Повинуясь внезапному порыву, я отстранился от него.

— В чём дело, — с наигранным недоумением спросил Аорташ, — тебе не понравились перечисленные качества? Я могу поискать другие…

— Вы хотите мою душу, не так ли? — спросил я с опаской.

Аорташ сверкнул глазами, а в следующий момент снова оказался у меня за спиной и зашептал на ухо:

— Тебе не дано даже приблизительно понять, как ты меня сейчас оскорбил, но я намекну, — сказал он, хватая меня за плечи, — душа живого разумного существа — это наивысшая ценность, существующая в нашем понимании. И какие-либо поползновения в сторону того, чтобы получить власть над чужой душой, здесь наказываются жёстче, чем пиковые тузы магии крови в Церкви. Нет, то, что я бог, не означает, что мне принадлежат души таисианов… или чьи-нибудь ещё. Каждый сам хозяин своей души.

— Правда? — недоверчиво спросил я, указывая на всё ещё мерцающие черепа, — а как же они?

— Я могу их отпустить прямо сейчас — расхохотался Аорташ. Щелкнув пальцами, он позволил черепам пропасть. Теперь на их месте клубились две невзрачные тени.

— Ну же, — поднажал Аорташ, замахав на них руками, — улетайте, я вас не держу!

Но тени не спешили улетать. Наоборот, они принялись виться вокруг Аорташа, распространяя острое чувство вины.

— Это шутка какая-то? — спросил я, не поняв ровным счётом ничего.

— Шутка? Скорее, штука, — хмыкнул Аорташ, щелчком пальцев снова превращая души в черепа и отбрасывая их в сторону, — но об этом чуть позже. Возвращаясь к нашему разговору — я лишь могу… совсем немного повлиять на выбор души после того, как она покинет мир смертных… куда ей дальше идти? По большому счету, все мы, боги, заняты тем, что постоянно улучшаем наш мир, мир посмертия, мир отдыха от смертной жизни, и мы безмерно радуемся, когда в эти наши миры приходят новые гости, новые души… каждая уникальна и неповторима. Мы — садовники, если совсем просто. Хотя даже и это не совсем верно — мы никого не выращиваем. Самое лучшее сравнение — хозяева постоялых дворов. И никто никого не держит силой, всегда можно уйти. Тебе… от рождения предначертано после смерти уйти… ты узнаешь в своё время, куда. Но всё, чего я прошу — загляни и ко мне после смерти. Вдруг тебе — понравится?..

— Так всё-таки, — с нажимом спросил я, указывая на черепа, — почему они не уходят?

— Потому что есть такая штука, которая называется пропускной контроль, — вздохнул Аорташ, — семь смертных грехов не на пустом месте возникли. Каждый шаг, каждая мысль, каждый поступок — всё наносится на карту души человека. Ты же видел, какие они мутные, размытые… таких не примут ни на отдых, ни на перерождение. Но довольно об этом! Я и так сказал куда больше, чем следует знать смертному даже со способностями навроде твоих. Ты согласен на моё условие?

Я молчал, обдумывая его слова. В своём мире мне попались определенные книги, мудрость которых раскрыла как большую часть аспектов жизни… так и частично устройства мира после смерти. И мне не было причин не верить Аорташу. Всё, что он сказал, полностью перекликается, или, по крайней мере, не противоречит информации в этих книгах.

— Вот только ещё небольшое условие, — сказал Аорташ, не дожидаясь моего ответа, — я не смогу помочь тебе, пока ты являешься полностью человеком. В мире Авиала расы поделили на тёмные и светлые — и особенно остро это стало проявляться после войны Двух Союзов. Достаточно непонятное и ненужное разделение, однако частично мир смертных влияет и на мир душ. Я не могу до конца помочь тебе, пока ты являешься полностью человеком. Я — тёмный бог, ты — представитель светлой расы. Это не означает, что я плохой, а ты — хороший, просто это разделение сделало нас разными. И для того, чтобы я мог помочь тебе — ты должен стать одним из нас.

— Я должен стать таисианом? — спросил я, — как это вообще возможно?

— Уверяю тебя, это вполне возможно, — с улыбкой сказал Аорташ, — впрочем, полноценным таисианом тебе стать не дано — ты человек из другого мира, и установки, заложенные в тебе, очень крепко удерживают твою природу. Но я всё же могу повлиять на тебя… и ты получишь ещё один дар — дар по своему желанию становиться или человеком, или таисианом.

