Вист приглашал меня на ужин раз за разом, понимая, что никакой завтрак нам больше не светит. Он словно увидел зеленый свет, когда Майкл пропал. Жизнь — это коктейль, в котором смешивались обыденность и пиздец, но тем не менее, рядом с Майклом это не ощущалось неподъемной ношей. Мне не нужно было меняться. Ничего доказывать.

И приехав домой около трех часов, я еще долгое время лежала с открытыми глазами. Я не могла уснуть, и когда уже собралась вставать и заняться чем-нибудь, что отвлечет меня, зазвонил мой телефон. Номер был неизвестный, и я на мгновение подумала сбросить вызов, но голос внутри, который кричал: «Возьми чертову трубку», — победил.

— Эс, — услышала я голос Майкла. — Я люблю тебя. Я люблю тебя, и нихера у меня без тебя не выходит.

— Где ты?

— Выйди на балкон.

Я сорвалась с кровати и набросила на себя одеяло. Я цеплялась за чертову ниточку, которая была как воображаемый мною горизонт. Майкл стоял на балконе, словно просто вышел покурить. На секунду я поверила, что это мое воображение. Он смотрел прямо на меня, наблюдая. Я никогда не видела никого, похожего на Майкла. Он буквально был прекрасен. Я попыталась что-то сказать, но не смогла.

— Ты веришь мне? — спросил он.

— Нет, — приближалась я маленькими шажками.

— А хотела бы поверить?

— Больше всего на свете, — стояла я настолько близко, что чувствовала тепло его тела. — Помнишь меня? Я была твоим лучшим другом, и ты мне доверял.

— Да, и мы все время ссорились.

— Нас с тобой больше всего ссорят дни, проведенные друг без друга. Но плевать, — взяла я его за руку. — Пойдем, уложим тебя в кровать. Ты ведь устал. Поговорим завтра, когда твои мысли прояснятся.

Майкл схватил меня за плечи, крепко сжав их.

— Эс, ты что, не видишь? Мне придется заниматься этим всю мою жизнь.

— Тогда остановись, — ответила я, не отводя взгляд.

— Я не могу взять и остановится. Люди вроде меня не могут. Я увяз в этом, и стоит мне отвлечься, и я труп. Ты труп. Наша дочь, — видела я боль в его глазах. — Она погибнет, Эс. Все, что я делаю, ради вас двоих. Ты слышишь меня?

— Я слышу тебя.

— И ты все еще хочешь положить меня в свою постель? Все еще хочешь быть с чертовой мишенью всю свою жизнь?

— Майкл…

— Ответь мне!

— Да! — вскрикнула я, когда чувствовала, что вот-вот сорвусь.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя!

Майкл прервал меня жестким поцелуем. Он схватил меня за волосы, притягивая к себе, и я почувствовала, как сильно он нуждался в этих словах. Ему нужно было знать, что его любили. Боже, в этот момент я поразилась, сколько же ужасов ему пришлось пережить, чтобы так хотеть услышать это. Когда его губы оторвались от моих, он прижался своим лбом к моему и с грустью заглянул мне в глаза.

— Я не могу так больше, Эс. Думал, что смогу ничего не чувствовать, но сегодня ночью после каждого удара, нанесенного другому, я чувствовал, как внутри что-то разрывается. Я чувствовал боль, от которой не могу избавиться. Я убиваю, хороню, смываю с рук кровь, и я вижу красный повсюду. Я не могу остановиться.

Его лицо побледнело, и я сняла с себя одеяло и обернула его вокруг Майкла. Его кожа была совершенно холодной, словно на улице был мороз, и он был лишь в шортах.

— Я хочу увидеть самую разрушенную часть твоего сердца, Майкл, и тогда я буду знать место, откуда начинается мое уважение к тебе, а с этого и любовь.

Кто-то сказал: «Норма — это иллюзия. Что норма для паука, хаос для мухи».

Когда я проснулась, Майкла уже не было. Я знала, что так будет, и пусть я и переживала, мне было чем заняться. Он оставил мне письмо, которое я, конечно, отложила в долгий ящик.

