Я подумывала спросить, но в итоге не сделала этого.

Остаток пути в лифте мы проехали молча.

Кнопка, которую он нажал на панели лифта — помеченная «ПХ», предположительно «пентхаус» — погасла прямо перед тем, как лифт остановился с бодрым сигналом. Не глядя на меня, Ревик крепче сжал мою ладонь и вывел меня из лифта.

В голове всплыл вопрос, а вдруг Балидор был прав. Может, Ревик действительно собирался покинуть Дели со мной. Мы сейчас ужасно близки к крыше, и я чисто случайно знала, что отель оборудован вертолётной площадкой.

Посмотрев вниз, я осознала, что всё ещё сжимаю пистолет, который он мне дал, и прячу его в складках зелёного платья.

Он завёл меня за угол, в длинный коридор. В конце этого коридора двое из его людей стояли по обе стороны двери гостиничного номера.

Я знала, что это его люди, ещё до того как увидела татуировки.

Когда мы подошли ближе, они оба уважительно поклонились. Встали они сразу же, как только мы появились в поле зрения.

Одного я не знала. Он смотрел на меня с настоящим благоговейным трепетом в глазах.

Другого широкоплечего видящего с китайской внешностью, длинной чёрной косичкой, свешивавшейся за спину, и татуированными руками, я узнала. Балидор показывал мне его фотографию, пока знакомил с приближенными Ревика. Мы также мельком встречались, когда я очнулась от наркотиков, которыми они меня накачали, чтобы вытащить с территории Белого Дома в Вашингтоне.

Изначально он принадлежал Салинсу.

— Мост, — произнёс он, дружелюбно поклонившись. — Высокочтимая Сестра. Твоё присутствие — честь для нас… честь, которую не выразить словами.

— Врег, — сказала я, кивнув в ответ.

Тот, которого я не знала, слегка опешил при виде пистолета в моей руке, но Ревик отмахнулся от него, предостерегая взглядом. Видящий отступил в сторону, давая мне пройти, а его лицо выражало почти поклонение.

Религиозные фанатики. Супер. Милую компашку он тут собрал.

Я прикусила губу, когда передо мной открыли дверь. Я чувствовала, что они оба пристально наблюдали за мной. Я чувствовала уважение к Ревику, но в то же время их любопытство.

Я знала, что Врег помогал планировать операцию в Белом Доме.

Уже только за это я могла бы врезать ему кулаком по губам.

Тогда Ревик был более-менее прежним. Он пытался спасти меня от того же психопата-видящего Териана и ещё более психованного ребёнка-телекинетика по имени Нензи.

Он преуспел в части убийства мальчика. Проблема в том, что мальчик на самом деле был сосудом для части самого Ревика.

Мой муж, оказывается, был самым известным видящим из всех, когда-либо живших на свете.

Ну, точнее, скандально известным.

Во время Первой Мировой Войны он убил тысячи людей и «видящих-изменников», будучи Сайримном, лидером первого организованного восстания видящих против людей. Пытаясь сделать из него живое оружие, кураторы превратили его в психопата — или в лучшем случае, в крайне запутавшегося религиозного фанатика, решительно настроенного обрушить на человечество месть.

После войны Вэш и остальные старейшины попытались спасти его, отрезав наиболее опасные части его личности и поместив их в тело двадцатидвухлетнего видящего по имени Нензи. Когда Ревик убил мальчика в Вашингтоне, те части его aleimi, или живого света, вернулись в изначальное тело.

А ещё они практически убили мужчину, которого я любила.

В данный момент оставалось лишь гадать, могли ли более стабильные части Ревика контролировать всё остальное, и если да, то в какой степени. Это вопрос, на который все в Семёрке пытались ответить после фиаско в Вашингтоне. Однако Вэш предупреждал меня, что более агрессивные стороны Ревика всегда доминировали.

Последовав за ним в номер пентхауса, я осознала, что всё ещё не знала ответа на этот вопрос. Я также осознала, что веду себя в высшей степени безрассудно. Я буквально видела это в глазах Балидора.

Однако я не могла заставить себя переживать по этому поводу, даже сейчас.

Комната по другую сторону двери пустовала — как минимум, людей здесь не было.

