С другой стороны, предполагалось, что она была замужем.

Она глупо хихикнула. Что ж, хоть так. И Макс даже вел себя как муж, перейдя от прикосновений и ласк к разговорам об ужине. Это было так по-мужски! Он получил удовольствие и теперь был готов набить себе живот.

Ты тоже получила удовольствие.

Лизетт сглотнула. Да. Она вела себя как какая-то потаскуха, позволив ему повсюду себя касаться, ласкать, целовать до тех пор, пока ее не охватило невыносимое желание…

«Прекрати!» – ругала она себя, ощущая, что ее тело вновь начинает таять от одного воспоминания о том, что она сделала. Она не должна была позволять какому-то наглому англичанину заставлять ее чувствовать себя подобным образом лишь из-за того, что он подарил удовольствие ей, а она – ему.

Взглянув на свою бесстыдную руку, Лизетт едва сдержалась, чтобы не выругаться. Налив в тазик для умывания воду из кувшина, она начала тереть руку мылом с такой яростью, с которой это, наверное, делала бы лишь леди Макбет. Когда рука заболела, Лизетт подняла свои юбки и осмотрела бедро.

Странно, но ее тело выглядело точно так же, как и раньше, вот только она ощущала его совсем по-другому. Ощущала себя совсем по-другому.

Из глаз девушки брызнули слезы. Правда была в том, что она сделает это вновь, как только ей представится такая возможность. Не просто потому, что она получила наслаждение, а потому, что это наслаждение подарил ей Макс. Лизетт сама не знала, когда это случилось, однако в какой-то момент ей стало важно его мнение. Она начала хотеть, чтобы он… чтобы он желал ее. Нет, чтобы он любил ее.

Какая безмерная глупость. Она-то должна была это понимать! Знатный герцог вроде него просто не мог чувствовать в отношении такой женщины, как она, ничего, кроме желания. А Лизетт хотела не этого. Во всяком случае – не только этого.

Вытерев руки и высморкавшись, она начала приводить себя в более презентабельный вид. Время уходило, и им нужно было оторваться от Хакера настолько, насколько это было возможно, однако Лизетт ощущала сильнейшую потребность вернуть все так, как было.

Какое-то мгновение девушка разглядывала себя в зеркале. Ее глаза раскраснелись, однако теперь она выглядела сносно. Но, к сожалению, Лизетт по-прежнему пахла… тем, что они сделали. Так же, как спальня маман всегда пахла после визитов папá.

Девушка застонала. Вытащив флакон с духами, она натерла ими руки и на всякий случай шею. Наверное, она перестаралась, но ей было все равно. Всяко лучше, чем пахнуть тем, что будет напоминать о том, что они сделали. Лизетт просто не могла позволить себе попасться в ту же ловушку, в которой маман оказалась из-за папá.

Когда Лизетт вернулась к дилижансу, Макс уже ждал ее, чтобы помочь ей забраться внутрь. Если он и заметил, сколько она вылила на себя духов, то виду не подал. А как только они оказались в повозке, ее наполнил восхитительный аромат выпечки и жареного мяса, доносившийся из коробки, которую Макс поставил на пол.

– Мне удалось убедить жену трактирщика отдать нам остатки ужина, – пророкотал он. – Она даже прибавила к ним бутылку вина.

Лишь почувствовав запах еды, Лизетт поняла, как она была голодна. Это бы объяснило и ее головную боль.

Когда дилижанс тронулся, Макс достал кусок хрустящего хлеба, немного сыра Пон-лʼЭвек и пару завернутых в бумагу жареных голубей. Лизетт набросилась на еду с жадностью собаки – частично из-за того, насколько была голодна, частично – чтобы избежать необходимости говорить с Максом.

Вскоре девушка заметила, что Макс ел отнюдь не с таким аппетитом, как она. Он пристально смотрел на нее, и его взгляд заставлял Лизетт нервничать. В нормальных обстоятельствах она наслаждалась бы французскими сыром и хлебом, которых ей так не хватало в Лондоне, не говоря уже о голубях, приготовленных со специями, столь выгодно отличавшими их от блюд пресной английской кухни. Однако напряженный взгляд Макса портил ей удовольствие от еды.

– Насчет случившегося ранее, Лизетт…

– Нет, не нужно говорить об этом. Я понимаю.

