«Серебряный лев» оказался очень приличной остерией, совмещающей умеренную для Венеции цену и центральное местоположение буквально в пяти минутах ходьбы от Риальто, и с «гарнированной постелью», то есть оснащённой в том числе и девушкой, готовой выполнять все прихоти по-стояльцев, сколь долго они пожелают. Однако Джироламо категорически отказался от «гарнира», к огромному неудовольствию Джабы Второго. Впрочем, круглосуточное наблюдение за домом сенатора быстро отодвинуло мысли о развлечениях на задний план. Джироламо распределил задания и приступил к их выполнению с первого же вечера по приезде в Венецию. Образ жизни сенатора и некоторых его домашних дал им богатый материал для наблюдений и наградил бессонными ночами, которые команда Джироламо пока переносила без ропота.

Елена передала карлику для доктора Еросолино новую короткую записку, в которой в нескольких словах выразила всё своё отчаяние: «Она отказала. Что с ним?»

Получив её, маленький гонец исчез на несколько дней, и Елена от безысходности просто сходила с ума. Она бродила вдоль высоких стен гарема и у решетчатых калиток, как дикое животное в западне, готовое броситься на прутья и камни. Тоска гнала её: она думала, как ей вырваться отсюда, как перебраться через эти колючие кустарники, кипарисы и лететь к своему сыну, позабыв обо всём. Она ходила, заглядывая везде, высматривала среди карликов, не видно ли её знакомца.

Наконец он снова объявился. Увидев его, Елена чуть не закричала от радости. Но тот зыркнул на неё сердито и, оставив записку на старом месте, снова скрылся. Новый совет Еросолино был странным: «Пойди к ней ночью».

К кому? К валиде? Но зачем? Снова умолять жестокую и непоколебимую Сафие, вызвать её гнев? И почему ночью? Еросолино серьёзный и порядочный человек, он не позволил бы себе шутить и издеваться над несчастной женщиной! Или он имел в виду, что в вечерней тиши, без свидетелей Сафие станет снисходительней и уступчивей?

Ночь была тяжёлой. Цветы в спальне Елены испускали сильный аромат, от которого начинала болеть голова. Напрасно она приказала служанке плотно прикрыть окна шёлковыми занавесками — в спальне от этого стало нестерпимо жарко и душно. Елена то и дело смачивала себе виски особым охлаждающим раствором. Она металась на своём низком ложе в лёгких простынях. В конце концов она поднялась и, чтобы не разбудить служанку, как собака, свернувшуюся на матрасе в соседней комнате, осторожно отодвинула засов двери и выскользнула в сад.

«Пойди к ней ночью...» «Пойди к ней ночью...»

Дорога была недалёка. Покои женщин гарема соединялись друг с другом, образуя целую систему двориков, переходов, коридоров.

Лунная дорожка бежала через сад по стволам кипарисов, по розовым кустам, освещая силуэты резных беседок, конусы киосков и строений, придавая всему тихий сказочный вид. Стрекотали цикады.

Елена спустилась с крыльца, и ноги сами понесли её вперёд. Она не сознавала, куда бредёт. Она миновала длинное здание с жилищами икбаль — наложниц, затем прошла в ту часть гарема, где находились покои Сафие.

Валиде обитала в отдельном большом павильоне. В окнах, прикрытых лёгкими газовыми занавесками, мерцал свет — дрожало пламя светильников.

Елена бесшумно подкралась к павильону, стараясь держаться в тени — луна была в третьей четверти, — и ступила на широкое крыльцо в виде просторной аркады с тонкими колоннами.

Занавески трепыхались на лёгком ветру. Елена замерла, прислушиваясь. Из покоев доносились неясные звуки. Негромкое сопение, иногда переходящее в сдавленные всхлипы. В спальне валиде кто-то тихо плакал, пытаясь сдержать рыдания. Чувствуя, что прикасается к какой-то опасной тайне, Елена совершенно прижалась к стене здания, почти полностью слившись с ней. Она двинулась вперёд, в сторону окон. И чем ближе она подходила, и чем различимее становились звуки, тем яснее становилась для неё их природа.

