— Моя жизнь отвратительна, — прошептала Долорес, которая проливала горькие слезы, а Ева обнимала ее.

— Зато твоя грудь — объект восхищения, — сказала я, садясь напротив.

— Не сейчас, Эс, — нахмурилась Ева.

— Прости. Долорес, хочешь поговорить?

— Нет, — поднялась она на ноги, мечась из угла в угол. — Отвлеките меня.

Ева посмотрела на меня и подперла подбородок локтем, что означало «Закрой свой рот».

Я была дилетантом. Дилетантом в поддержке или умении дать совет. Мне всегда было проще выслушать человека или спасти ему жизнь. Еще с детства чем чаще мои родители кричали и унижали меня, тем больше я к этому привыкала. И в конечном итоге начала считать это нормой. Я многое считала нормой из-за уличной жизни, а также жизни в ФБР.

— Я сегодня ехала на работу в общественном транспорте, — сказала Ева, пытаясь сменить тему.

— Что ты делала? — нахмурилась я.

— Не смотрите так на меня, — пожала плечами Ева. — Мне интересно наблюдать за людьми. И, кстати, я увидела парня, который уступил место пожилой женщине, помог ей сесть и всю дорогу держал ее сумку. Такое сейчас редко встретишь.

— Он был красавчиком? — улыбнулась я, подмигивая.

— Да. Он был красив и учтив. Если бы он подошел ко мне, я бы с ним встретилась.

— В этом наша проблема, — добавила Эмили. — Хотя нет, не наша, а мужчин. Когда они видят красивую девушку, думают, что у нее кто-то есть, и никогда не подойдут. Хотя на самом деле чаще всего у нее недостаток мужского внимания.

Мы думаем, что спланировали эту жизнь от начала и до конца. И думаем, что, если следовать четким правилам, которые сами же установили, то все будет хорошо. Но потом что-то случается, и все летит коту под хвост. Мы не всегда можем предугадать жизнь. Судьба подкидывает сюрпризы, часто, правда, неудачные, но все же большинство из них нужны нам, по крайней мере судя по моему опыту.

— Что ты чувствовала, когда увидела его и когда говорила с ним? — спросила Долорес, смотря на меня.

— Ничего, — ответила я. — Первой моей мыслью было защитить вас, как и последней. Я хотела убить его и не один раз думала об этом.

— И что тебя остановило?

— Сначала ты должна была узнать, что он жив, — Долорес и Ева посмотрели на меня с ужасом, и только Эмили одобрительно кивнула. — Вы думаете, что я монстр, который ничего не чувствует, но по большому счету все, что я делала и о чем думала, так это все, что подсказывало мне нутро. Чувства, которые я испытывала раньше — защитить себя, теперь дочь и вас.

— Мы не считаем, что ты монстр, — начала Ева.

— Нет, считаете, — перебила я. — Ну да плевать. Это ваше право. Но да, если бы я могла выстрелить ему в сердце и перестала бы чувствовать вину за то, что все те девушки умерли, и ты, Ди, перестала бы страдать, мне не нужно было даже секунды на раздумья, я бы выстрелила.

Все затихли. Я могла сказать с идеальной точностью, сколько ударов в минуту стучали сердца каждой. Все в жизни возвращается бумерангом. И я сдерживалась еще по причине того, что не хочу, чтобы за мои собственные грехи расплачивался мой ребенок.

— Я бы тоже так сделала, — наконец сказала Эмили после удушающей минуты тишины. — Я бы тоже убила ради счастья или спокойствия каждой из вас. Идемте.

Эмили взяла бутылку шампанского, четыре бокала, и мы направились на балконную террасу.

— Сколько ты без него? — спросила я у Долорес.

— О такой цифре даже не говорят.

— Я хочу выпить за наших замечательных мужчин, — сказала Эмили. — Ведь как бы то ни было, мы все тут мужчины и женщины, но все же всего-навсего люди.

— За вас, неудачники! — вскрикнула Долорес, когда каждый забирал свой бокал от Эмили.

Я ненавижу секреты. Все время пытаюсь раскрыть тайны, но парадокс в том, что, чем больше мы скрываем, тем больше у нас секретов от нас самих.

— Ты что-то еще скрываешь? — прошептала Эмили мне на ухо.

— Почему ты думаешь, что я всегда что-то скрываю? — нахмурилась я.

