– Что-то в этом покушении не все вяжется… Чем король мог прельстить того, кто идет на смерть? Золотом? Оно мертвецу без надобности. А эти убийцы шли на явную смерть: покушение в людном месте, где куча стражи… нет, они и не думали, что смогут уйти. И еще кое-что: говорят, что Трофим этот перед смертью смеялся, пока ему Колыван голову не проломил. Никак не похоже это на королевских убийц, нет, это что-то личное.

– Убийц было трое – так что это уже не личное. Тем более что этот Трофим несколько месяцев все готовил и все это время сопровождал нашу княгиню, шутил с ней, улыбался. Нет, ничего личного тут нет, тут холодный расчет. А то, что он смеялся… возможно, Сигизмунд обещал кому-то из его близких роскошную жизнь, вот он и радовался, что устроил кому-то из своих такой королевский подарок.

К сожалению, все это звучало слишком логично и правдоподобно. Проклятый Колыван, убил на месте единственного, кто мог пролить свет на эту историю… теперь оставалось только предполагать. Если за покушением стоял король, это означало только одно: покушения будут повторяться. И теперь, когда оставить богатыря защищать правительницу не было возможности, следующее покушение могло стать успешным. И предотвратить его можно только одним путем: убить маленького мальчика, который еще ничего не понимает, невинного как младенец, потому что младенец он и есть. Проклятье… в такие моменты ему страшно хотелось быть куда глупее, рубить врагов с яростным азартом и не лезть в государственные дела. Потому как государственные дела – они вот такие вот.

– Ну а я тут при чем? Вы же не предложите мне пойти и убить ребенка? Я слишком заметный, меня к нему не подпустят.

– А обращаемся мы к тебе по одной, но очень важной причине: мы не знаем человека, у которого была бы и шапка-невидимка, и сапоги-скороходы, а ты знаешь. У нас нет своих людей в ближнем окружении короля, а готовить убийство годами и внедрять нового человека нет времени. Шанс есть только у такого человека.

– Вы про Ратибора? – удивился Святогор. – Но он не мой человек, а Марьи.

– А поскольку Марья мертва – возможно, он не откажется от этой… работы, столь нужной государству и которая спасет от смерти одну славную девочку.

«Марья не мертва», – хотел было возразить Святогор, но не стал. Сидевшие пред ним люди по-своему тоже хотели блага его родине, но уж очень часто их взгляды на это самое благо расходились с его взглядами, так что не стоило выдавать им все, что он знает. Вместо этого он ответил:

– Я могу попытаться, но обещать что-то не стану. Как его позвать, я придумаю, но, сами понимаете, он может и не отозваться.

– Мы понимаем, – кивнул Рогволд, – и ты понимаешь: жить будет либо мальчик, либо наша Аленушка. А она скоро станет царицей. Ты ведь любишь царей, это все знают, так что готовься к коронации, она послезавтра. А сразу после нее выступай в поход. Два дня – немного, мы понимаем, но ты уж постарайся успеть.

Второй разговор предстоял куда более сложный, и для начала нужно было отойти от первого. Детоубийцей становиться не хотелось совсем, но и Аленушку оставлять на расправу убийцам тоже нельзя. Вот как поступить?.. Прав Рогволд: как ни крути, если за покушением стоит Сигизмунд, обоим детишкам не жить. Может, оно и лучше, умереть в младенчестве, пока ничего не понимаешь…

Святогор остановился и обругал себя последними словами: ничего себе «лучше» нашел! Мерзость какая, нельзя детей убивать… А с другой стороны – куда деваться? Проклятье, нет выхода, никакого нет. Защитить будущую царицу можно только так. Проклятый Колыван, дурень, беспутный мальчишка, это надо же было – забить единственного человека, который мог все прояснить! Или однорукий тоже был в этом замешан? Нет, это уже совсем заумь, да и стал бы он тогда счеты с жизнью сводить? Или потому и свел, что не мог вынести того, что сделал? Все-все, Святогор, уймись: здоровая подозрительность – это хорошо, но ты уж совсем куда-то не туда загреб… Колыван был верен Аленушке, верен как пес. Сколько ты с ним бесед проводил, пытаясь на свою сторону склонить, когда он у тебя в плену был? Нет, не мог он предать, вздор это. Значит, не знал.

