Кроме испытания болезнью – для Светланы и многодневной разлукой с барышней – для Поликлеты, обеим пришлось пройти ещё одно не менее суровое испытание – местной пищей. Ни Светлана, когда лежала в больнице, ни Поликлета в новом своём пристанище, оказались не готовы к дегустации местной кухни, приветливо представленной последней всё тем же услужливым Сусуму Петровичем. Пока Светлана лежала в больнице в бреду и лихорадке и не была в состоянии отчётливо понимать, чем её кормят, Поликлета терзалась вопросами, где бы чего покушать, и с самого первого дня прибытия на жёлтый остров постоянно испытывала чувство голода. То, что она увидела в харчевнях и лавках, её поразило до глубины души – кроме риса и рыбы, при этом частенько сырой, местные жители, казалось, ели только водоросли, грибы и морских гадов всевозможных мастей в пугающем воображение изобилии. Что до мяса, пирогов, картофеля и капусты, так привычных русской душе, об этом не было и речи, и даже чай – чай японцы пили как будто ненастоящий, а прозрачный, ядовито-зелёного цвета.

– Господи, прости им, неправоверным, наверное, с рождения животами маются, поедая всякую нечисть морскую, – жаловалась Поликлета Всевышнему, разворачивая тонкий бумажный пакет с очередным подношением Сусуму Петровича.

Так и есть, в пакете оказались две аккуратные коробочки, перевязанные красной атласной ленточкой. Сусуму протянул коробки Поликлете. Она поняла, что он предлагает сразу посмотреть их содержимое. Развязав ленточки – ишь ты, какой деликатный мужчина – Поликлета увидела, что в одной коробочке был рис, присыпанный сверху мелко накрошенной зеленью и тремя лепестками хризантемы, а в другой – не менее аккуратно нарезанные тонкие ломтики чего-то бурого, с ужасным запахом протухшей рыбы.

– Да что ж это за еда такая? – изумилась Поликлета, слегка воротя нос от коробочки с рыбным духом, так, чтобы не обидеть нечаянного спутника своих дней на чужбине.

– Шиокара, – расплылся в блаженной улыбке Сусуму Петрович, – это карамара. Сорёный, – он приободряющее кивнул, показывая, что и сам не прочь бы отведать лакомство, но это подарок гостям и он не может позволить себе такое кощунство.

Потом он поискал где-то у себя за пазухой и вынул маленький пузырёк с тёмной жидкостью. Поклонившись, он протянул пузырёк Поликлете.

– Поривать, – сказал он, наклоняя пузырёк над рисом, – риса. Шиокара. Тоже поривать.

Поликлета открыла пузырёк, понюхала, хотела было поморщиться, да вовремя остановилась. Неловко, старается человек, угощает, а им всё ж не угодить никак. Да главное, чтоб не отравил ненароком, любезный. Не должен вроде. Христианин какой-никакой. С другой стороны, ежели ты православный, зачем людям гадов несёшь на закуску? Однако негоже с ним ругаться.

– Спасибо, батюшка, за дары твои, – поблагодарила Поликлета услужливого японца, который застыл в ожидании её реакции – предположительно радостного удивления. – Что и соус не забыл. Да только не научены мы вашей кухне и, как питаться правильно, не знаем. Прости ты нас, неблагодарных. Ты бы вот подсказал нам лучше, где бы мы могли чем-то попривычнее разжиться. А? Блинков бы там каких или баранок к чаю. Да и чаю нам тоже хочется, не в обиду будет сказано, не ядовитого цвета хлебать, словно лебеду взяли из-под ног и заварили, а покрепче чего – чтобы красный чай был. Понимаешь?

Сусуму Петрович закивал:

– Понимая… Тонкацу? Ести, ести, тонкацу и йошоку.

– Это что ж такое будет?

Вместо ответа Сусуму показал ладонь, прислонил её к очагу в середине комнаты и презабавно хрюкнул, а потом зашипел, имитируя звук чадящей сковородки.

Поликлета поняла. Котлеты свиные, вот что это такое – тонкацу.

– Нет, батюшка, не шибко мы любители тонкацу. Хотя получше, конечно будет, чем… – она покосилась на бурое «лакомство». – Чем шиокара. А вот если бы ты нам капустки квашеной или картошечки с маслицем да с селёдочкой где нашёл, ух и со стопариком, так очень бы ты нас уважил, батюшка!

