— Не имеет, — признался он и усмехнулся.

— Тогда... тогда... Зачем вы это сделали? Чего вы от нас хотите, от меня и моего сына? Зачем мы вам?

Венецианец продолжал смотреть на неё мрачным и открытым взглядом, в котором читалось сожаление. Он заговорил не сразу.

— Осман... ваш сын. Он третий сын Мехмеда, султана османского, не так ли?

— Да. — Елена вздрогнула.

— Кто его братья? Кто впереди, я хочу сказать?

— Старший сын — Селим. Ему сейчас должно быть девятнадцать лет. Затем — Мустафа, он на год-два старше Ильи.

— То есть Мустафе сейчас должно быть лет тринадцать или четырнадцать, — задумчиво проговорил венецианец.

— Что вы задумали? Говорите! — спросила она и затаила дыхание.

Взгляд, который поднял на Елену венецианец, её испугал. Он буквально впился в неё своими маленькими глазками. В его взгляде не было дружелюбия. Он ухмыльнулся невесело и недобро.

— Задумали мы вот что, — медленно и спокойно сказал он. — Если султан Мехмед умрёт, а также если умрут два его старших сына, кто тогда становится наследником престола и получает его? Твой сын... — он замолчал и изучающе поглядел на женщину.

— Нет, нет! Это невозможно, — проговорила Елена скороговоркой, отмахиваясь руками, словно отбрасывая от себя саму мысль и смертельно побледнев. — Нет, нет. Во-первых, Мехмед, мой господин, ещё молод и жить будет долго. Во-вторых, Селим, наследник престола, крепкий и здоровый юноша, и ему быть султаном... В-третьих... — женщина замолчала, её губы затряслись. — Илья никогда не вернётся в Стамбул! Я не хочу об этом даже говорить!

Она отвернулась, так как на глазах её выступили слёзы.

— О чём? — казалось, венецианец не понимал.

Она молчала.

— О чём говорить, госпожа? — в голосе венецианца послышались издевательские нотки. — О том, что ожидает всех младших сыновей султана? Вам не следует этого бояться! Нисколько. Это уже позади. Вы спасли своего сына и себя. Дева Мария покровительствует вам. Турки далеко от вас, и вам нечего опасаться!

— Тогда к чему вы заводите этот разговор?

— Я всё же думаю, если Мехмед, а вместе с ним сыновья его Селим и Мустафа умрут, тогда султаном по праву станет...

— Их четвёртый брат Ахмет! — отрезала Елена.

— А ваш сын? — венецианец настаивал.

— Для них для всех Илья умер. Для Стамбула, Мехмеда, для сераля и всех улемов и визирей. Ильи для них нет.

Венецианец задумчиво разглядывал носки своих башмаков.

— Вы рассуждаете, как испуганная мать, и не больше, — заметил он с горечью.

— А к чему мне рассуждать иначе? Я поступила уже так, как поступила. Илья — это теперь маленький христианский мальчик. Я его мать. Он больше не сын султана.

Венецианец покачал головой:

— Он всё равно, хотите вы этого или нет, остаётся сыном султана, и вряд ли сам когда-нибудь забудет это. Он уже давно не маленький и много раз спрашивал себя, почему его увезли из дворца, и где его мать, и где его отец. Не так ли? Вы, конечно, какое-то время сможете пугать его сказками, что вы с ним бежали от неминуемой якобы гибели. О том, что вы его спасли и что его хотели убить. Бросьте, он никогда не забудет своего отца, и он будет терпеть эту сказку, пока не станет понимать правду. И тогда ваши ответы вызовут в нём гнев.

— К чему вы клоните? — огромные глаза Елены яростно сверкнули. Кровь прилила к её лицу. Она встала у двери, сложив руки замком на груди.

Венецианец тоже поднялся и смерил женщину жёстким взглядом.

