Предполагалось, что «служба» привлечёт к сотрудничеству студентов и выпускников университета, многие из которых, проведя свои лучшие годы в Венеции и восхищаясь её свободой, терпимостью взглядов, навсегда сохранили любовь к ней. Их были тысячи, этих молодых людей, приезжающих в Падую со всей Европы! Конечно, привлекались бы и местные молодые патриции и читтадини. Наиболее способные среди них и проверенные составили бы костяк «службы».

Мудрый старик Веньер ознакомился с запиской, высказал несколько ценных советов и порекомендовал патрицию разработать подробный проект, но не торопиться оглашать его, понимая, что ценность службы будет заключаться в её секретности и не следует делать её существование достоянием многих. И ради интересов Республики, и ради агентов-иностранцев, да и всех тех, кто согласится сотрудничать с ней.

Заручившись одобрением дожа, Лунардо принялся за разработку проекта и даже сумел создать первые опытные ячейки службы, но судьба распорядилась по-своему. В декабре 1577 года проект был готов, встреча с дожем назначена на 21 декабря. Но накануне случился страшный пожар, опустошивший Дворец дожей. Проект службы вместе с тысячами других документов пожрал огонь. Когда Лунардо подплыл на гондоле к молу у пьяцетты, он с ужасом наблюдал, как остервеневшие от невыносимого жара и напряжения арсеналотти[70], оцепившие Дворец, едва сдерживали толпу, а над крышей вздымались чёрные клубы дыма, более чёрные, чем небо.

Несчастный Себастьяно Веньер был так потрясён разорением Дворца и своих покоев, так удручён, что слёг от горя с сердечной болезнью, от которой уже не оправился и скончался в первых числах марта следующего года.

Мессер Маркантонио некоторое время выждал, представлять ли свой проект заново. Но, не предвидя большого успеха у нового состава Совета Десяти, а также не имея дружеских отношений с вновь избранным дожем Николо да Понте, восстановленный и доработанный вариант проекта он так никому и не представил. Однако не удержался и создал свою собственную службу, не видя ничего плохого в том, чтобы частным образом собирать полезные сведения для себя и для Республики.

Вскоре служба начала приносить первые плоды. Заработали агенты, стекались ценные сведения. И через какое-то время Лунардо стало ясно, что сообщать о службе кому бы то ни было — рискованно. Кто он такой, этот Маркантонио Лунардо, хоть и уважаемый патриций, сенатор, прокуратор, чтобы обзавестись собственной разведкой? В каких целях он это делает? Чем влиятельней делался Лунардо, тем подозрительнее выглядела бы в глазах сбиров его частная служба!

Так что про службу пришлось помалкивать. А результаты её работа вскоре стала приносить поистине неоценимые!

Например, Лунардо первым сообщил сенаторам о планируемом Елизаветой создании знаменитой «Левант Компани», которая разрушит венецианскую монополию на торговлю в Восточном Средиземноморье. Компания появилась в сентябре 1581 года, но удар, нанесённый ею, венецианцам удалось смягчить.

Он предупреждал Сенат о намерениях испанцев аннексировать Португалию, предсказывал об опасности убийства французского короля Генриха III в 1589 году, считавшегося искренним другом и союзником Венеции.

Лунардо снабдил Синьорию замечательными сведениями о кардинале Монтальто, ставшим Папой Сикстом V[71]. Папа благожелательно относился к Венеции, так как жил там ещё в молодости простым монахом. Лунардо через своих агентов внушил сестре понтифика Камилле Перетти желание сделать своих сыновей, юношей низкого происхождения, венецианскими патрициями. Внушённое желание женщина облекла в просьбу, о чём сообщил в Сенат посол в Риме Лоренцо де Приули. Сенат распорядился записать племянников Сикста в Золотую книгу и поручил чрезвычайным послам сообщить ему об этом.

Папа был очень тронут и на торжественном приёме послов назвал Республику «Светлейшей»[72]. В первый раз в истории папства! Отношения с Римом у Венеции при Сиксте были дружескими, даже кокетливыми — мало обычными для отношений между понтификом и Республикой.

