Клара в восхищении взглянула на обер-камергера, потом бросила взор на Анну и, понурившись, исчезла из комнаты.

Шувалов подошёл к девушке и страстно, но тем не менее почтительно, прижал её руку к губам.

   — Чай приготовлен для вас, — тихо сказала Анна. — Так как вы сказали, что придёте сегодня вечером, то я осталась, повинуясь вашему приказанию.

   — И больше у вас, мой дорогой друг, ничего не найдётся для меня, — проговорил Шувалов, — только стакан чаю и печальное повиновение моему приказанию, хотя повелитель и стоит перед вами в позе смиренного просителя?

   — У меня нет ничего, кроме старой просьбы, — возразила Анна, поднимая свой взор. — Верните мне свободу, отпустите из этого дома, который, несмотря на всю его роскошь, для меня только тюрьма.

Шувалов поставил рядом с ней своё кресло и проговорил серьёзно:

   — Да, дорогой друг, я открою тебе эту темницу, и ты можешь вылетать из неё в далёкий и светлый мир.

   — Неужели это правда? — воскликнула Анна. — Вы хотите снова вернуть меня к моему отцу?

   — Не совсем так, моё дитя, — ответил Шувалов. — Я готов всё положить к твоим ногам, но только не могу по доброй воле отказаться от тебя. Ведь я знаю, что ты полюбишь меня, что ты должна полюбить меня, что ты одна достойна наполнить мою жизнь! Мне наскучило вести жизнь, состоящую из непрерывного лицемерия и обмана. Я устал постоянно бороться с тысячью интриг и под видом могущественного человека быть только рабом случайного каприза. Для такого человека, как я, есть более достойная цель в жизни. Сегодня я, наконец, принял окончательное решение: я покидаю своё место, окружённое ложным блеском и кажущимся могуществом. В Кронштадте всегда стоит наготове корабль, специально для меня тысячи рабочих распиливают лёд в море, всё готово уже к отплытию, капитан и матросы преданы мне. Завтра я прикажу перевезти на борт судна своё состояние, завтра вечером мы с тобой сядем на корабль и после короткого плавания сойдём в одной из заграничных гаваней свободными и к тому же по-царски богатыми людьми.

   — И вы хотите принудить меня покинуть родину? И это вы называете возвращением свободы? — воскликнула Анна.

   — Да, я хочу принудить тебя скинуть с себя цепи, отягощающие твою душу. Ты должна забыть все житейские мелочи, должна вместе со мной отправиться в далёкий, прекрасный мир. Ты должна срывать все цветы, которые предлагает нам жизнь. Ничто не будет достаточно хорошо, богато и роскошно для твоих желаний. И, когда ты со своей высоты затем оглянешься на твоё прошлое, только тогда ты скажешь: «Я живу!» И тогда, Анна, ты отблагодаришь того, кто дал тебе эту жизнь! — страстно закончил он и, схватив руки девушки, опустился перед нею на колени.

Анна вся трепетала; у неё не хватало силы вырвать у вельможи свои руки, и она боялась поднять свой взор, так как чувствовала обжигающее пламя его глаз.

   — Переноситься с тобой с места на место, не чувствовать себя ничем связанным, — шептал Шувалов, — разве может быть высшее счастье, высшее блаженство?

Анна чувствовала, как очарование его слов всё больше и больше охватывало её; она тоже как бы видела этот дивный мир, видела себя окружённой роскошью и всеми земными радостями.

Сильным движением она всё же вырвала свои руки, подбежала к окну и приложилась пылающим лбом к стеклу, но Шувалов пошёл за ней, нежно взял её за руку и, подведя к креслу, сказал:

   — Не убегай! Ведь я вижу, что моя мечта захватила и тебя.

В эту минуту с улицы довольно отчётливо послышалась мелодия её любимой песенки, которую когда-то напевал ей Ревентлов. Анна узнала его голос и поняла, что барон нашёл, где скрыта она, что он подаёт ей о себе весточку и что, значит, освобождение возможно. Она вскочила и подошла к окну, но сквозь замерзшие стёкла ничего не было видно. Шувалов тоже подошёл к окну, однако, тоже не разглядев ничего, он вернулся обратно и сказал:

   — Прошедшее со всеми своими картинами исчезнет бесследно, будущее же принадлежит мне, и ты когда-нибудь сама будешь благодарить меня, что я заставил тебя полюбить.

