Весь день напролёт Ревентлов провёл в тщетных розысках. Он обошёл всех горожанок, принимавших участие в представлении «Хорева», пытаясь напасть на след, но все в один голос отвечали ему, что в тот момент, когда они уходили из дворца, Анна Евреинова оставалась ещё там. А поскольку он всегда отвозил её домой, иные даже довольно прозрачно намекнули, что считают его самого похитителем дочери Евреинова. Сломленный горем, Ревентлов не придал значения подобным подозрениям, но когда он снова зашёл к Евреинову, успевшему тоже, где только было возможно, произвести розыски, и натолкнулся на его недоверие, то страдания и отчаяние дошли до пределов безумия. Дрожа от волнения, Ревентлов бросился к княгине Гагариной, чтобы излить ей душу и напомнить о данном ею обещании помочь.

Княгиня посмотрела на него долгим, задумчивым взглядом и затем сказала с еле слышным вздохом:

   — Так, значит, вы действительно настолько любите эту девушку, что готовы вступить в борьбу с могущественнейшими особами?

   — Даже если бы они повелевали всеми силами ада! — воскликнул Ревентлов.

   — В таком случае, — сказала княгиня, — мне придётся помочь вам, чтобы не дать погибнуть вашей молодой жизни. Но обещайте мне, что будете спокойны. И если вы убедитесь, что любимая вами девушка достойна вашей любви, что и она, подобно вам, непоколебима в своей верности...

   — О, я верю в неё, — перебил Гагарину Ревентлов, — как верю в Бога, которого призываю на защиту моей любви!

   — Ну, а если вы всё-таки найдёте её слишком поздно? — спросила княгиня. — Если она всё-таки окажется навсегда потерянной для вас? Ведь Иван Шувалов соединяет в своей особе всё, чем можно завоевать женское сердце: могущество, богатство, красоту...

   — Нет, княгиня, нет! — в отчаянии крикнул Ревентлов. — Но если они окажутся правдой, тогда, — прибавил он глухим голосом, — жизнь уже не будет иметь для меня никакой цены... Но, пред тем как умереть, я ещё посмотрю, какого цвета кровь у наглого обольстителя, отнявшего у меня всё счастье моей жизни!

Княгиня покачала головой и, с нескрываемым восхищением любуясь им, сказала:

   — Сколько огня! Удастся ли мне укротить вас и направить по верному пути?.. Ну, а пока ступайте, вам не следует оставаться у меня слишком долго, так как никто не должен заподозрить, что мы с вами заключили союз. Ступайте! Сегодня вечером на приёме у императрицы я, вероятно, буду иметь возможность дать вам более подробные указания. Ну, а до тех пор потерпите!

Ревентлов пламенно поцеловал её руку, она взяла его за плечо и с нежным усилием выпроводила в приёмную. Ещё раз поцеловав у княгини руку, молодой человек, всё ещё дрожа от возбуждения, бросился вон.

Вечером он появился при дворе в свите великого князя. Все важные события, которые целиком поглощали внимание общества, были почти не замечены им, и всё время, пока он стоял за стулом великого князя, его взгляды не отрывались от княгини Гагариной, которая сидела в первом ряду среди статс-дам её величества.

Если бы всеобщее внимание не было обращено на высочайших особ, то всем бросилось бы в глаза, что княгиня в этот вечер была бледнее, чем обыкновенно, что вокруг её всегда надменно улыбавшихся губ лежала какая-то трагическая складка и что весёлые, задорные глаза на этот раз смотрели как-то непривычно задумчиво, что придавало её красоте совершенно особенное, грациозное выражение.

Кроме Ревентлова, который умоляюще смотрел на княгиню Гагарину, на неё были устремлены столь же неотрывные взгляды узеньких глаз Брокдорфа.

Он постарался поместиться как можно ближе к княгине и не отрывал взоров от красавицы, причём в стремлении казаться грациозным и изящным принимал такие позы, которым позавидовал бы самый талантливый комик.

Его стремления привлечь на себя взгляд княгини не остались бесплодными: она неоднократно поглядывала на него, и её глаза сумели послать ему безмолвный привет нежности.