Дорогая с виду меблировка создавала в номере тёплую, но почти антикварную обстановку. Я видела шампанское, стоявшее в серебряном ведёрке со льдом возле разожжённого камина. Камин располагался у дальней стены, выполненный из темно-красного камня, который контрастировал с бледно-голубыми шторами и ковром цвета пыльной розы. Диваны из воловьей кожи стояли по обе стороны узорчатого ковра, постеленного перед очагом. Большие окна, выходившие на ночные огни старого Нью-Дели, занимали большую часть задней стены.

Посмотрев на шампанское, я ощутила, как сжимаю челюсти.

Я посмотрела на Ревика, но он стоял спиной ко мне. Я перевела хмурый взгляд на камин и свечи, горевшие на низком столике.

— Что это такое? — спросила я. Услышав, как за мной закрылась дверь в коридор, я показала на шампанское и свечи. — Учитывая всё происходящее, ты же не можешь серьёзно предлагать такое. Это шутка, что ли? Потому что мне не смешно.

Когда я повернулась, он стоял прямо за мной.

Прежде чем я успела отодвинуться, его рука обвила мою талию. Он прижал меня к себе, прильнув всем телом. Я отреагировала на контакт прежде, чем мой разум включился в работу — или хотя бы сформировал вразумительную причину, почему мне не стоит позволять ему такое.

Мой свет открылся так же быстро; я ощутила, как связывающая нас штука влечёт меня как наркотик.

Я приготовилась к поцелую, но он лишь смотрел на меня, его глаза любовались моим телом в изумрудном платье. Он не скрывал своего одобрения.

Я осознала, что реагирую и на его пристальный взгляд.

Лучшее, что я могла поделать — это отвести глаза.

— Ты хотя бы с пистолетом расстанешься? — спросил он.

Посмотрев вниз на свою руку, я увидела, что всё ещё держу оружие. После кратчайшей паузы я разжала пальцы, позволив пистолету упасть на ковёр. Оружие всё равно для меня бесполезно. Существовала высокая вероятность, что если я убью его, то умру сама.

И я не готова его убить. Возможно, я никогда не буду готова его убить.

Ревик продолжал всматриваться в мои глаза.

После небольшой паузы он покачал головой, тихо щёлкнув языком.

— Так что это за дерьмо с расставанием? — лёгкий немецкий акцент всё ещё звучал в его английском. Он привлёк меня ещё ближе, и я почувствовала, как он твердеет. — Ты пытаешься задеть мои чувства? Или ты просто злишься, что мне понадобилось так много времени, чтобы явиться за тобой?

Я покачала головой, поначалу просто не в состоянии ему ответить.

Я ощутила, как его взгляд становится более пристальным.

— Ты собираешься со мной разговаривать?

— Ревик, — я поджала губы, стараясь привести мысли в порядок. — Что ты здесь делаешь?

Он замер на мгновение.

Я чувствовала, как он пристально смотрит на меня. Я ощущала, как он хмурится, наблюдая, как я избегаю его взгляда.

Затем, безо всякого предупреждения, всё изменилось.

Он открыл свой свет.

В этот раз я издала тихий всхлип. Он превратился в полный боли стон, когда я вцепилась в его рубашку и закрыла глаза. Он не деликатничал; он не пытался уговорить меня открыться в ответ. Его свет вторгся в меня, притягивая с такой интенсивностью, которая затмевала любые потуги здравого смысла. Мои конечности, мой свет, даже мой разум утратил всякую способность сопротивляться. Я чувствовала, что на него это оказывает такой же эффект — а затем его боль сразу же усилилась до такой степени, что я едва узнавала его свет.

Он ушёл в ту депривацию, которую я мельком замечала в мальчике, но никогда во взрослом Ревике.

Его пальцы до боли стиснули мои волосы.

— Проклятье, Элли, — его голос охрип.

Эмоции, которые я там слышала, вызвали резкую боль в груди. Он вновь вжался в меня, пальцами стискивая ткань платья.

— Может, мы сможем поговорить потом, — пробормотал он, вновь глядя на моё тело. — Я так понимаю, тебе это необходимо не меньше, чем мне.