.

– Обычно я в нем не сплю.

Она так спешила, что даже не подумала о том, чтобы накинуть поверх ночной рубашки пеньюар.

– Это хорошо, – сказал он, окинув ее взглядом таким горячим и страстным, что Лизетт остро ощутила, какой тонкой была ее рубашка. – Ваше ночное белье мне нравится больше.

Стараясь не показывать, какой жар охватил ее от его слов, Лизетт опустилась на колени, чтобы снять с него сапоги. Ей уже приходилось пару раз так делать с ее братьями.

Вот только в этот раз все было совсем по-другому. Он был другим. Тристан и Дом, напившись, становились угрюмыми, неуправляемыми животными. Макс же, который до этого своей холодной сдержанностью напоминал средневекового рыцаря в броне, в одночасье превратился в растрепанного, соблазнительного беса.

– Вы такая хорошенькая, – прошептал герцог, глядя, как она сражается с его сапогами. Он провел рукой по ее кудрям, запустив в них пальцы. – Ваши волосы подобны… подобны… Не знаю. Чему-то черному и блестящему.

Лизетт подавила улыбку. Похоже, когда герцог напивался, ему становилось несколько сложно подбирать слова.

– Возможно, жукам? – пошутила Лизетт. – Они черные и блестящие.

– Да уж, жукам. – Сверкнув глазами, он нахмурился. – Никаким не жукам. Не глупите. – Взяв ее волосы обеими руками, герцог начал гладить и ласкать их. – Чему-то покрасивее.

Его комплимент был странно милым в своей неуклюжести. Нелепица какая-то. Как она вообще могла принимать всерьез хоть что-то, сказанное им в таком состоянии?

Отбросив в сторону сапог, который ей удалось снять, Лизетт принялась за второй.

– Что ж, не ждите, что я подскажу вам комплимент покрасивее. Я слишком устала.

– Я тоже. Вам нужно идти спать. Вот, давайте я вам помогу.

Герцог наклонился вперед, чтобы взять Лизетт под мышки так, словно хотел поставить ее на ноги, однако затем на секунду замер и, прежде чем она успела осознать, что происходит, взял ее за груди.

В первое мгновение Лизетт была слишком шокирована и могла лишь смотреть на него, открыв рот.

– Они тоже хорошенькие, – прошептал он и начал их массировать.

Это стало для Лизетт толчком к действию.

– Прекратите! – Она отбросила его руки. – У нас был уговор!

Герцог торжественно кивнул:

– Никаких поцелуев. – Его глаза блеснули, и он вновь потянулся к ее груди. – Однако насчет этого я ничего не говорил.

Лизетт вскочила на ноги.

– Вы сами можете позаботиться о своих проклятых сапогах, ваша милость.

Она сделала шаг, чтобы уйти, однако герцог немедленно притянул ее, норовя усадить к себе на колени. Лизетт силилась вырваться, но он, прижавшись губами к ее уху, прошептал:

– Хотите узнать секрет?

– Нет, – пробормотала она, пытаясь освободиться.

– Вы мне нравитесь.

Лизетт прекратила вырываться. Обернувшись к герцогу, она посмотрела на него с сомнением:

– Правда? Или ваш разум просто затуманен бренди?

– Нет, – ответил он, и его зеленые глаза засияли. – Правда, нравитесь.

Лизетт нахмурилась. Нужно было ожидать, что Герцог Горделивый скажет что-то вроде этого как раз в тот момент, когда она хотела стукнуть его по голове его же собственным сапогом.

Впрочем, сейчас он не выглядел таким уж горделивым. Он был похож на любого другого человека, уставшего после долгого дня. Его золотисто-каштановые волосы растрепались, подбородок покрывала едва заметная щетина, а платок болтался вокруг шеи. Герцог казался очаровательно обычным.