Вот только куда проще сказать, чем сделать, потому как ненависть бывших соплеменников друг к другу превышала все разумные пределы, и два войска сцепились буквально насмерть. Всадники обменивались ударами, топтали павших конями, изо всех своих сил пытались достать врагов копьями. Лошади ржали, люди ругались, бились молча, кричали от боли. Дмитрий уже ничего не контролировал: все, что ему оставалось, – лишь драться, а это он умел очень хорошо. Смертоносное копье из звездного металла, подарок Шамаханской царицы, пробило очередного врага. Это был уже и не изменник-берендий, а просто какой-то степняк из тех, что пришли на помощь прорвавшимся соратникам.
Дмитрий вспомнил все те истории, которые рассказывали о том, что творили псоглавцы в захваченном Шамаханском царстве, и его тоже переполнила ненависть. Богатырь бил копьем направо и налево, он уже не думал о том, что может убить кого-то из родственников или тех, кого знал в прошлом. Он ненавидел эти оскаленные собачьи морды так, словно это были и не люди вовсе, а чудища с песьими головами. Чудища, способные только убивать и не могущие ничего создавать. Все что у них было при себе – вышколенные кони, ладные кольчуги, острые мечи – все это досталось им от его народа, когда они все были берендеями. Даже сейчас, за его спиной, в Устюге, в кузницах куют мечи и сельский инструмент, в мастерских ремесленников создаются очередные творения. А что есть у них, у изменников? Кочевой образ жизни? Делай налет, грабь, убивай и насилуй, ибо только так достойно жить степняку? Дмитрий в очередной раз понял, какой важный выбор сделали его предки, перейдя на сторону Руси и обеспечив племени совсем другое будущее, где есть место не только воинам, но и мастерам, хлебопашцам, кузнецам и знахарям. Нет, не дождетесь, твари, берендеев вам не сломить!
Царь ринулся в атаку с новой силой, и его соратники усилили нажим, вот только даже это не помогло. Врагов прибывало слишком много, в прорыв вливались толпы кочевников, а тающему воинству берендеев не по силам остановить их. «Проклятье… Илья, где же ты?! Еще немного – и нас тут всех перебьют!..»
Муромец угрюмо смотрел на поле боле, где все, сказать прямо, шло совсем не так, как ему хотелось бы. Враги хорошо организованны и отважны, а еще их просто больше. Галичане, то есть теперь волчья стая, держались хорошо, но это было и понятно, остальные пятились, однако строй не разрывали. Только новгородский полк побежал, не зря Святогор не слишком жаловал это соединение. Пока богатырь-воевода думал, чем закрыть прорыв, берендеи сами без команды организовали контрудар. С одной стороны, это правильное решение, с другой – для всех будет лучше, если даже союзники станут подчиняться приказам. Вот только враг тоже понял правильно значение разорванного строя. Предводитель степняков бросил на помощь прорвавшимся всадникам немалое подкрепление, и берендеям пришлось тяжко. А резерв у Ильи оставался только один, катафрахты Царьграда. Сам он их в бою не видел, не довелось, но Святогор почитал этих закованных в кольчугу всадников и их коней грозной силой, а старый учитель редко ошибался в подобных вещах.
Вот только если у врага найдутся силы для обхода с фланга, остановить их будет нечем. Поэтому Илья ждал, боясь потерять последний резерв. А враг тем временем проминал оборону, медленно и с большими потерями, но все же проминал. И все же Илья, сколько ни всматривался, никак не мог обнаружить признаков обхода. Выглядело так, словно эти атакующие степняки и те, что из южной группы, – два разных войска. Те использовали хитрость, пытались запутать и обмануть, а эти полагались на свою силу и натиск. И Муромец решился; подняв руку, он скомандовал катафрахтам атаковать, как раз когда передовой отряд кочевников прорвал строй берендеев и начал просачиваться в тыл русских войск. Сейчас или никогда.
