Джанбаттиста покачал головой.

— По виду обычный частный домишко. Не очень ухоженный, не очень чистый, не очень новый.

Адрес, естественно, он запомнил.

Ещё Джанбаттиста обратил внимание на то, что Филиппо как-то уж очень испугался патруля «Стражей ночи», который попался ему на Риальто. Понятно, что в пятом ночном часу[90] любой бы на его месте поспешил увильнуть от патруля, но Филиппо повёл себя уж очень необычно. Он запаниковал, и перед тем, как спрятаться под мост и притаиться, он, казалось, готов был даже прыгнуть в канал.

— Ты так и простоял у того дома в засаде всю ночь?

— Почти. Я походил под окнами. Окна плотно закрыты ставнями. Слышал женские голоса. Под утро из дома вышла группа из четырёх человек. Мужчины. Шли без света. Я пошёл за ними. Однако мне не удалось преследовать их далеко. Те уж действительно были предельно осторожны. Озирались постоянно, останавливались, прислушиваясь и всматриваясь. Поэтому я держался от них на расстоянии. А за одним углом они исчезли. Они пошли в сторону Кампо деи Фрари. Тогда я вернулся и стал дожидаться Филиппо. Но перед ним вышли женщины. Обе закутаны в чёрные накидки. Шли со слугой, который освещал им дорогу факелом.

— Куртизанки?

— Вероятней всего. Лиц и одежду, конечно, я не смог рассмотреть — мне пришлось спрятаться в нише. Чтобы меня не заметили. Но, Боже мой, как они надушились!

— Надо будет установить, что это за дом, кому он принадлежит и кто в нём живёт.

Рассказ Пьетро был самым коротким. На этот раз ему удалось не потерять гондолу сенатора из виду: подсадив на кампо Сан-Видале двоих пассажиров, он на лодке поплыл в бухту Сан-Марко и плавал с ними всю ночь — вокруг Сан-Джорджо, вдоль набережной Скьявони до верфи и госпиталя Иисуса Христа, затем вокруг Джудекки. И так всю ночь, нигде не причаливая.

— Он очень горячий человек, этот наш сенатор, — шмыгая носом, закончил Пьетро.

— Что ты имеешь в виду?

— Видишь, я уже чихаю после такой прогулки. А ему хоть бы что!

Франческо всё не возвращался, и они решили ждать его. Он объявился только к полудню. Его красивое смуглое лицо выражало крайнюю степень усталости. Было видно, что он совсем не спал и был очень возбуждён. Он повалился на скамью, попросил стакан вина, выпив его залпом; потребовал кусок курицы и вонзился в него белыми зубами. Он ждал монахов неподалёку от Кампо Сан-Видале. Они, как он и предполагал, появились со стороны площади. Сели в лодку к сенатору и поплыли в сторону бухты Сан-Марко. Они вернулись, как и в прошлый раз. Он хорошо слышал стук их деревянных сандалий. При свете утра он разглядел их и подтвердил свою догадку — это были братья-минориты[91], судя по их одеянию: длинному плащу с пелериной и капюшоном из толстого серого сукна, подпоясанному толстой верёвкой, на голых ногах — деревянные сандалии.

— Ты не перепутал? Это одеяние миноритов?

— Нет сомнений. А почему ты удивлён?

Джироламо пожал плечами.

— Я почему-то представлял себе православных монахов. Впрочем, они могли и переодеться. И ты проследил за ними?

— Проследил. До самого конца. Но, во-первых, должен сказать, что я был не единственный, кто поджидал этих монахов.

— Любопытно. Продолжай!

— Я прятался у стены собора. Вдруг увидел монахов: они шли, не таясь, пересекли всю площадь. Немного погодя я заметил, как за ними крадётся некто, закутанный в плащ. Он шёл за ними от пристани, там, где сад. Я думаю, он их там и поджидал.

— И ты последовал за ними?

— Разумеется. Монахи шли первыми, потом — эта фигура, за ними — я.

— Слушайте, — не удержался Джироламо. — Почему они все разгуливают ночью не таясь? Сенатор ходит, как на прогулку. Монахи эти тоже. Ну, не считая Филиппо...

— А сейчас ты и вовсе удивишься! Я проследил их до жилья. И знаешь, где они обитают? — в глазах Франческо блеснул лукавый огонь. — Не поверишь! В гостинице «Чёрный орёл»!