   — Я в вашей власти, — бледнея, ответила Анна, — и, как вы сюда перевезли меня, так можете перевезти меня и за море, и во все те страны, о которых вы рассказывали мне. Но, будьте уверены, я никогда не полюблю вас; моё сердце уже не принадлежит мне, и если вы хотите мне счастья, то молю вас — отпустите меня.

   — Этого я не могу, — сказал он. — Клянусь тебе, что я никогда ничего не употреблю, кроме просьб, чтобы достичь твоей любви, но ни за что не откажусь от той драгоценности, которую обрёл. Будь уверена, что мы завтра вечером уже будем в открытом море. — Он опять поцеловал у неё руку и продолжал: — А теперь прощай, до завтра!

С лёгким поклоном он покинул комнату.

   — О, Боже, — воскликнула Анна, оставшись одна и бросаясь снова в кресло, — защити и сохрани того, кто сегодня прислал мне свою весточку! Защити также и моё бедное сердце, чтобы оно не сбилось с правильного пути!

Ревентлов всё ещё продолжал шагать по улице, когда дверь дома открылась и оттуда вышел Шувалов.

Вся кровь бросилась ему в голову, и, выхватив шпагу, он ринулся крича:

   — Ни с места, негодяй! Я отмщу тебе за преступление!

Шувалов остановился, но на его лице не отразилось ни тени страха.

   — Посмотрим, — проговорил он, — так же ли хорошо владеешь шпагой, певец?

Он обнажил свою маленькую шпагу и скрестил её со шпагой Ревентлова. Но не успели они сделать несколько выпадов, как тёмные личности окружили сражавшихся и в один миг Ревентлов был обезоружен и повален на спину. В то же время один из людей подошёл к Шувалову и проговорил ему на ухо:

   — Ваше высокопревосходительство, вы можете безопасно продолжать свой путь; мы арестуем нарушителя порядка.

Шувалов с высокомерным пренебрежением кивнул головой и пошёл своей дорогой.

Ревентлов принуждён был отказаться от сопротивления из-за превосходства сил и мечтал лишь об одном — возвратить себе как-нибудь свободу; но вдруг перед ним появился предводитель этих странные людей.

   — Отпустите его! — бросил он повелительно. — Тут произошло недоразумение, так как господин принадлежит к штату её высочества великой княгини. — Говоривший отвёл Ревентлова в сторону и сказал: — Ступайте обратно во дворец, во второй раз уже не так легко будет освободить вас.

Хотя и удивлённый, Ревентлов не заставил повторять себе дважды предложение и поспешил домой, хотя злоба к Шувалову всё ещё кипела у него в душе, и он всё больше склонялся к тому, чтобы, не выжидая помощи княгини Гагариной, собственными силами спасти Анну.

Ни придворные празднества, ни политические интриги, ни бурно вспыхнувшая страсть к молодому Бекетову не могли настолько отвлечь императрицу, чтобы она пропустила день и не заглянула хотя бы на несколько минут в маленький особняк к юным князю и княжне Таракановым.

Чаще всего она навещала их в вечерние часы, словно избегая того времени, когда Ревентлов давал юному князю уроки фехтования. Если ей тем не менее случалось порой заехать туда поутру и застать там молодого голштинца, то она поспешно и холодно кивала ему головой и не удерживала его ни единым словом, когда он почтительно удалялся при её появлении.

Несмотря на обрушившееся на него горе, Ревентлов никогда не пропускал назначенных уроков. Мальчик нежно привязался к нему и каждый день с нетерпением ожидал прихода своего учителя фехтования.

Однажды, после тревожной, бессонной ночи, Ревентлов раньше обыкновенного появился в комнате Алексея Тараканова. Тот вскочил от своих книг, с радостным возгласом кинулся ему навстречу, но тотчас отпрянул в испуге, с искренним участием заглядывая в его мрачное, серое лицо.

   — Что с вами, барон? — спросил мальчик. — Вы страдаете? Я заметил это с некоторых пор и огорчился, потому что люблю вас и желал бы видеть вас счастливым. Почему не расскажете вы о своём горе нашей всемилостивейшей матушке, государыне императрице? Она может сделать всё и, конечно, захочет помочь вам. Поговорите только с ней; я также попрошу её за вас; она ещё никогда не отказывала мне ни в одной просьбе.