Лизетт слегка расслабилась, и он скользнул в нее глубже.

– Вот, – прошептал он. – Представь, что солнце нагревает нашу кожу. Представь, что мы бездельничаем целый день, кормя друг друга апельсинами и распивая вино.

Закрыв глаза, она представила это и расслабилась еще немного. Он ввел свой braquemard еще глубже, однако теперь это почему-то было менее… некомфортно.

– Теперь лучше? – спросил он хрипло.

– Немного, – сказала она, и в этот раз ее слова были правдой.

Он кивнул.

– Держись за меня, дорогая. В начале плавания море будет неспокойным, но как только ты привыкнешь к качке, все станет гораздо лучше, чем ты можешь даже себе представить.

– Очень на это надеюсь, – ответила она игриво, заставив его рассмеяться.

И тогда он вошел в нее с силой. Глаза девушки распахнулись, и она схватила его за руки. Но боль была не сильнее щипка и длилась очень недолго. Она была даже слабее, чем та, которую описывала маман.

Максимилиан остановился, целуя и лаская ее, пока она не отпустила его руки.

– Все в порядке?

Сглотнув, она кивнула.

И лишь после этого они занялись любовью по-настоящему. Осыпая ее шею нежными поцелуями, он входил в нее и выходил обратно длинными, медленными движениями, которые сначала казались неуклюжими, затем – интересными, а еще чуть позже стали наполнять ее теплом.

Это было моментом самой сладостной близости.

Его напоминавший тлеющие угли взгляд делал эту близость еще более сладостной, хотя ничего не менялось, даже если Лизетт отводила взгляд. Потому что она все так же слышала его прерывистое дыхание, все так же ощущала едва уловимый аромат одеколона, смешивавшийся с запахом настоящего самца, и все так же чувствовала его сильные движения внутри себя, которые ускорялись, с каждым разом становясь все приятнее.

Теперь он тяжело дышал – как и она сама. Инстинкт заставил девушку выгнуться, прижавшись к нему, а прокатывавшиеся по ее телу волны наслаждения заставляли ее делать это вновь и вновь.

– Ах… дорогая… да… вот так, – хрипло говорил он, касаясь губами ее шеи.

Лизетт думала, что ничто не сможет сравниться с тем, как ее возбуждали прикосновения его рта, однако ощущать его внутри себя и на себе было еще чудеснее, заставляя девушку желать его еще сильнее. Его плоть разбудила в ней шторм, немедленно переросший в бурю, смывшую все барьеры между ними.

И, когда его мощные движение ускорились, когда она стала водить пальцами по его спине, когда его тяжелое дыхание переплелось с ее, а их тела стали двигаться подобно тандему, они стали единым целым, танцевавшим, как вихрь, а затем воспарившим в самую высь.

На одно умопомрачительное мгновение они замерли, и Лизетт почувствовала, как он в нее изливается. Затем они вернулись на землю, и Макс рухнул на нее.

Сплетясь с ним, излившаяся, согретая и довольная Лизетт чувствовала себя так, словно способна была лежать в его объятиях вечность.

Прижимая его к себе и все еще дрожа от наслаждения, она услышала шепот Макса:

– Ах, моя опасная соблазнительница… Ты сразила меня.

Однако в действительности это он сразил ее сопротивление самой себе, ее желание быть независимой и одинокой. А еще – ее плохие воспоминания, ее неуверенность… Ее страхи. И за это она всегда будет ему благодарна.

Потому теперь настала ее очередь сразить его страхи и плохие воспоминания. Она хотела, чтобы он был ее, и единственным способом его заполучить было изгнать прошлое Макса, научив его принимать будущее. Но Лизетт не знала, с чего начать. Макс не был похож ни на одного из мужчин, которых она встречала до него.

Судорожно вздохнув, он скатился с нее и, притянув девушку к себе так, чтобы они оба лежали на боку, уткнулся носом ей сзади в шею. Лизетт вновь накрыла волна томной удовлетворенности. По крайней мере, она была ему небезразлична. В этом девушка не сомневалась.

– Ты всегда так хорошо пахнешь, – прошептал он.

Она накрыла своей рукой его руку, лениво обнимавшую ее за талию.

– Как и ты.