— Женщина, — сказал он веско. — Помни, что ни тебе, ни ему не угрожала никакая опасность. Ты спрятала его от ужаса перед неведомым будущим, которого никто, кроме Создателя, не ведает. Ты затем бежала из сераля, потому что тебе опостылело в нём. Потому что в тебе самой играет гордая царская кровь Комнинов. Послушай меня внимательно. Детство пролетает быстро. И ты не заметишь, как твой сын станет взрослым. И тогда он ещё больше будет осознавать себя сыном султана, Великого Турка. И не захочет остаться безродным бастардом, без будущего, без места под солнцем, без имущества, без денег, без всего. Что ты ему можешь предложить взамен? Давай говорить откровенно. Кто ты здесь? Твоего маленького кошелька с украшениями, который ты захватила с собой, хватит совсем ненадолго. Кто защитит вас? Кому вы нужны? Что ты умеешь? Все твои близкие, если они ещё живы, живут в Греции, захваченной турками. Кто ещё знает тебя? Что будет скоро с тобой и твоим сыном?

Это был жестокий удар, ибо все здесь было правдой. Как она могла оказаться такой опрометчивой, так потерять голову? Она молча стояла, и венецианец сверлил её взглядом. Сердце её дико стучало.

Он продолжал:

— Может быть, ты собираешься отдать его в услужение какому-нибудь купцу или ремесленнику? Твой сын, госпожа, принц Осман, сын Великого господина Мехмеда. И вам никуда от этого не деться! И это залог его будущего. Возможно, блестящего и славного будущего.

— Вы не понимаете... — в голосе женщины послышался жалкий всхлип. — Если бы вы были матерью, то могли бы понять, что чувствует мать.

— Меня не интересует, что чувствует мать, — отрезал венецианец. — Я говорю о положении, в котором вы оказались.

— Кто вы? Что вы от нас хотите? — Елена в отчаянии приложила руки к вискам. — Я... я ваша должница. Я ваша пленница? Невольница? Я готова исполнять все ваши приказания и желания. Вы говорили, что отвезёте нас в Венецию, где мы будем в полной безопасности. Скажите, что вы собираетесь с нами делать?

— «Кизил элма»! — проговорил венецианец.

— Кизил элма? Красное яблоко? — Женщина уставилась на него в полном недоумении.

— «Красное яблоко» — так называется план восстания, разработанный правительством Светлейшей Республики Венеции, нашим правительством. План освобождения всех христиан Далмации, Боснии, Сербии, Албании, Румынии, страдающих под османским чудовищем. Мы разработали его вместе с воеводами и господарями. Нам нужно знамя. Знамя, которое объединит и подымет все народы на решающую битву с узурпатором. И у этого знамени должен встать твой сын — христианский мальчик и османский принц, будущий султан или император. Константин! — Венецианец поднялся, он говорил громко, напыщенно. Словно желая потрясти женщину, или чтобы его слова хорошо запомнились.

— Все ждут сигнала. Это будет новый и, дай Бог, последний крестовый поход! Решающий крестовый поход против неверных! Константин! Да здравствует император Константин!

Женщина глядела на него, как на безумного.

— Константин? Вы не в себе! При чём тут мой сын? Мой сын — Илья!

— Константин! Твой сын будет Константином, когда мы окрестим его!

— Но он уже крещён!

— Нет! Еретические заблуждения! Мы крестим его в истинной католической вере!

Елена слушала, бледная, как полотно, судорога ужаса перед фанатиком исказила её лицо.

— Нет! — прошептала она. — Я не отдам вам моего сына!

— Он уже наш! — в запальчивости выкрикнул венецианец. Он поднялся, решительно подошёл к трясущейся женщине, схватил её за плечи, поглядел в распахнутые от ужаса глаза. — Не бойся! — прорычал он. — Ничего не бойся! Мы, возможно, покажем его один раз воеводам и спрячем. Он ещё мал. Он ещё не воин. Он пока — знамя! Знамя должно храниться под бдительной охраной. Мы будем его охранять денно и нощно, пока не победим!

Он резко оттолкнул её и решительно шагнул к двери. Прежде чем выйти, на пороге он ещё раз повернулся и сказал уже спокойно:

— Подумай над нашим предложением, госпожа. Впрочем, я уже рассказал без утайки все как есть. Тебе остаётся покориться и быть с нами.

Венецианец захлопнул дверь. Он спустился к себе в комнаты решительным шагом, чувствуя огромное возбуждение и прилив сил от своих слов, от своей правды, которую ему больше не надо было скрывать. Он не сомневался, что женщина никуда не денется, потому что он взял её из гарема на свободу. Он был уверен, что она покорится обстоятельствам. Как уже жизнь заставляла её многократно покоряться судьбе и мужчине и как воспитал её ислам.