Когда императрица села за карточный стол, а великокняжеская чета принялась обходить собравшихся в зале, княгиня Гагарина, проходя мимо Ревентлова, успела незаметно шепнуть ему:

   — Не следуйте за мной! Я иду действовать в ваших интересах!

В то время как Ревентлов, повинуясь приказанию княгини, отвернулся от неё и впился полными мрачного гнева взглядами в Ивана Шувалова, который тоже мрачнее тучи стоял около императрицы, княгиня Гагарина подошла к Брокдорфу и, тихонько взяв его за руку, сказала:

   — Не знаю, куда и деваться от жары и этой сутолоки! Не найдётся ли у вакс свободной минутки для разговора по душам, мой друг?

Прикосновение княгини Гагариной подействовало на голштинца, как электрическая искра. Густая краска залила его плоское лицо, и пробормотав что-то в высшей степени несвязное, он последовал неверными шагами за Гагариной. Поспешно, почти с повелительной быстротой княгиня провела Брокдорфа через ряд боковых залов и наконец остановилась в маленькой гостиной, в которой когда-то Ревентлову невольно пришлось подслушать разговор между Бестужевым и Репниным. Княгиня со вздохом посмотрела на окружённый растениями диван и потом опустилась на мягкие подушки его, жестом пригласив фон Брокдорфа сесть около неё.

   — Ах, как хорошо побыть несколько мгновений в этой тишине! — сказала она, грациозным движением опуская голову на подушки. — Я страстно хотела поскорее урвать минуточку, чтобы поговорить с вами, барон. Мне крайне интересно узнать, что произошло после нашего последнего разговора. Вы обещали мне расстроить маленькую идиллию вашего земляка и в то же время помочь удовлетворить каприз моему давнишнему другу Ивану Ивановичу Шувалову. Правда, я что-то мельком слышала об исчезновении этой красавицы, Анны Евреиновой, — в городе много болтают об этом приключении, но вы должны рассказать мне всё во всех подробностях, пока там, в зале, продолжается эта скучная, шумная комедия.

Княгиня слегка склонилась к Брокдорфу, её полная белая рука легла на тёмно-красный бархат подушки. Брокдорф сидел так близко от неё, что мог слышать биение её сердца. Кровь горячей волной нетерпеливо стучала в виски... Он наклонился к красивой руке княгини — и прижался устами. Княгиня невольно вздрогнула, словно от гадливости, но руки не отдёрнула и, ещё больше пригнувшись к барону, с задорной кокетливостью сказала:

   — Да какой же это рассказ, барон! Это язык страсти. Он тоже может быть полон значения... Но мне хотелось бы знать, как вы оправдали мою рекомендацию Ивану Ивановичу Шувалову. Должна же я знать, — прибавила она шёпотом, стыдливо потупив взор, — заслужили ли вы ту награду, которой так страстно молили у меня!

   — Да тут и рассказывать-то почти нечего: всё дело вышло очень несложно, — ответил Брокдорф. — Я увёз крошку, что было очень нетрудно, так как она сочла меня за друга и доверенного её возлюбленного. Я увёз её в такое место, где не найдут ни отец, ни возлюбленный, и Ивану Ивановичу предоставляется полная возможность на свободе вытравить из её сердца этого фатишку Ревентлова!

   — И где она теперь? — быстро спросила княгиня.

Брокдорф запнулся и замялся с ответом.

Молния гнева сверкнула в глазах княгини, когда она заметила его колебание.

   — Вы должны понять, барон, что я хочу вполне удостовериться, так ли всё надёжно, как вы говорите, — сказала она строгим голосом. — Эта история может привести к очень дурным последствиям. Можно ручаться, что императрица очень строго отнесётся к похищению этой особы. Я беспокоюсь ради моего друга Ивана Ивановича...

Брокдорф испытывал жесточайшие муки.

   — Ведь это — не моя тайна, княгиня, — ответил он с боязливой неуверенностью. — Спросите Ивана Ивановича! Пусть он сам скажет вам...

   — А! — воскликнула княгиня, выпрямляясь и уничтожая барона взглядом. — Так вы не доверяете мне? Так вот как вы благодарите меня за то, что я открыла вам дорогу!