Сусуму кивал и улыбался, но продолжал терпеливо и настойчиво разъяснять тонкости местной кухни.

Светлана слушала разговор этих двоих со странным равнодушием. Видно было, что она не совсем ещё оправилась от болезни, так подпортившей ей общее впечатление о стране её мечты. Она никак не могла найти в душе баланса, спокойствия, так необходимого для решения, что делать дальше – поворачивать поскорее назад, пока цела осталась, или вернуться к своему первоначальному плану – встретиться со святителем Николаем, или, на худой конец, познакомиться хотя бы с одним настоящим самураем как легендарный Савабэ. Всё в этой стране было не таким, как она себе представляла, – и пейзаж, и люди, и еда. Воздух был стыл и промозгл. Улочки – узкими и запутанными, и даже тот факт, что в квартале, где они поселились, было много европейских зданий, тоже раздражал её; а может, в этом всё дело, думала она, что это не настоящая Япония и что надо просто уехать из этого несчастливого для них места как можно быстрее, и вот где-то там, в глубине страны, она и увидит все красоты своей мечты – горделивых японок, мужественных воинов, удивительную природу, изысканную пищу. Она покосилась на коробочки с сомнительным подношением Сусуму и снова вспомнила о рисунках в книжках, которые взахлёб читала дома, не понимая, как могла так ошибиться.

Поликлета и Сусуму ещё о чём-то говорили, как будто препирались, но в очень вежливом тоне, а у Светланы горели виски, и почему-то то и дело возникали мысли об ещё одном несчастливом знаке – во время её переезда из больницы в теперешнее их жильё под колёса их коляски чуть не попал молодой человек, в военной форме, с задумчивым, печальным взглядом, таким, как будто он что-то потерял, искал, но так и не нашёл. Удивительно, что на громкую брань возницы он никак не отреагировал. Да, пожалуй, из всех их приключений этот молодой человек был единственным, кто был отдалённо похож на героев её книжек – в нём угадывалась какая-то скрытая сила и глубина. А впрочем, может, это ей показалось. От резкой остановки она чуть не вылетела из коляски и, когда подняла голову, едва удержавшись на сиденье, то первое, что увидела, были его глаза под чуть съехавшей низко на брови фуражкой. Чуть удлинённые к вискам, бархатно-чёрные, как маслины, что приносил ей в подарок Капитон Кожакаев из лавки деликатесов Смоленского купца Тишинского, по десяти рублей за фунт, глаза эти впились взглядом в Светлану, и ей показалось, что молодой человек был очень чем-то удивлён – может, тем, что не заметил их коляску? Ещё она заметила, что он был повыше и постройнее других местных жителей, и, возможно, эффект стройности происходил от того, что на нём была военная форма.

Наконец, Сусуму ушёл. Поликлета осторожно подцепила пальцами кусочек бурого нечто из коробочки, что им так торжественно вручил гость, и поднесла ко рту.

– Воля твоя, Светлана Алексеевна, я это есть не буду. Глядишь, мы так и ноги протянем с ихней пищей, – она пожевала кусочек, с трудом проглотила его и, вынув платок, долго оттирала губы.

– Тьфу ты, Господи, что есть приходится! Но не помирать же с голоду. Надо, ой надо скорее с нашими познакомиться. Они небось не едят этих гадов земноводных, приноровились, поди.

– Кальмар – это не земноводное, Поликлета Никитовна, – сказала отстранённо Светлана, всё ещё думая о молодом военном. – Это морское животное. Моллюск.

Поликлета махнула на то рукой:

– А хоть бы и моллюск, разве он от этого вкуснее бы стал! Вон, попробуйте сами. Сейчас вилки принесу.

Благо, что жильё для паломников было обставлено частично и по европейскому вкусу: здесь были не только спальни, которые у японцев были одновременно и гостиными, и столовыми, и кабинетами, но и маленькая кухня с жаровней, а над ней – навесные шкафчики вроде посудных полок с раздвижными дверцами. В одном из них Поликлета нашла тарелки, вилки и ложки.

– Вот, слава Богу, хоть кто-то позаботился. А то палочками этими есть – всё на стол просыпешь, а в рот так и не попадёт. Может, оттого они тут все хилые такие? Ясное дело, что сыт не будешь, когда кусок мимо рта через раз падает…