Свою осведомлённость Лунардо использовал и преподносил таким образом, что она воспринималась как результат большого опыта и дара предвидения, развившегося у пожилого дипломата. Авторитет прокуратора ещё более возрос, его приглашали в важнейшие комитеты Сената, и даже члены Совета Десяти частным образом стремились узнать его мнение по тем или иным вопросам.

Потом пошла череда провалов, самым тяжёлым из которых стала потеря Джеронимо Липпомано. Дипломат, служивший послом в Париже, затем в Мадриде, в начале 90-х был отправлен байло в Константинополь — самый сложный, но и самый важный пост в дипломатической карьере патрициев. Джеронимо был не только агентом, но и другом Лунардо. Его обширная переписка с иностранными министрами и послами вызвала подозрения Совета Десяти. В 1591 году, 19 апреля, на заседании Совета было зачитано, будто Липпомано связывался письмами и депешами с иностранными министрами в интересах Испании. Серу Лоренцо Бернардо, вновь избранному байло, было приказано отправиться на корабле в Константинополь, арестовать Липпомано и привезти его в Венецию. Когда галера с Липпомано подплыла к Венеции, тот, воспользовавшись тем, что внимание его стражи ослабло, бросился в море и утопился.

Служба Лунардо, да и сама его жизнь повисли в тот момент на волоске. Палачи Совета, мастера пыток, вырвали бы из Липпомано всю правду. Подавленный и напуганный, мессер Маркантонио тут же свернул все — свою переписку и отношения — и последние несколько лет задействовал агентов службы всё реже и реже. Да и возраст его уже препятствовал таким острым развлечениям, как сбор государственных секретов.

К моменту, когда в Бо приехал великий Канцлер Агостино Оттовион, служба почти «заснула». И вот теперь от Лунардо требовали её воскрешения! И требование исходило от одного из высших магистратов государства, который неведомо каким образом проведал о её существовании!

Вернулся Джироламо. Лунардо указал ему на кресло у стола.

— Сегодня вечером ты отправляешься в Милан, — сказал он, когда помощник уселся. Он протянул ему письмо, оставленное Канцлером. — В Милане тебе необходимо переговорить с Джакопо Оттовионом, резидентом Республики. Дело секретное, так что разговор с ним должен быть проведён без свидетелей. До отъезда разыщи и пришли ко мне Франческо и Джанбаттисту Второго.

Джироламо кивнул. Он никогда не раздражал ненужными вопросами падроне, который больше всего на свете ценил в помощниках сообразительность и догадливость. В глазах его появился блеск.

— У нас появилось дело? — осмелился спросить он, сдерживая возбуждение.

— Да. Пока небольшое. Дальше не знаю.

— Джабаттиста и Франческо едут со мной?

— Нет. Один поедет в Неаполь, другого я пошлю в Рим. Лунардо вкратце сообщил Джироламо, о чём он должен говорить с резидентом в Милане. После этого, расставшись с помощником, Лунардо отправился в анатомический театр.

Высокий человек с густой седеющей бородой, по опрятному, зажиточному, но не роскошному виду — купец, пробирался решительным шагом в лабиринте узких улочек, между стамбульским безистаном — базаром и стеной, тянущейся вдоль берега бухты.

На нём был долиман из полосатого сатина, спускающийся ему до щиколоток и подтянутый на поясе нешироким кожаным ремнём, украшенным серебряной пряжкой. На ногах — мягкие туфли из жёлтой кожи. Голову покрывал колпак из красного велюра, обмотанный белым тюрбаном.

Он спешил, при каждом шаге опираясь на крепкий суковатый посох с тяжёлой рукоятью, расталкивая толпу, клубящуюся у бесчисленных лавчонок. Дома и всевозможные домишки из дерева, прутьев, грубой мешковины, камня и глины сплетались в улочки, тесные проходы между домами, где верхние этажи угрожающе нависали над нижними. Картину довершала какофония безистана: громыхали колёса телег, постукивали ослиные копыта, босые ноги торговцев и носильщиков с блюдами лепёшек на головах шлёпали по грязи и лужам, вопили зазывалы...