– Боюсь, не сейчас. Очень надеюсь, что у твоего брата где-нибудь есть ванная.

Повернувшись к нему лицом, Лизетт ухмыльнулась.

– Скучаешь по окружающим герцога удобствам, да?

– По некоторым из них, – признал Макс, с улыбкой целуя ее в губы. Он окинул взглядом комнату. – Хотя здесь довольно комфортно. Совсем не то, чего я ждал от квартиры холостяка.

– За это нам следует благодарить Видока, – прошептала она.

– А за декор тоже ответственен Видок? – спросил он ее дразнящим тоном.

Герцог уже начал ее поддразнивать? Лизетт делала успехи без малейших усилий со своей стороны.

– В этом прошу винить только меня. Лавандовый – мой любимый цвет.

Опершись лицом себе на руку, Макс осмотрел комнату внимательнее.

– На самом деле я говорил не об обоях или вездесущей вышивке. Я о резных африканских фигурках, стоящих между рюшами на твоем туалетном столике, слоновьем бивне, прислоненном к позолоченным часам, и кинжале с рукояткой из эбенового дерева, лежащем на украшенном цветами комоде, которые придают твоей спальне несколько экзотический вид.

Лизетт рассмеялась.

– О, это – от папá. Он всегда привозил мне что-нибудь из своих путешествий. И, разумеется, я просто обязана была выставить его подарки на всеобщее обозрение. – Она обвела свои сокровища мечтательным взглядом. – Они служат мне напоминанием о том, что однажды я надеюсь и сама привезти сокровища из дальних краев.

Взгляд Макса стал задумчивым.

– Как по мне, они – напоминание о том, что ты – очень противоречивый этюд.

Повернувшись к нему полностью, она провела ладонью по его уже покрытой сильной щетиной щеке, тоже придававшей его образу противоречивую нотку – строгий, правильный герцог с двухдневной бородой.

– Тристан говорит, что моя комната выглядит как замок принцессы, в который вторгся пират.

– А пират – я?

– Разумеется, нет. Ты – принц, приехавший сразить его.

Хотя сложен Макс все же был скорее как пират – мускулистый и одновременно очень грациозный. Лизетт глядела на то, как он лежит рядом с ней, совершенно здоровый, крепкий, напоминающий своим видом бесстрашного прославленного корсара, и сама мысль о том, что он может сойти с ума, казалась ей нелепой.

– Разумеется, ты станешь больше похож на принца, искупавшись, побрившись и переодевшись.

– А вот тебе не нужно ничего, чтобы выглядеть как принцесса. – Макс провел пальцами по ее волосам. Увидев ее улыбку, он добавил: – Или как герцогиня.

Дыхание девушки перехватило.

– Макс…

– Ты знаешь, что мы должны пожениться. По возможности – сегодня, но однозначно – после нашего возвращения в Англию.

На мгновение его предложение заставило ее возликовать. Одни слова Макса были большим, чем папá когда-либо дал маман. О, как же ей хотелось принять его предложение! Быть его женой… Лизетт не могла представить себе ничего чудеснее!

Если только это будет настоящий брак. Но по его тону девушка поняла, что он имел в виду не это.

– Нет, – ответила она. – Не должны.

Он пристально всмотрелся ей в лицо.

– Ты не хочешь выходить за меня?

Больше всего на свете.

– Только если ты забудешь о своих условиях. Тех, в которых говорится, что я не должна испытывать к тебе глубоких чувств. Что должна оставить тебя страдать в одиночестве в твои последние дни. Бросить тебя, когда станет слишком тяжело.

Его челюсть дернулась. Шепотом выругавшись, он нашел свои запутавшиеся в покрывале подштанники и встал с кровати.

– Мне жаль, но эти условия не обсуждаются.

Глядя, как он натягивает подштанники на свой чрезвычайно крепкий зад, Лизетт почувствовала, что ее охватывает отчаяние.

– Тогда я за тебя не выйду, – произнесла она тихо. – Я не буду женой лишь частично. Ни для кого, но в особенности для тебя.

Какое-то мгновение Макс стоял спиной к ней, ничего не говоря. Затем он обернулся с решительным выражением на лице:

– Ты не понимаешь.