Всадники опустили копья и начали набирать скорость для удара. Враги заметили приближающуюся опасность, но что они могли сделать против железной лавины, несущейся на них?.. Копейный удар сразу сбил весь гонор с торжествующих псоглавцев, их передовой отряд не смог ничего сделать, разом погибнув под напором бронированных всадников. Для повышения мощи натиска Илья сам несся впереди, обнажив сверкающий кладенец. Всего пять сотен всадников, но они смогли остановить прорыв и даже потеснили врага, который уже начал ощущать вкус победы. И все же степняки не дрогнули: ратники в собачьих шлемах, невзирая на многочисленные жертвы, сумели остановить натиск его бронированного резерва, и теперь его всадники увязли в схватке. К врагам подходили все новые резервы, которых больше не было у русских. На что Илья надеялся – на то, что от такого удара и больших потерь враг побежит? Обычно так и бывало, но не с таким врагом. Псоглавцы не сдавались, и мысль о бегстве их, похоже, не посещала вовсе. Илья крепко сжал рукоять меча; планов больше нет, подкреплений тоже, теперь оставалось надеяться только на стойкость своих войск. Врагов тоже не бесконечное количество, вражеский воевода бросал в бой, возможно, свои последние резервы. Теперь кто первый дрогнет, тот и будет разбит, а победитель будет добивать бегущих, пытающихся спасти свою жизнь.
Соловей Будимирович не видел, что происходит в центре, однако он замечал, что враг кидает туда все новые и новые подкрепления, а значит, там жарче всего. И все же и у них, на правом фланге, сеча шла яростная. Пока еще его ребята держали строй, но воевода сомневался, что это продлится долго. Одно дело эти тяжелые пехотинцы с волчьей головой на знамени, которые годами тренировались удерживать стену щитов и весьма в этом преуспели, и совсем другое – его парни, вчерашние матросы, навыки которых выдерживать качку или ловко лазить по вантам сейчас мало помогают. И все же они держались: помогала ярость и ненависть к врагу, который был сейчас буквально на расстоянии удара клинком. Псоглавцы все давили и давили, и его воинство пятилось назад, потому как удержать строй иначе не выходило. Соловей с ужасом подумал, что еще немного – и враг оттеснит их назад, а это откроет степнякам возможность ударить в спину соседним полкам.
Бывший флотоводец решился на опасный прием – шанс на провал велик, и все же воевода взял на себя ответственность.
– Разорвать строй! – рявкнул Соловей так громко, как только мог, и тут же сотники продублировали его приказ. Часть ратников не поняли, а может, и не услышали приказ, но это было уже не важно. Услышавшие разорвали сплошную стену щитов, и степняков затянуло в образовавшиеся прорехи. Теперь битва превратилась в беспорядочную свалку, что сразу увеличило количество потерь с обеих сторон. И все же бывший флотоводец не ошибся: его моряки чувствовали себя куда увереннее в таком хаотичном сражении, столь сильно напоминавшем схватки на палубах кораблей во время абордажа. Отступление остановилось, но за это пришлось заплатить дорогую цену. Когда идет бой стенка на стенку, потери невелики, потому как все закрыты щитами, и лишь редкие удары в уязвимые места достигают свои цели. Другое дело – беспорядочная свалка, тут раненых и убитых сразу становится много, и отличить своего от чужого можно лишь по шлему в виде оскаленной собачьей головы.
Соловей и сам бил булавой по этим отвратительным мордам, не зная жалости и пощады, а те, кто потерял после вторжения степняков свои семьи, – и вовсе были зловещими ангелами мести. Соловей огляделся: соседний туровский полк еще держал строй, а вот у переяславцев дела тоже шли неважно. Степняки проломили их порядки, и там тоже начиналась беспорядочная свалка. Кажется, в центре ситуация стабилизировалась, по крайней мере, подкрепления туда больше не прибывали. Проклятье, больше ничего не видать… Соловей ударил палицей подбежавшего псоглавца, но тот увернулся и нанес хлесткий боковой удар своей саблей. Кольчуга выдержала, и воевода сумел достать врага. Он кинулся сверху на упавшего противника, пытаясь нанести удар по голове. Степняк закрывался руками, но скоро он пропустил один из ударов и затих. Сзади в ногу вошло копье, вызвав резкую вспышку боли. Соловей махнул булавой назад вслепую, но лишь рассек воздух. По счастью, новых уколов не было: скорее всего, врага убил кто-то из буяновцев.