Затаив дыхание, Елена встала у самого края окна, возле шевелящихся занавесок. Она долго слушала, не в силах отойти, удивлённая, заинтригованная, напуганная. Из комнаты доносились не рыдания, а звуки страсти, бурной, едва сдерживаемой. Преступной страсти, кто бы ни были любовники.

Она слушала, удивляясь, что эти животные звуки будоражат её, молодую и свежую женщину, хотя она уже успела забыть о них. Неужели валиде, неприступная мать-султанша, давно уже, по сплетням старожилок дворца, отставленная от ложа своего владыки Мурада, покойного Повелителя вселенной, нашла себе утешение в объятиях кого-то из слуг? Визирь? Телохранитель? Стражник? Евнух? И хотя рассказывали, что некоторые евнухи сохраняли часть былых способностей и заводили романы с женщинами гарема, всё равно трудно было представить с евнухом саму валиде-султан. Такая связь, хотя Сафие и не подчинялась полностью суровым узаконениям, касающимся всех остальных обитательниц гарема, всё равно была преступной, если не для валиде, то для её любовника. И меч, рубящий головы мужчин, проникших в сераль даже не для любовных утех, ждал одинаково всех: и друга султанши, и друга кухарки.

Между тем возня становилась всё громче, любовники всё менее сохраняли контроль над собой. Не в силах противиться охватившему её любопытству, взбудораженная Елена ухватила пальцами шёлк занавеси и чуть отодвинула его, пока не образовалась небольшая щель. Заглянув, оторопела.

Сафие с распущенными густыми волосами, обнажённая, с тяжёлыми подпрыгивающими грудями, хрипло стонала в объятиях любовника — другой женщины, такой же обнажённой, мускулистой, как юноша, и гибкой, как кошка. Обе любовницы ласкали друг друга, страстно целовались, катались по большому ложу среди смятых простыней и разбросанных подушек.

О! Она узнала любовницу! Ведь это хорошо известная в гареме Эсперанца Мальки, которую все звали Мульки Кадан — близкая подруга и кира, то есть финансовая поверенная матери-султанши! Кира Мульки Кадан и валиде сколотили большие состояния. Эсперанца не была женщиной гарема и жила в городе, но во дворец приходила почти каждый день совершенно свободно, имея на то особое разрешение, выхлопотанное для неё Сафие. Эсперанца, ещё довольно молодая, энергичная и очень дерзкая женщина, держалась высокомерно и часто вызывающе со всеми, с кем имела дело, пользовалась полным доверием султанши и приходила во дворец как к себе домой.

Пока страсть любовниц нарастала и подходила к неумолимой развязке, Елена попятилась, задёрнула занавеску и поспешила вернуться к себе.

Вот так так! Вот и раскрылся секрет валиде-султан! «Пойди к ней ночью». Елена была в первый момент ошарашена, но вовсе не потрясена увиденным. Чего только не случалось в гареме, где томились сотни молодых, полных сил, чувственных женщин. Многие месяцами или даже годами дожидались султанской нежности. А многие и вообще никогда не получали её. Запертые во дворце и садах, охраняемые евнухами, лишённые мужчин. Многое процветало здесь, скрытое от глаз. Некоторые наложницы как безумные бросались на евнухов и животных. С обеденного стола пропадали огурцы, редис, бутылочная тыква-горлянка, и это иногда доходило до эпидемии, так что подобные овощи приказано было подавать к столу нарезанными на ломти!

Страсть двух женщин не удивила Елену. Однако она считалась непристойной, противоестественной и скандальной. А её огласка не сулила виновницам ничего хорошего. Валиде запуталась в этой связи, такой же опасной и смертельно рискованной, как и измена султану с мужчиной или евнухом. Интересно, а откуда об этом мог знать доктор Еросолино? Ведь именно этого он хотел! Он хотел, чтобы Елена застала их, гордую Сафие и дерзкую Эсперанцу!

На следующее утро Елена прогуливалась неподалёку от жилища валиде-султан, следя за его входом. Она завидела Мульки, когда та вышла из павильона главной султанши, как всегда, стремительной и решительной походкой. На Мульки были белые штаны из тончайшего хлопка, тонкого, как батист, и сквозь ткань просвечивали загорелые мускулистые ноги. Штаны доходили до колен. На ногах у неё были изящные высокие ботинки из цветной кожи со шнуровкой.