— Потому что ты всегда что-то скрываешь, — покачала она головой, делая очередной глоток. — Стейси, мы любим тебя больше, чем ты нас. А ты в свою очередь нуждаешься в нас больше, чем мы в тебе, но это не важно. Мы семья.

— Все изменилось, Эм.

— Кроме нас.

По дороге домой, я позвонила Донне, с которой у нас чаще всего совпадали мнения, и убедилась в том, что у меня есть душа. До сих пор.

— Они думают, что у меня нет моральных ценностей, Ди, — говорила я. — Все, кроме тебя и Эмили, так думают.

— Я сомневаюсь, что Долорес, Ева и Эбби так считают. Они думают, что ты другая, но все, что ты делаешь, это защищаешь тех, кого любишь. А любовь — это чувства.

Когда я входила в дом, держа коляску в руках, мне позвонил Майкл.

— Привет.

— Мои любимые дома? — слышала я улыбку в его голосе.

— Нет. Эстель дома, а твоя машина вместе с тобой.

— Эс…

— Я не хочу с тобой разговаривать, Майкл. Купи молоко, несколько упаковок подгузников, влажные салфетки, также несколько упаковок, и…

— Сменные пеленки, несколько упаковок.

— Точно, и еще, давай быстрее, я хочу отдохнуть.

— Уже еду, лакомый кусочек.

Я набрала ванную и, включив музыку, взяла на руки Эстель, окуная ее в воду. Она выдавала смешные звуки, а я смеялась, чувствуя себя такой счастливой. Она была моим светом, и единственной к кому я все время хотела прикасаться, чувствовать и обнимать. Я не могла понять, как родители могут оставить своих детей. Если бы она уехала, мое сердце разорвалось бы в клочья.

— Вы самое идеальное, на что можно смотреть, не переставая, — услышала я голос Майкла за спиной.

Эстель лежала в воде, играя игрушкой, а я смотрела на нее, сидя на тумбе.

— Я рассказала все Долорес, — прошептала я.

— И как все прошло? — спросил Майкл, присаживаясь рядом.

— Ужасно. Она плакала, и я не могла остановить поток слов и…

Я запнулась, понимая, что сейчас рассказываю о своих чувствах.

— Тебе нужно научиться доверию, Эс.

— Я очень долго училась недоверию.

— Доверие, — закутал Майкл Эстель в полотенце. — Самое трудное чувство. Трудно найти людей, которым можно верить, но даже если нашел однажды, люди могут предать. То же самое, что случилось с Долорес и, в конечном итоге ты понимаешь, что верить можно лишь себе.

— И что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что бутылка Каберне Совиньон 2000 года стоит на столе, красные розы в вазе, и иногда приятно поговорить с тем, кто не осудит тебя.

Он вышел из ванной, а я смотрела на закрытые двери, задумываясь над его словами. Ведь зачастую мы и правда не учимся доверию. Нам легче искать оправдание недоверию, нежели его причины.

Я направилась на кухню, усмехнувшись розам, а затем поднялась в детскую и увидела, как Майкл одевал Эстель.

— Куда ты ее наряжаешь?

— Пора ей познакомиться с бабушкой, дедушкой, дядей и домом, где вырос ее отец, — ответил он. — Одевайся на свой вкус.

Я улыбнулась, открывая шкаф Эстель.

— Одень ей эти джинсики и футболочку голубую, вот ту, — отдала я ему вещи. — Синий жакет, под ее глаза, и синие ботиночки. А ты надень синий галстук.

Я вошла в свою спальню и открыла шкаф. Выбрав синее платье-футляр до колен, я была воплощением элегантности и сдержанности. Обула туфли на завязку по всей длине от щиколотки до пальцев, и как всегда застегнула на правой руке браслет.

Все меняется. Все в мире очень относительно и временно. Донна говорила, что нужно самой стать счастливой, чтобы быть счастливой с кем-то. Ведь требовать от другого человека, чтобы тот сделал счастливой именно тебя, до тех пор ты несчастна — эгоистично.

— В каком районе ты вырос? — спросила я, когда мы ехали с Майклом к его семье.

— Бронкс.

— Бронкс? — удивилась я.

— Да, он мало изучен, но интересный.

Мы приехали в небольшой домик, вокруг которого росло множество цветов. Несколько садовых гномов и деревьев, которые украшали лужайку, и под навесом был столик и несколько стульев.