Макс не рассмеялся, сочтя ее слова несерьезными, как она ожидала. Он лишь продолжал смотреть на нее.

– И вы считаете, что единственный способ этого добиться – работать на Мэнтона в качестве одного из его «парней»?

Лизетт выпятила подбородок.

– Да.

– А он что на этот счет думает?

– Он не возражал, – ответила Лизетт уклончиво. – Он просто хочет, чтобы я сперва изучила административную сторону его работы.

– А-а-а.

Это короткое слово было полно смыслов. Лизетт сверкнула на герцога глазами.

– Вы считаете, что ему это не нравится и он просто пытается меня успокоить. Поскольку думаете, что я с этим не справлюсь. Что с его стороны было бы глупо нанять меня в качестве сыщицы.

– На самом деле я думаю, что с его стороны это было бы очень мудро и что вы справитесь с этим очень хорошо, если приложите надлежащие усилия. Вот только я подозреваю, что подобная работа не понравится вам настолько, как вы предполагаете.

– Почему?

Макс пожал плечами.

– Из-за исчезновения и смерти своего брата мне немало довелось пообщаться с сыщиками, так что я многое узнал об их работе. Хорошие сыщики осторожны и осмотрительны. Они не делают выводов, не выслушав все факты. – Наклонившись ближе, он все так же продолжал смотреть на нее своим проницательным взглядом. – В то время как вы, моя дорогая, любите говорить все, что у вас на уме, не обязательно дожидаясь фактов.

– Я могу быть осмотрительной, когда того требует ситуация, – возразила Лизетт.

Макс выгнул бровь.

– Даже когда герцог стучится в вашу дверь, требуя действий? Ваш брат никогда бы не попытался меня вышвырнуть, признайте. Он был бы более осторожен с человеком, способным разрушить его жизнь одним словом.

Лизетт ощетинилась.

– Вы оскорбили меня и угрожали моему слуге. Вы что, ждали, что я просто… буду стоять и мириться с этим?

– Разумеется, нет, – ответил он с явным раздражением. – Однако всему есть предел.

– Хотите сказать, что я должна была раболепствовать перед вами, чтобы удовлетворить ваше мужское высокомерие?

– Нет, я хочу сказать… – Герцог шепотом выругался. – Я о том, что ваше мнение по любому вопросу всегда однозначно, а ваше восприятие мира – очень страстное. В то время как в жизни следователя страстности места нет.

– Это неправда! – запротестовала она, разозлившись, что он, похоже, с такой легкостью ее раскусил. Увидев, что Макс кивнул в сторону собравшихся в буфете людей, девушка, заскрипев зубами, заставила себя говорить тише. – Неправда. Дом воспринимает мир страстно.

– А он это демонстрирует? – прошептал Макс. – Когда он кого-нибудь допрашивает, вы знаете, что у него на уме? Знаете хотя бы его мнение относительно дела до тех пор, пока не останетесь с ним наедине?

Лизетт сердито смотрела на него, пытаясь не обращать внимания на свои воспоминания о том, как Дом расследовал дела, поскольку то, как он это делал, практически в точности соответствовало описанию, данному Максом. Но это не означало, что она не сможет так же.

– Я могу держать свои чувства под контролем, когда нужно. Могу.

– Вопрос не в том, можете ли, а в том, захотите ли вы это делать. И понравится ли вам это. Хотелось бы вам быть всегда осмотрительной, всегда взвешивать свое мнение? – Его глаза насмешливо блеснули. – Всегда подавлять свои чувства по любому поводу, который может позволить вам докопаться до сути?

Прокляни его Бог. Что он вообще о ней знал? Перегнувшись через стол, Лизетт зашипела:

– То, что вы провели два дня, притворяясь моим мужем, не значит, что вы меня знаете. Вы меня не понимаете и никогда не поймете. – Она встала. – Теперь, полагаю, мне нужно выйти на свежий воздух, если вы не против. Надеюсь, это, с вашей точки зрения, будет достаточно осмотрительно.

Накинув манто, Лизетт развернулась, чтобы уйти.

– Обиженное бегство лишь подтверждает мою правоту, дорогая! – крикнул он ей вслед.

Остановившись, Лизетт бросила на него иссушающий взгляд:

– Идите к черту.