И нечего придумывать лишнего, он же молодой совсем, по меркам богатырей. А сколько ему настоящих годков-то было? Когда Финист был молод – и он тоже был молод. То есть он где-то ровесник нашей Варвары должен быть, за пятьдесят ему быть должно. Вообще, в таком возрасте уже пора бы и соображать, и эмоции под контролем держать. Обманываешь себя, сам-то сильно смог сдержать чувства, когда голову Мстислава на колу увидал? Попадись тебе бука в тот момент, смог бы его беспристрастно допросить? Не смог бы, сам себе не ври. Никакой возраст не вытравит человеческое, хоть тысяча лет, хоть пятьдесят. И все же, все же: останься жив убийца, он бы смог развеять сомнения, а теперь что, теперь рисковать нельзя. Аленку нужно защитить, а значит, младенца надо умертвить. Вот и нечего себя изводить: надо – значит, надо. Противно? Ничего, утрешься, не первый раз.

Отбросив сомнения, богатырь двинулся к месту намеченной засады. Ждать пришлось долго, но богатырь умел замереть и не двигаться. Место он выбрал в глубине темного переулка, его здесь не должно быть видно, хотя стоило помнить, что и «дичь» у него тоже сегодня непростая. Еще немного – и он бы плюнул на все и вломился в дом к жертве… но это плохая идея, так как у его цели должен иметься план на случай подобного вторжения. И все же спустя несколько часов его ожидание было вознаграждено: он воочию увидал то, что искал; все приметы полностью подходили под описание, стало быть, вероятность ошибки минимальна.

Темная фигура быстрой походкой двигалась по переулку; отработанным движением гигант вытянул руку и схватил свою жертву. Фигура дернулась, пытаясь вырваться, но он был слишком опытен, чтобы хватать за одежду: пальцы мертвой хваткой впились в руку и тянули человека в переулок. Все происходило в полной тишине, народу в этом месте и днем-то было немного, а сейчас и вовсе никого. Сбоку последовал удар, вполне способный убить здоровенного быка, но богатырь легко блокировал его локтем.

– Не вырвешься, – победно улыбаясь, сообщил он пойманному им человеку. Тот мгновенно прекратил сопротивление: видать, узнал голос.

Богатырь откинул капюшон плаща и довольно осмотрел пленницу: еще по удару он понял, что не ошибся.

– Марья Искусница, собственной персоной. Жестоко убитая чертями в Китеже. Живая и здоровая.

– И как ты меня нашел?

– Я умею искать.

– Это не ответ.

– А с чего я должен отвечать? Это ты мне будешь отвечать.

– А если не стану?

– Станешь, – жестко улыбнулся богатырь.

– Да брось, – усмехнулась в ответ Марья, – мы оба знаем, что у тебя нет времени, чтобы меня разговорить. Может быть, лет через сто – двести непрерывных пыток я и сломаюсь, но это не точно. Ты серьезно думаешь, что упрямее меня?

– Разговаривать мы, выходит, не будем? – нахмурился богатырь. – Тогда я могу просто отсечь тебе голову и унести с собой. И мы оба знаем, что не отрастет.

Мужчина и женщина молча смотрели друг другу в глаза: они знали друг друга уже слишком давно, даже дружили когда-то, но это было много лет назад.

– Давай так, – предложила Марья, – ты мне честно сообщаешь, как ты меня нашел, а я честно отвечаю на твои вопросы. Как тебе такая сделка?

– Даешь слово?

– Даю. Может, и не на все вопросы смогу ответить, но там, где отвечу, врать не стану.

– Хорошо, – сдался Святогор, – на самом деле это несложно. Твоя слабость – хорошие сапоги. Все, что мне было нужно, это дать людям боярина Полкана указание высматривать женщин, которые одеваются просто и неприметно, но чьи сапоги явно стоят больше, чем должны стоить. Два месяца поисков, три ложных наводки на боярынь, бегавших ночью к тайным любовникам, и вот ты в моих руках.

Женщина звонко рассмеялась.

– Действительно просто. В голову не приходило, что меня так могут искать, а хорошую обувь я люблю, это да. Хорошо, верю. Спрашивай, что хотел.