— Не больше, чем у тебя.

Я со злостью посмотрела на него, затем отдала пиджак. И когда Майкл схватил меня за руку, вывернула его руку, освобождаясь.

— Держись от меня подальше.

Я направилась к выходу, набирая номер Долорес. Я ненавидела его и любила одновременно. Он говорил правду, но снова тот же вопрос, всегда ли нужно слышать эту правду? Я знаю, что не была той, кто мог бы быть примером идеальной женщины, но слышать об этом лишний раз не хотелось.

— Привет, можешь говорить?

— Не уверена, — ответила Долорес, явно борясь с похмельем.

— Где ты?

— Понятия не имею.

— У скорби пять стадий. Какая сейчас у тебя?

— Шестая.

— Это как? — села я в такси.

— Всю жизнь жить в собственном заключении. Я уложила адвоката.

— И как суд присяжных?

— Эс, я сейчас не в состоянии шутить.

— Береги себя, Долорес, — прошептала я, затем положила трубку.

Нежелание ехать домой было словно живое. Высказываться я не хотела подругам, да и что я им скажу, так что, выйдя из такси в нижнем истсайде, я вошла в вагон метро. Шикарное платье было уже без какого-либо товарного вида, как и моя жизнь.

Влюбиться снова бывает порой сложно. Но я всегда считала, что Майкл, как автомат Калашникова 47, то есть если я его освоила, то и пистолет смогу. Но только со временем ты понимаешь, что освоить пистолет и стрельбу гораздо легче, чем человека. Влюбиться снова мне поздно с тех самых пор, как я узнала, что беременна. Этот человек всегда останется отцом моей дочери и человеком, которого я полюбила или к которому привыкла.

Люди выходили, и я ехала одна. Со временем, когда утихнут страсти, я уйду. Заберу свою дочь и уеду. Но что потом скажет вселенная? Что жила женщина, которая не боялась крови, трупов и смерти, но входила в ступор об упоминании собственных полуотношений?

И он снова нашел меня. Я сидела спиной к Майклу, подгибая под себя колени, а он обнимал меня за шею, периодически вдыхая аромат моих волос.

— Ты снова пришел за мной, — прошептала я.

— Как и всегда, — обнял Майкл сильнее. — Я всегда найду тебя. Парадокс в том, что ты не сбегаешь, Стейси. Ты уходишь гордо и смело, оставляя после себя запах опасности и желания завоевать твое сердце.

— Ты не сможешь этого сделать.

— Но я есть там, а для тебя это высшая степень любви, — вдохнул он запах моих волос. — Прости меня.

Вагон был пуст, не считая нас двоих, и мы говорили. Майкл был прав, приятно поговорить с человеком, который не осудит тебя. Теперь я особенно остро ощущала движения его пальцев скользящих по моей коже. Майкл был так близко, что я не чувствовала ничего, кроме тепла его тела. Я открыла веки, но сильно их не поднимала. Я лишь наблюдала за нашими руками. Желание. Я хотела чувствовала снова вкус его губ. Хотела знать, какие в этот момент они на вкус.

— Насчет того, что произошло, — начала я.

— Ты насчет того, чтобы я держался от тебя подальше? — обнял меня Майкл, смотря в глаза.

— Нет, насчет Долорес.

— А как насчет держаться подальше?

— Я рада, что ты здесь.

И как только я сказала это, то поняла, что это действительно было правдой. Я не говорила это из-за кого-то, а только ради себя. Я говорила это, потому что этот мужчина не просто отец моего ребенка, а тот, кто занимает часть моего сердца, и теперь совсем нежданно пришла тишина. Я словно быстро постарела и без разговоров с собственной душой ранее начала ее понимать. Чувства — феномен. Я заметила, что чем больше мы говорили, тем меньше я думала о сексе. Тем чаще вспоминала о существовании собственной души, забывала о гормонах и физиологии.

— Нет ничего лучше утреннего кофе, — сказала я, проснувшись рядом с Майклом.

— Сейчас четыре часа дня, — засмеялся он, целуя мою ладонь.

— Нет ничего лучше утреннего кофе в четыре часа дня.