Однако ее слова лишь заставили этого наглого, высокомерного хама рассмеяться. Лизетт побрела к двери. Он думал, что знает все из-за того, что ему «немало довелось пообщаться с сыщиками». Но он не был одним из них, правда ведь?

«Как и ты», – напомнил ей внутренний голос.

Ладно, это было правдой, но это не имело отношения к делу. Он не мог знать, как она себя поведет, не наблюдая ее в деле. Она была вполне способна обуздать свои эмоции, внимательно слушать и все прочее в этом духе.

Голос Макса продолжал звенеть в ее ушах: «Вопрос не в том, можете ли, а в том, захотите ли вы это делать. И понравится ли вам это».

Провались он за это. Что ж, быть может, ей приходилось мириться с самоуверенностью Герцога Горделивого, когда ехали в тесном дилижансе или останавливались в трактире, однако она точно не станет этого делать на пароме.

В последующие несколько часов ей удавалось избегать его, прибившись к группе дам, обсуждавших моду, кавалеров и то, как плохо соленые брызги и солнечные лучи влияют на цвет их кожи. Разговор был на редкость бессмысленным, однако Лизетт кивала, улыбалась и притворялась, что ей интересно.

К удивлению Лизетт, герцог даже не пытался присоединиться к их маленькой группке. Вместо этого он отправился в каюту, где джентльмены играли в карты. Иногда Макс выходил оттуда, чтобы взглянуть на нее и, вероятно, позлорадствовать тому, что он, по его мнению, вышел из их спора победителем. Но Лизетт было все равно. Сейчас ее просто тошнило от герцога.

Через несколько часов, когда на пароме позвонили в колокол, созывая всех к обеду, Лизетт все еще была достаточно раздражена, чтобы задуматься о совместной трапезе со своими новыми подругами. Однако она была еще и достаточно практичной, чтобы признать, что не может себе этого позволить. Кроме того, женщины все равно покинули ее, присоединившись к своим мужьям, братьям и прочим спутникам, так что у Лизетт не осталось выбора.

Потому, когда Макс, подойдя к ней по качающейся палубе, предложил ей руку и спросил: «Пообедаем, моя дорогая?», Лизетт хватило здравого смысла, чтобы ответить: «Да, благодарю».

Однако девушка все равно чувствовала себя неловко и не была уверена, как вести себя, пока они шли к буфету. Когда она ссорилась со своими братьями, обычно это заканчивалось шуткой с чьей-нибудь стороны. К сожалению, рядом с Максом Лизетт не чувствовала себя в достаточной мере комфортно для того, чтобы поступить подобным образом.

Наконец Макс заговорил:

– Вы были правы насчет чая. Каким бы гадким он ни был, после третьей чашки мне стало заметно лучше. Клянусь, что съел бы сейчас целого быка.

Лизетт умела видеть, когда ей протягивают оливковую ветвь.

– Что ж, так далеко я бы заходить не стала. Ваш желудок от такого бы взбунтовался. Но немного говядины с картошкой вам бы, вероятно, не помешали.

Герцог весело на нее взглянул.

– Вы говорите как самая настоящая жена.

– Просто пытаюсь играть свою роль убедительно.

– Мне приходят на ум несколько более приятных способов, которые позволили бы вам выглядеть убедительно. – Увидев, как Лизетт на него покосилась, он рассмеялся. – Простите, но я все никак не могу выбросить из головы картину того, как вы стояли передо мной на коленях в ночной рубашке.

Лизетт охватило озорство.

– А что насчет картины того, как я сижу у вас на коленях?

Веселость герцога как ветром сдуло.

– Вы сидели у меня на коленях?

– О, вы даже представить себе не можете, что мы делали прошлой ночью, – ответила девушка беззаботно. – Не говорите, что вы этого не помните.

– Не помню, черт возьми! – Он с сомнением на нее взглянул. – Погодите-ка минуту – вы это прямо сейчас выдумали?

– Ни в коей мере. – Наклонившись к нему, она прошептала: – Как думаете, кто вам развязал шейный платок и расстегнул жилет?

Герцог сверкнул на нее глазами:

– Вы очень порочная женщина, мисс Бонно.