Поднял руку, чтобы попросить слова, кудрявый как барашек, широкоплечий парень в серой брезентовой шахтерке.

— Проходчик Столбов, — сказал Северцеву Кругликов.

Исподлобья глянув на Михаила Васильевича, Столбов неторопливо заговорил:

— Директор просил разговаривать по душам. Так вот я и скажу по душе. Главк вырешает деньги, выходит, на что не нужно: на углубку шахты. А что нужно — дорогу, значит, — опять не строим. Два раза в год наша Сосновка становится вроде острова в океане: случись несчастье, и помощи скоро не дождешься! В прошлом году весной у меня жена, когда рожала, померла. В этом году начальника снабжения не спасли. Новый директор, пока ехал к нам, тоже узнал, почем фунт лиха, все еще хворый ходит. Думается мне, пора пришла дать нам денег на дорогу. А мы, значит, всем народом поможем, только начинайте, товарищ директор! Насчет добычи сомнения не держите — за нами не пропадет. Вот и весь мой душевный сказ…

— Горняки нас все успокаивают, — выкрикнула Борисова, — дескать, за нами не пропадет… А руды-то на фабрику даете мало! Мы простаиваем по вашей вине! Мой вам совет — не спешите языком, торопитесь делом! — Она сильно волновалась: острый нос побелел, веснушки выступили ярче…

В зале засмеялись. Галкин, не прося слова, запальчиво ответил за проходчика:

— Вы, обогатители, во время простоев подумайте, как извлекать из нашей руды не только вольфрам и молибден, но и олово, цинк, свинец! А то вы их теряете, сбрасывая в «хвосты»!.. Это у вас называется комплексное извлечение?!

Борисова вскочила со стула.

— Судите о том, Галкин, что вы в силах понять!

Перебранка между ними могла бы разгореться, но Северцев поднял руку и горячо заговорил. Он напомнил о том, что сосновцы находятся на сырьевом фронте, а проблема сырья вообще, и особенно минерального, решает по существу основную задачу — выполнение пятилетнего плана. Для этого в первую очередь нужно создать изобилие минерального сырья цветных металлов. За последние годы рост добычи руды шел у нас вместе с ростом числа рабочих, и производительность труда росла явно недостаточно. Причин этому много, но главная — неправильный выбор систем отработки.

— Одна из важнейших задач горного инженера в том и заключается, чтобы среди множества природных условий найти наиболее благоприятные. Ведь недаром горное дело часто называют горным искусством! — воскликнул Северцев. — Самой высокой выработки достигли горняки в Соединенных Штатах Америки. А почему?.. Да потому, что американцы из года в год увеличивают добычу открытыми работами, где производительность труда в пять, а то и в десять раз больше, чем при подземном способе добычи! Мы же внедряем этот способ крайне робко. С оглядкой… Взять, к примеру, наш Сосновский рудник: у него ли нет теперь возможности для перехода на открытые работы?!

— А зачем они нам? — крикнул кто-то.

— Чтобы ускорить создание материальной базы коммунизма. Геологи должны нам помочь изменить способ добычи, перейти на открытые работы… Теперь мы можем изготовлять для открытых работ любые машины! И вот… Хотя всем ясно, что открытая добыча во много раз дешевле подземной, а мы — по привычке! — все лезем под землю!.. Настало время отказаться от дурных привычек. Что сказать о дороге? Строить ее нужно непременно! Я попробую уломать главк, — может, прислушается к нашему голосу… Решить все сразу мы не можем, важно наметить наши самые неотложные задачи.

Что это за насущные проблемы? Первое: наш комбинат должен уже в этом году достичь проектной мощности, полностью загрузить обогатительную фабрику. Нам следует пересмотреть работу каждого забоя, горизонта, шахты с точки зрения эффективной организации горных работ, пока мы еще не перешли на открытый способ. Второе: готовить обогатительную фабрику к комплексному извлечению всех полезных компонентов из сосновских руд. Третье: построить наконец дорогу. Вот три проблемы, над которыми мы обязаны работать сегодня. На этом разрешите закончить наше совещание…

Трудно определить впечатление, которое уносили с собою люди, выходя из директорского кабинета. Во всяком случае, одно было вне сомнения: позиция директора далеко не у всех вызвала сочувственное к себе отношение.