Мыль о том, что он произнесет типичную в таких ситуациях ложь, была невыносимой; лучше просто делать вид, что ничего не произошло.

Лизетт наклонилась к коробке, чтобы достать оттуда яблоко, однако Макс остановил ее, взяв за предплечье.

– Нам нужно поговорить об этом. Ты не понимаешь. Я не хотел, чтобы это произошло. Мне нужно, чтобы ты знала, что я…

– Я знаю! – Вырвав руку, она вжалась в сиденье, укрывшись своим манто подобно щиту. – Я уже знаю, что ты скажешь. Что это было ошибкой. Что нам не следовало терять головы. И я согласна. – Лизетт старалась говорить с легкостью, которой на самом деле не ощущала. – Мы получили удовольствие, но это ничего не значит.

– Для меня это, черт возьми, значило многое, – с болью произнес он.

– Правда? И что же? – Когда Макс, выругавшись, отвел взгляд, она добавила: – Ты не должен это говорить. Тебе понравилось… то, что мы делали, но ты – герцог и не можешь жениться на ком-то вроде меня.

Он сердито на нее посмотрел.

– Такого бы я не сказал. – Он тяжело втянул в себя воздух. – Да, я не могу на тебе жениться, но не из-за того, кем ты являешься, и уж тем более не из-за твоего происхождения, социального положения и прочей подобной чепухи. И даже не из-за того, что я – герцог. Просто… не могу.

Вот именно поэтому Лизетт и не хотела об этом говорить, будь он проклят! Она уже начинала в него по-настоящему влюбляться и испытывала унижение – боль – от осознания того, как мало она для него значила.

– Как я и сказала, – произнесла она отрывисто, – я понимаю. Потому нет причин и дальше это обсуждать. Ты не можешь на мне жениться, а я не хочу выходить за тебя замуж, так что…

– Ты и правда не желаешь за меня выходить? – Он сжал руками свои колени так, словно боролся с желанием прикоснуться к ней. Или придушить ее. – Нисколько?

Чего он хотел? Чтобы она начала его умолять жениться на ней, дав ему возможность растоптать ее гордость очередным отказом? Лизетт этого не сделает!

– Нет, ваша милость, нисколько. Ты мне нравишься, но мужа я не ищу. Потому давай просто забудем о произошедшем, хорошо?

– Ты сможешь это сделать? – спросил Макс голосом, внезапно зазвучавшим хрипло. – Потому что я не думаю, что у меня это получится.

– Тебе придется. Я отказываюсь быть просто твоим увлечением, а ничто другое тебя не интересует. Потому мы, вновь-таки, в тупике. Вот только я не думаю, что из него есть выход.

Проведя рукой себе по волосам, Макс напряженно кивнул:

– Возможно, ты права. Возможно, было бы лучше, если бы мы попытались забыть о произошедшем.

– Да, я думаю, что это был бы самый лучший вариант, – произнесла Лизетт сдавленно. Она расправила плечи. – Ты говорил, что взял вина?

Его глаза блеснули в заливавшем повозку неверном свете, и мгновение – долгое, соблазнительное мгновение – Лизетт была уверена, что он пошлет осторожность ко всем чертям и, заключив ее в объятия, вновь поцелует. И если бы он это сделал, то она не устояла бы. Лизетт была в этом уверена.

Но Макс этого не сделал. Тяжело вздохнув, он отвернулся и стал рыться в коробке.

Глядя, как его волосы сверкают золотом в свете луны, и вспоминая, как нежно он ее целовал, девушка почувствовала, что ее горло защипало от невыплаканных слез. Сердце Лизетт разрывалось. Да, воистину было бы лучше, если бы она забыла, как он гладил ее и ласкал, называя нежными словами. Она и правда предпочла бы все это забыть.

Жаль, что на это не было ни единого шанса.

Лизетт уже забылась беспокойным сном, а Максимилиан так и сидел в оцепенении. Он напортачил во всем, в чем только было можно, сначала обвинив ее во всяческом вероломстве, затем ведя себя как охваченный припадком ревности дурак, а под конец – произнеся эту идиотскую речь о том, что не мог на ней жениться.

Не удивительно, что она укрылась гордостью, словно плащом.