Джироламо подскочил.

— «Чёрный орёл» на площади Сан-Бартоломео? В той самой?

— В той самой!

— Невероятно!

Гостиница была известна тем, что в ней селились большей частью немцы — купцы, монахи, путешественники. Несколько лет назад сильный пожар разрушил большую часть этой старинной остерии, но вскоре её отстроили заново.

— Ты думаешь, братья-минориты — немцы?

— Не устал ещё удивляться? — спросил Франческо, с довольным видом откидываясь на спинку лавки и постукивая себя по брюху. — Они — каталонцы.

— Ты ничего не путаешь? Как ты узнал?

— Я знаю слугу в гостинице. Хозяин там некий Кристоффель Гафт. Мне повезло. Он был на месте. Эти монахи — брат Лука и брат Чиприано — французы. Так записал он в журнале с их слов. Но позже я убедился, что они — каталонцы. Я дождался, как они покинули гостиницу, причём переодевшись в светское платье, с короткими чёрными плащами, и отправились по своим делам. Я не решился пойти следом из опасения, что утром они меня заметят. Человек, который следил за ними раньше, — я это видел — тоже ушёл. Когда они проходили мимо, я услышал, на каком языке они говорили — на каталонском!

— Кто мог следить за ними? Агент Совета Десяти? Надеюсь, ты остался незамеченным?

— Я проверял. За мной никто не увязался.

Джироламо распорядился, чтобы Франческо продолжал «опекать» на странных монахов. Франческо отправился к родственникам спать, а вечером вернулся к «Чёрному орлу».

Однако ветер фортуны уже поменял своё направление. Как позже решил Джироламо, произошло это, вероятно, именно между четырьмя и пятью часами венецианской ночи, когда он производил обыск в кабинете сенатора. Если до вечера того же дня они могли бесконечно гадать и размышлять, что означают странные действия сенатора и его сына, кто такие монахи и что они делают, то с вечера нынешнего дня, ситуация стремительно изменилась.

К удивлению Франческо, выяснилось, что монахи, покинувшие гостиницу ещё днём, в «Чёрный орёл» не вернулись. Не вернулись они и на следующий день. Брат Лука и брат Чиприано, прожив на одном месте почти два месяца, как в воду канули. С исчезновением монахов прекратились и ночные прогулки сенатора в гондоле, и тайные отлучки его сына. Впрочем, Филиппо, за которым отдельно наблюдал Джанбаттиста, один раз навещал свою куртизанку в приходе Святого Креста. А когда и третью ночь сенатор и его сын провели в стенах дома, стало окончательно ясно, что их ночные прогулки прекратились.

Воспользовавшись паузой, но не снимая наблюдения, Джироламо на один день срочно отплыл в Падую с донесениями для Реформатора.

Ночное плавание в грузовой барке из Фузины до Падуи он проспал, накрывшись рогожей и закутавшись в плащ. Перед тем как заснуть, вглядывался в звёздное небо и размышлял, что за всё время слежки за Феро они ничего толком не узнали.

Наутро он предстал перед Лунардо в столовой Реформаторского дома. Мессер Маркантонио сидел за столом, накрытом для завтрака. Свежий, в лёгкой домашней рубашке, поверх которой был наброшен халат с откидными рукавами, Реформатор поглядывал на подчинённого добродушно и чуть насмешливо. К благоуханию цветов на столе примешивался сильный пряный и аппетитный аромат. Джироламо сразу узнал запах «турецкой воды», так называемого кахве или кафе — напитка, изготовленного из зажаренных, размолотых и сваренных в кипятке семян африканского растения. По мнению Джироламо, запах был куда приятней вкуса. Лунардо привёз манеру пить кахве из Константинополя и каждое утро с видимым удовольствием выпивал чашечку перед походом в Бо, а также настойчиво рекомендовал напиток всем знакомым, которые имели неосторожность оказаться с ним за утренним столом.

— Подкрепись, — сказал Реформатор и подал знак слуге поставить перед Джироламо чашку из китайского фарфора.

Под пристальным взглядом начальника Джироламо сделал несколько вежливых глотков чёрно-бурой терпкой и горячей жижы. Чувствуя, как отдающая навозом кашица вязнет в зубах и как начинает колотиться сердце, он поспешно протянул руку за стаканом воды.