Подросший до совершеннолетия Синан был отправлен на войну с одним пашой и проявил такую храбрость, что опять отличился. Его сделали агой. Говорят, что у Фамагусты на Кипре он проявил чудеса храбрости. Потом стал беглербеем, пашой, воевал в Персии, при осаде Мальты.

С 7098[119] года неоднократно назначался великим визирем.

Своего брата Ферхада всегда тянул за собой. Довёл его также до верховного визирства в 7099 и 7103 годах. Но Ферхад всегда интриговал против своего более талантливого и храброго брата.

Приписка: 7104.03.03 — Синан умер во время подготовки к походу, на который сумел подбить султана Мехмеда III. То ли от старости, то ли от напряжения. Но есть и другие версии. Говорят, что валиде-султан Сафие подкупила его лекаря, чтобы отравить. Синан проболел восемь дней и умер.

Смерть Синана — большая потеря для османской армии: он имел славу великого полководца, способного бить христиан на суше и на море. Визирь оставил после себя огромное имущество, награбленное в походах — 600 собольих шуб, 600 лисьих, 61 шефелей жемчуга, 600 тыс. дукатов золотом, 3 миллиона аспр[120] серебра, не считая множества других предметов и домов. Всё это по большей части уйдёт в казну султана, ибо, как и все подданные империи, даже великий визирь принадлежит к числу рабов султана и может наслаждаться своими богатствами и собственной жизнью ровно столько, сколько господин его пожелает».

Они поселились в странном доме неподалёку от древней Порта Фереа — «железных ворот», выросшей прямо из стен, словно дерево на развалинах.

Тот, кого Елена называла венецианцем, внезапно запретил ей выходить на улицу. Он укоротил бороду, показав миру своё тёмное крупное лицо с массивным подбородком и обветренной кожей на щеках. Его обритая голова стремительно зарастала седыми волосами. Тёмные глаза с большими мешками либо избегали совсем смотреть на женщину, либо сверкали на неё коротко и, казалось ей, яростно.

Она чувствовала, что венецианец избегает её, словно что-то его тяготило. Куда-то подевалась и большая часть его челяди. Венецианец уходил от обсуждений, однако объяснение было неминуемым, и они оба понимали это. После возвращения из монастыря, где она повидала сына, Елена потребовала немедленно отправиться к купцу Мендересу. Венецианец согласился на это скрипя зубами, заявив, что к купцу не пойдёт и пусть она встречается с ним сама. А когда выяснилось, что Мендерес отсутствует по своим торговым делам и вернётся в Спалато не раньше чем через десять дней, на лице венецианца промелькнуло нечто вроде удовлетворения, которое, впрочем, весьма быстро сменилось мрачной озабоченностью.

Чтобы себя занять, Елена попросила служанку купить ей нитки для вязания, и теперь целыми днями вязала одёжку для сына. Мысли её были заняты другим. Она терялась в тревожных догадках и предчувствиях. Вся картина её успешного бегства из султанского гарема, да и вообще вся история с несуществующей угрозой Илье рисовались в новом свете. Во-первых, она не сомневалась теперь, что записки, приносимые ей карликом, весь этот розыгрыш с мнимой опасностью для сына не имели к доктору Еросолино никакого отношения. Венецианец не был с ним знаком! Он лгал. Он каким-то образом узнал о её тайне и воспользовался этим. Но с какой целью? Чтобы выманить её из гарема и похитить, посадить на корабль и привезти сюда? Но зачем?

Конечно, она признавала за венецианцем храброе и дерзкое исполнение этой почти невероятной, почти невозможной операции. Она испытывала к венецианцу искреннюю благодарность, как к своему спасителю, за то, что он помог ей выбраться из страшного Стамбула, за то, что ей удалось добраться до Спалато и увидеть своего мальчика! Но к чему этот розыгрыш? И венецианец ли он вообще? Почему, оказавшись в венецианском городе, они скрываются, как преступники, боятся выходить на улицу? А как он нервничал в монастыре, как ему не терпелось немедленно забрать оттуда Илью!

