— Понимаю ли я, что такое искалеченная жизнь? — тихо и очень серьезно спросила Валерия.

— Прости меня! У меня голова кругом идет. Нужно рубить этот гордиев узел, — закуривая папиросу, сказал Северцев.

— Будем ли мы с тобой счастливы, Миша? Недавно мне казалось, что будем, а теперь… не знаю я… Между нами всегда будет стоять Анна, всегда будет стоять Виктор. Он не оставит мать. Да, да, не оставит, хочешь ты этого или нет… Видимо, у меня на роду написано быть неудачницей во всем. Знаешь, на первом курсе мои однокашники и даже профессор прочили мне как геологу большое будущее. Я сама верила, что совершу что-то необычное, стану знаменитостью! Словом, как и все, верила в свою звезду… Мечты давно рассеялись, я всего-навсего средненький геолог, каких тысячи. Подвига не совершила, думать о нем, когда уже сорок, просто глупо…

— Что с тобой, Валерия? — удивился Северцев. — Жизнь сложнее девичьих грез!.. Не стала знаменитостью… Ты ли это говоришь? Я просто отказываюсь понимать тебя, Валерия…

— Я сама себя не понимаю.

Истекло время очередного перерыва, снова раздался продолжительный звонок, и прокопченные папиросным дымом коридоры быстро опустели.

Кругликов предоставил слово техноруку Морозову.

Морозов подошел к трибуне. Он долго молча перебирал бумажки, где заранее записал все свое выступление. Потом решительно отодвинул их в сторону и начал:

— Правильно, что дирекция и партком, прежде чем план окончательно составить, советуются с нами, рабочими и инженерами! Меньше ошибок будет, когда план снизу создается. Совсем недавно это делалось вроде как шиворот-навыворот: выведет какой-то дядя в Госплане цифру и спускает ее в министерство. А министерство — бух ее главку! Главку тоже работа без натуги: разбей эту цифру по комбинатам. Может, кто подумает, что надо у них, у комбинатов этих, спросить: а какое у них мнение? Что они-то мозгуют по этому вопросу? Зачем!.. И вот, как дойдут, бывало, такие планы до шахт, вот тут только диву даешься: до чего же они, эти планы, не схожи с жизнью! Одни воюют: велик, дескать, план, цифра-то нереальная… Таких можно быстро приравнять к предельщикам и весь год потом колошматить за срыв… дутого плана. Другие сидят и помалкивают. Премии получают и думают: как бы его, план этот замечательный, какой на их-то долю достался, не перевыполнить! А то, глядишь, добавят, придется и впрямь работать в полную силу… Так вот, насчет нашего плана: сколько мы должны добыть руды в новом году? Я, например, согласен: его нужно увеличить на двадцать процентов. — Теперь он взял листочки с записями и стал доказывать, откуда взять эти двадцать процентов. — И самое главное — подготовку вести к открытой добыче… А пока — цикличность во всех забоях, значит, чтобы как часы! — строго закончил Морозов. И аккуратно собрав бумаги, положил в карман.

За ним слово взял молодой коммунист Фрол Столбов.

— Товарищи! Кто есть у нас рабочий класс? Хозяин жизни. А хозяина надо спрашивать, за него не решать. Если часом ошибемся — подправляйте! Только неужто ж мы сами себе лиходеи: хуже спланируем свое добро, чем дядя из главка, о каком совершенно справедливо говорил тут товарищ Морозов?

Ему зааплодировали. Из зала выкрикнули: «Верно говорит!», «Выкладывай все начистоту!»