Я села в машину и поехала к своему отцу. Боже, что я делаю? Я ненавижу его, и он хотел, чтобы я умерла. Но что-то тянуло меня к этому месту, и я просто хотела узнать. Я припарковала свой автомобиль и направилась во двор. Я была уверена, что мой отец живет где-то в частном районе Хьюстона, за огромное преимущество — отсутствие людей. В Хьюстоне тишина и спокойствие, по сравнению с Нью-Йорком, и это был бы рай для отца. Но на самом деле он жил слишком скромно. Никакого белого забора, достроенного гаража и фигурок на улице, которые бы украшали двор. Никто бы не обратил внимания на этот дом, и, возможно, в этом и был смысл. «Ему нужно обзавестись питомцем», — подумала я, все еще направляясь к дому. Я хотела познакомиться с ним. Как глупо, что я так и не смогла смириться с потерей семьи. Я подумала о том, что любила свою квартиру, в которой жила ранее, хоть она была холодной и неприветливой. Возможно, как и я сама. Мой дизайн был очень современным: темно-красные стены и черная мебель.

— Здравствуй, — сказала я, когда отец открыл дверь.

— Здравствуй, Стейси.

Я махнула головой на скамью около дома, и он последовал за мной. Я достала пачку сигарет, сняла пиджак и поставила сумку на землю. Дрожь пробежала по телу, и я зажгла сигарету, сделав первую затяжку. Человек, сидящий напротив, сделал тоже самое. Уильям смотрел на меня несколько минут, молча наблюдая за каждым движением.

— Когда ты начнешь покупать подарки?

— Я покупаю подарки, — ответила я. — Но только себе.

— Где ты была?

— Много где, — докурила я первую сигарету и взяла вторую. — Была в интернате, потом в нескольких приемных семьях.

— А теперь ты где?

— Здесь, — слишком громко вздохнула я. — В Нью-Йорке. Не заметно?

— Ты все шутишь?

— Не хочу воспринимать эту жизнь всерьез.

— Ты очень похожа на свою мать. У тебя ее глаза и ее улыбка. Ее фигура, но с одним отличием — она гордилась тонкой талией и всегда носила платья, а ты, как я вижу, все прячешь под штанами.

— Я не буду обсуждать с тобой свою фигуру.

— Ей приходилось делать все возможное, чтобы включить меня в программу, когда она забеременела. Я не мог перестать пить, а твоя мать начала изучать проблему алкоголизма и пыталась поделиться со мной своим знанием, чтобы потом я мог заботиться о тебе. Она исследовала множество программ, а я был не в состоянии даже просто услышать ее. Потом она осознала, что у меня абсолютно нет желания вступать в какую-либо программу или даже клуб, и ее борьба закончилась, — слеза скатилась по его щеке. — Все ее попытки оставались для меня пустым звуком. Но и уйти из ее жизни просто так я не мог, ведь любил ее больше всего на свете. Я ушел, она плакала, и я каждый день мозолил ей глаза, ошиваясь у вашего порога. Я плакал и умолял, чтобы она сделала аборт, а когда она отказывалась — обвинял и ругался на нее, а затем снова плакал и умолял.

Я пыталась сдержаться, но не смогла, и спрятав голову в ладонях, горько заплакала. Я хотела забыть все, что в прошлом ранило меня, хоть и не пыталась забыть, чему оно меня научило.

— Когда ты выходишь замуж, Стейси? Когда свадьба?

— На горизонте, — вернула я себе самообладание и поднялась с места.

— А что такое твой горизонт? — спросил у меня Уильям, когда я начала уходить.

— Горизонт — это воображаемая линия, которая удаляется от нас по мере нашего приближения.

— Когда ты стала такой бездушной? — вскрикнул он мне вдогонку, когда я открыла дверь машины. — Ты не могла такой родиться, ведь у твоей матери было доброе сердце.

— Да, — лишь прошептала я сама себе. — Доброе сердце, которого не было у тебя, а я больше похожа на тебя, чем на нее.

Человеческая душа неосязаемая вещь. Да, кажется, она такая же продажная, как и вещь в настоящее время, но иногда люди сохраняют ее, даже на немного. Я не продала свою, но и не могу сказать, что сохранила. Мы никогда не думаем, почему падаем именно в тот день, в который падаем. Разгоняемся до скорости, на которой ни разу не ездили, также в определенный день. Почему? Нет, правда? В жизни мы не замечаем, что разгоняемся или падаем в этот день, потому, что нам это нужно. Парой мы хотим упасть, и иногда — это лучшее, что с нами случается.