— Как же тогда меня станут воспринимать другие? — спросил я, — ни таисиан, ни человек, не пойми кто.

— А это уже станет зависеть от того, как ты себя подашь, — разумно ответил Аорташ, — будешь действовать грамотно — сможешь быть товарищем и тем, и другим. И сможешь входить в двери, которые раньше были бы для тебя закрыты, и познакомиться с теми, кто в ином случае не желал бы с тобой знаться.

Как там говорил Вогнар? Используй открывающиеся перед тобой возможности? От такой возможности он точно не будет в восторге — но да какая разница? Тем более — что я теряю? Я в любом случае получаю своё душевное исцеление, так же будет весьма интересно почувствовать себя и таисианом, разумной рептилией. И в обмен всего-то заглянуть в посмертный мир Аорташа. Если, конечно, меня туда пустят после смерти. С другой стороны — не стал бы бог таисианов предлагать такое совсём уж на пустом месте. Интуиция подсказывала, что Аорташ не врёт; здесь, в мире, где нет денег и прочих земных ценностей, твое честное имя и честное слово — самая ценная и единственная валюта, без которой с тобой никто не захочет иметь дела.

— Ну хорошо, — ведь выбора у меня всё равно нет. Даже если я прекращу сейчас истязать себя — что очень сомнительно, — запущенный процесс саморазрушения кроме как божественным вмешательством, уже ничем не остановить.

— Вот и чудесно, — с этими словами Аорташ подошел, отогнул ворот моей куртки и когтем аккуратно вывел напротив сердца рунический символ — что-то вроде двух переходящих друг в друга спиралей. Кожа в этом месте сразу зачесалась. Я потянулся было к ней, но Аорташ остановил мои руки.

— Потерпи. Это недолго, — мягко попросил он.

Секунд двадцать ничего, кроме усиливающегося зуда, не происходило. Затем Аорташ отошёл от меня со словами:

— Вот теперь готово. Сейчас ты узришь… чудо.

Зуд перерос в приятную дрожь и растекся по всему телу. Стало очень жарко. А потом…

Я сам не поверил, когда моя рука у меня на глазах позеленела и покрылась чешуёй. Дрожь тем временем пошла дальше, от груди вниз, к животу… через несколько секунд мне пришлось сбросить сапоги, так как умная кожа дракона всё же не успевала приспособиться к моим деформирующимся стопам. Скинул сапоги я как раз вовремя — если когти на руках были относительно небольшими, то с когтями на ногах при должной сноровке можно было спокойно лазать по деревьям, а то и стенам. Ещё мгновение — и я почувствовал забившийся сзади меня хвост. Мой умный костюм тотчас проделал для него отверстие. Я чувствовал себя совсем без сил. Волосы втягивались внутрь черепа, уши уменьшились до простых слуховых отверстий, затянутых барабанными перепонками. Наконец, трансформация завершилась.

— Замечательно, ах, просто замечательно. Если бы ты знал, насколько красивым получился, — Аорташ даже захлопал в ладоши, судя по всему, невероятно довольный собой, — насчет боли не переживай, первый раз всегда самый тяжёлый, с каждым разом будет всё проще, а потом боль и вовсе исчезнет.

Красивым? Я оглядел себя, насколько это было возможно. Тёмно-зелёная кожа-чешуя. На руках и ступнях огромные когти, тело стало намного худощавее… Ничего красивого, на мой взгляд, совершенно не было.

— Ну а теперь иди сюда, мой новообращённый, — неведомая сила подняла меня и понесла к Аорташу, занявшему место на своём пьедестале. В полуметре моё обессиленное тело остановилось, после чего Аорташ протянул руку и снова положил её мне на сердце.

— Пульс есть, значит, ты живешь, — удовлетворённо сказал он, — с днём рождения… Дамиаш, — и узор на короткое время вспыхнул пламенем, навсегда отпечатываясь на моей коже. Я дёрнулся было от боли, но в этот момент альбинос взял мою голову за виски и…

Что произошло дальше — описать невероятно трудно. Кажется, Аорташ мельком показал мне посмертие таисианов — столько покоя, столько умиротворения, столько… жизни. Я лишь чётко осознал, что мне больше не нужно сгорать от стыда — казалось, все, кто меня окружал, подбадривали и утешали меня, и мне удалось совершить немыслимое — мне удалось простить себя. А потом… потом снова водоворот, падение… и вот я проснулся.