Ночью мы доехали до конечной станции, а потом обратно. После, гуляли по Нью-Йорку и разговаривали. Боже, мы столько разговаривали, и столько смеялись. У меня такое чувство, что я любила Майкла, даже когда не знала. Я знаю, что мы оба ушли, но лично я так хотела вернуться. Все это время я любила лишь единственного человека. Пусть были и другие, но я ни с кем так не смеялась. Ни с кем не чувствовала столько всего одновременно. Ни за кем не хотела наблюдать и не хотела, чтобы кто-то другой на меня смотрел. Не хотела, чтобы другие успокаивали. Не хотела, чтобы они держали или даже разбивали мне сердце. Всю жизнь все было против меня, и я тратила ее попусту со столькими людьми. А потом появился Майкл, и день за днем он собирал меня по крупицам заново. Мы любили и лишь насмехались друг с друга, наблюдая за глупыми попытками полюбить кого-то другого. Что бы я не делала, все это время во мне был лишь единственный человек.

— Знаешь, вчера я поняла кое-что, — смотрела я на Майкла. — Я вдруг поняла, что безумно рада, что ты есть у Эстель. Я знаю, что ты ее отец, но не у всех он есть, и, наверное, это глупо…

— Прости меня за мой кретинизм, — прервал он мой дурацкий лепет. — Я понимаю, что простить трудно, но попытайся, Эс. Просто попробуй. Я вел себя, как дурак, лишь потому, что боялся, а после потому, что думал, что мы так или иначе будем вместе. — Майкл легко дотронулся к моим губам, все еще не отводя взгляд. — И я тоже рад, что ты есть у нее.

— А теперь заткнись и просто дай мне поспать, — снова закрыла я глаза с улыбкой на лице.

— Ты теряешь время, а вместе с ним важные моменты жизни.

— Наслаждаясь сном?

— Именно. И чем раньше ты признаешься в этом, тем раньше поймешь, что это неизбежность жизни, а не слабость.

— Ага, — встаю я с постели, пока Майкл наблюдает за мной с улыбкой на лице. — Ты гребаный узурпатор.

— Я не забирал у тебя власть, — кричит он мне вдогонку, когда я направляюсь в кухню.

Я поставила варить смесь для Эстель и, открыв холодильник, уставилась на банку сока, словно в ней были все ответы на интересующие меня вопросы. Я слышала, как Майкл говорит что-то нашей дочери, а затем и услышала шаги его босых ног по полу.

Я иногда так быстро говорила, а порой молчала несколько дней подряд. Но Майкл был тем, кто понимал и мою болтовню, и мое молчание. Он смеялся, когда я смеялась, особенно когда мой смех становился истерическим из-за собственных шуток, которые на самом деле были невероятно глупы. Но из этого всего, что было в моей жизни, сильнее меня смешили лишь попытки полюбить кого-то другого, кроме него. Лучшим в мире был совершенно не его одеколон или улыбка, которая заставляла мое сердце трепетать. И не то, что он знал о моем предпочтении в розах и лошадях. И даже не то, что моя дочь будет похожа на своего отца. Лучшим в мире был именно Майкл, без всех дополнений и привилегий, которыми я пыталась оправдать то, что чувствую.

— Помнишь ты говорила о своем доме? — задал мне вопрос Майкл, на который я ничего не ответила, лишь посмотрев на него с непониманием. — Давай поедим сегодня?

— Судя по всему, ты утро начал не с кофе, а с виски. Или хлопья заливал водкой.

— Я думаю, ты не права.

— Мне плевать, что ты думаешь, — закрыла я холодильник, показывая ему средний палец.

— Это не правда. И ты можешь отрицать сколько угодно, но глубоко внутри ты знаешь, что в моих словах есть смысл.

— Возможно, — отдала я ему бутылочку с молоком для кормления Эстель. — Дай ее мне уже, я даже ударить тебя не могу.

— Думаешь, я этого не знаю? — усмехнулся он. — Почему ты не хочешь?

— Я боюсь потеряться, — прошептала я, собираясь уйти. — Я боюсь потеряться в себе.

— Я тебя никогда ни о чем не просил, Стейси. Но, пожалуйста, сделай это для меня. Сделай это для себя.

Не знаю, зачем я согласилась на все это, но он так смотрел на меня. Словно от ответа «да» зависела вся его жизнь. И мне захотелось сделать что-то для кого-то, кроме подруг, даже если это такая мелочь. Эстель осталась с Донной и Адамом, а мы отправились в Хэмптон.