— Обратно скажу про социалистические обязательства. Профсоюз пишет — не позовет посоветоваться. А раз со мной не советуются, и спрос с меня не такой! Цехком написал за нас обязательство — давать в смену восемьсот сорок тонн при плане восемьсот. Зашел я в цехком, спрашиваю: почему восемьсот сорок? Накинули, объясняют, пять процентов к плану — и хватит, а то не выполнишь… Какое же это, товарищи, социалистическое обязательство? Обман это, да и только. Ведь мы-то, покуривая да подремывая, легко перекрываем это обязательство! Скажу прямо: в нашем цехкоме болтают много, а работы не видно. Теперь скажу о плане. Раз нас спрашивают, как побольше руды добыть, — значит, свои ответы должны мы отбитой рудой давать! Плановый отдел определил по нашему горизонту девятьсот тонн в смену. А я скажу, что мало: мы сейчас девятьсот даем. Так ведь треть смены мы простаиваем из-за плохой работы техснаба: то буров нет, то коронок не подвезли. Хочешь не хочешь, а вспомнишь добрым словом этого… Ну, мы его все прозвали «пузатый шахтер»… Как же его?.. Барон! При нем-то по-другому нас снабжали! Разве плановый отдел верно это делает, что и на новый год треть смены на простой планирует? Такой план никуда не годится. Нужно, по нашему горизонту по крайности, тысячу сто, тысячу двести тонн считать. Мы их дадим, если управление комбината подтянет своих снабженцев… Есть у нас еще одно предложение — электрический буровой молоток смастерить! Мой напарник Димка Серегин изобрел, только пока помалкивает… Если Димке помочь додумать это дело, большое облегчение проходчикам будет!.. Теперь про открытые работы. Я так скажу: их крепко мозговать следует. Как говорится, не торопись — чай, не блох ловим!..

Ему долго рукоплескали.

Пока он говорил, Петька то и дело вскакивал с места, тянул вверх руку. Кругликов, объявляя следующее выступление, назвал его фамилию. Петька сказал коротко:

— Насчет ломки рудника — против я этой затеи! Может, товарищ директор и прав: открытые работы выгоднее и способнее. Только об этом поздно говорить, когда такой рудник отгрохали! Да и с нами, горняками, считаться надо: куда нас-то девать? А честь горняцкую, товарищ директор, мы и под землей не посрамим! Производительность труда поднимем, пускай только поживей снабженцы разворачиваются!..

Дмитрий Серегин поддержал Столбова. Раскритиковал план, тоже считая его заниженным. Из солидарности с бригадиром возразил директору:

— И без открытых работ руды даем немало! Горняцкую честь блюдем…

На просьбу Кругликова кратко рассказывать о своем изобретении Дмитрий нехотя пробурчал:

— Бригадир болтает лишку. Говорить про электромолоток рано. В голове у меня пока дозревает…

Шишкин выступил в конце собрания.

— Откровенно говоря, — сказал он, обводя зал настороженным взглядом, — меня лично пугает сегодняшнее новшество… Мы обсуждаем годовой план, еще не имея спущенной сверху контрольной цифры. Забегаем вперед! И очень возможно, что не попадем в ногу с главком… Как тогда быть? Все опять перекраивать?

— Пускай главк шагает в ногу с предприятиями! — выкрикнул Столбов.

— Товарищ Столбов! Давайте говорить серьезно, без демагогии, — постарался отбиться от наскока Шишкин. — Вот вы предложили плановую добычу по верхнему горизонту рудника тысячу двести тонн в смену, то есть увеличить ее на одну треть? Смело! Очень смело! Тем более что вам не отвечать за весь горизонт. Нужно быть скромнее. Вы работаете в одном забое, так и говорите за свой забой!

Тут зал взорвался негодующими возгласами: «За рудник мы все в ответе!», «А зачем тогда нас сюда звали?», «Чего тогда огород городить!»

Кругликов долго стучал стеклянной пробкой по графину, пока установил тишину.

Бурная реакция зала подействовала на флегматичного главного инженера. Он стукнул ладонью по трибуне и закричал:

— Или вы не знаете, что главк в течение года по нескольку раз план меняет? Заставляет нас перекрывать недостачу отстающих рудников!

— Нужно план сразу составлять реальный и не менять в году! — крикнул Морозов.

— Много чего надо, да не делаем!.. — парировал Шишкин. — В принципе я за открытые работы, но пока они для нас — только мечта. — Он опустился на свое место за столом президиума, налил себе стакан воды, залпом выпил.

Кругликов, улыбаясь, обернулся к нему:

— Попарили тебя, как в баньке…

— Это потому, что ты плохо организовал собрание. Почему не подготовил выступление Столбова? На самотек надеешься, товарищ секретарь! — недовольно бросил Шишкин.

— Не подготовил? То есть не написал за Столбова шпаргалку? Забудь о такой «подготовке», товарищ главный инженер! Люди теперь говорят то, что сами считают нужным, — уже без улыбки ответил Кругликов.