Елена терялась в догадках. Она была неглупа и понимала, что венецианец и его люди, спасавшие и защищавшие её, делали это неспроста. Они относились к ней со всем почтением, как к госпоже. Почему, если она их пленница? Но она не могла сказать с уверенностью, пленница ли она. Может быть, у венецианца преступные намерения? Например, он хочет получить выкуп? Однако некоторые детали и нюансы в поведении венецианца и его людей показывали, что деньги его не очень интересуют. Он охранял и покровительствовал ей в длинной дороге. Она и сейчас чувствовала, что венецианец не задумываясь в случае опасности для неё и сына, бросится на их защиту и будет рисковать жизнью ради них.

И всё же, всё же Елена также чувствовала, что от венецианца исходит неясная угроза!

О, нет! Она не сделает ничего, что может повредить её ребёнку. Она не ступит и шага! Как она радовалась сейчас, что мальчик остался в монастыре! Как она была благодарна за мудрость и предусмотрительность настоятелю, который, видимо, приметил странности в поведении её спутника и отказался отдать им мальчика! Осман, её единственная отрада в этой жизни! Она вспомнила встречу с ним. От неё не укрылось, что мальчик не просто подрос, но стал суров и строг. Этот прошедший год дался ему даже большими испытаниями, чем ей. Ребёнок, прежде ни на один день не покидавший губернаторского дворца и живший в неге и довольстве, не только познал лишения, не только внезапно оказался без матери и близких, но совершенно неожиданно оказался в условиях другой веры, незнакомых обычаев, одежды, языка, словом, совершенно другого мира! И Елена понимала его не только как мать, а как человек, сам переживший ещё, возможно, больший страх и большие лишения. Ведь она, будучи девочкой не намного старше его, похищенная из родного дома на острове Эвбея турецкими корсарами, подверглась испытаниям и вовсе ужасным. Несколько раз чудом избежавшая насилия, подвергшаяся унижениям и побоям, она была продана, наконец, в Смирне на невольничьем рынке местному паше, который откормил её и преподнёс в подарок тогдашнему губернатору Маниссы будущему султану Мехмеду. О, она понимала, что такое страх, что значит одной оказаться на чужбине вдали от своих близких и родного крова!

Проведя двенадцать лет в серале своего господина Мехмеда, Елена, конечно, мало смыслила в том, что происходит в большом мире за пределами дворца, но зато научилась неплохо разбираться в людях. Она решила, что вынужденное ожидание купца Мендереса ей на руку. По крайней мере, до тех пор пока она не разберётся в намерениях венецианца и, если они плохие, не придумает, что ей делать дальше. Она ждала удобного момента, чтобы начать с венецианцем решительный разговор. Всё же, по привычке султанской невольницы, привыкшей повиноваться и не задавать вопросов, она всё время оттягивала его, надеясь, что венецианец сам придёт объясниться. Между тем обстановка становилась все напряжённей. По тем коротким репликам, которые она слышала от венецианца и его людей в последнее время, по его взглядам было очевидно, что не только она, но и он понимает всю лживость их взаимоотношений. Разговор был неминуем.

Когда венецианец вошёл к ним в комнату, Хафиза, служанка, низко поклонилась, намереваясь поспешно уйти, но мужчина властным жестом приказал ей остаться. Невольница ещё раз склонила голову и скрылась за занавеской.

Венецианец тяжело сел на стул и уставился в пол. Елена заговорила первой.

— Когда появится Мендерес, мы сразу отправимся в монастырь?

— Да, — сказал венецианец.

— Зачем?

Венецианец промолчал.

— Признайтесь, — вдруг сказала она. — Доктор Еросолино не имеет к моему бегству из Стамбула никакого отношения!

Венецианец поднял голову. Посмотрел на неё открыто и прямо.