— Круто берет, как бы шею себе не сломал, — процедил сквозь зубы Орехов.

Он выразил этим вовсе не только свое мнение.

Задержались в кабинете Шишкин и Кругликов. Вскоре вернулся сюда Орехов.

— Освобождайте меня быстрее! — выпалил он. — Я еще Яблокову подал заявление.

— В чем дело? — спросил Северцев.

— А в том, что я не инженер… Оно правда, инженеры в шахту не больно-то идут, в рудоуправлении и потеплей и поспокойней… Однако и мне тоже невмоготу! Сосунки разные, вроде этого самого Галкина, корить стали: мол, без диплома не разбираюсь я, значит, в технической политике…

— Что ж, надо было в свое время и вам учиться… А проект нужно изменять, Галкин прав, — возразил Северцев.

В одну секунду Орехов стал неузнаваем — злые глаза блеснули, он гордо выпрямился.

— Я, товарищ директор, может, не меньше вас хотел учиться! Да не удалось… Мальчишкой на гражданскую ушел. Просился на учебу, — велели окончания войны дожидаться. Кончилась война, — партия в Донбасс направила, на восстановление шахт. Откуда в ЧК мобилизовали — с контрой расправлялся, не до учебы было. Потом на партийную работу взяли, годок поучили в совпартшколе — и баста… Путевки в институт вот таким, как вы, сотнями выписывал, а самому попасть не довелось. Страсть как хотел учиться! Закончил вечерний рабфак. Даже в институт зачислили… А ни одной лекции так и не удалось прослушать: мобилизовали в деревню на коллективизацию, в счет двадцати пяти тысяч… В тридцать втором вернулся. Поступил на курсы подготовки в вуз, думал — весной в институт подамся. А весна пришла — замполитом в МТС угодил… На этом и закончились мои университеты… А вы… вы учились тем временем нормально. Инженерами стали… Теперь, под старость, меня виноватым считают: зачем дипломом не обзавелся!..

— Подождите, товарищ Орехов, давайте говорить спокойнее. Вы присядьте, пожалуйста, — пододвигая ему стул, сказал Северцев.

Орехов продолжал стоять, выжидательно посматривая слезящимися глазами.

— Теперь я знаю: вы прожили трудную жизнь, и вас никто не обвиняет в недостатке образования, но согласитесь — и вам не следует обвинять Галкина в том, что он «сосунок», то есть поздно родился на свет. Будь Галкин вашим сверстником, он бы, наверное, делал то же, что и вы, — ведь это было тогда главным для Родины. Каждое время имеет свои задачи, их обязан решать каждый. Мы не против хорошо работающих практиков, мы против плохо работающих инженеров и практиков. Сегодня горный цех работает еще плохо, значит, нам нужно повысить требовательность прежде всего к себе, а вы запугиваете нас своей отставкой. Не мне вас учить, как вам следует поступать, — закончил Северцев и дружески улыбнулся. Его расположила к Орехову рассказанная им биография.

— Я все понял, товарищ директор: нынешнее время не для такого овоща, как я, — зло бросил Орехов.

— Понимайте как хотите. Незаменимых людей нет. Если вы настаиваете, найдем и вам замену, — сдержанно ответил Северцев.

— Значит, вы всерьез задумали от меня избавиться? Пожалеете, — взорвался Орехов и, оттолкнув Шишкина, выскочил из кабинета.

— Злости в нем на десятерых хватило бы, — сказал Кругликов. — Я у него в горном цехе техноруком работал, знаю его хорошо. Скажу прямо: тяжело с ним инженерам приходится… Потому и не идут туда. Он всегда ими недоволен, всех подозревает в чем-то, как подозревали старых спецов в двадцатых годах. Любит заявления строчить… Обидно за него, — с горечью закончил Кругликов.

— А как он попал в начальники горного цеха? — спросил Северцев.

— Как? Очень просто, — вмешался Шишкин. — До нас работал где-то начальником угольного комбината. Работу завалил. Его направили на низовку, к нам. Велели нам держать его за старые заслуги на хорошем месте… Словом, решать что-то с ним нужно!..