— Я не говорила этого! — почти с испугом воскликнула Клара, протягивая ему руку, словно хотела удержать его. — Здесь нам удобнее, чем тогда, в толпе, на льду Невы, немного поболтать, пока разрешатся удивительные загадки, происходящие здесь, у нас в доме, и немало, должна сознаться в этом, интересующие меня.

Бекетов медленно повернулся и неуверенной походкой подошёл к Кларе, а затем, схватив протянутую ему руку, нерешительно поднёс её к губам, роняя бессвязные слова, которые тем не менее доставили ей больше радости, чем могла бы дать гладкая, но холодная речь.

Клара не сразу отняла у него свою руку, которую он покрывал всё более и более горячими поцелуями.

Чтобы избавиться от очарования Клары, ему надо было бы закрыть глаза, но он не закрывал их; аромат, окружавший девушку, пьянил его; он раскрыл свои объятия, привлёк её к себе и поцеловал прямо в губы. Клара только тогда отстранилась от него, когда ответила на его поцелуй.

   — Ведь мы не в санях сидим здесь с вами, — рассмеялась она, — поэтому я не могу признать за вами право, которое вы тогда выговорили себе.

   — Я требую не того, на что я имею право, — воскликнул Бекетов, беря её за руки и притягивая к себе, — я прошу. И если вы осчастливите согласием мою униженную просьбу, то мне это будет гораздо приятнее, чем если бы вы подчинились моему праву.

Он вторично поцеловал прелестный ротик Клары, и вторично она, смеясь, откинулась назад, как бы желая оказать сопротивление и в то же время не сопротивляясь.

— Мне трудно обращаться с вами сурово, — проговорила она. — Я добра и сострадательна, и мне очень жаль в минуту нашего свидания отказать вам в чём-нибудь. Поэтому, прошу вас, будьте поскромнее и садитесь сюда, ко мне, — заключила она, подвигаясь и давая ему место на канапе. — Побеседуем, пока высокие особы станут рассуждать о делах.

На миг лицо Бекетова омрачилось, но затем он снова весело взглянул на девушку и, сев на канапе и схватив её руку, сказал:

   — Будет ли слышно, когда войдёт государыня? Может быть, будет лучше открыть побольше дверь, чтобы...

   — Чтобы солдаты были свидетелями нашего разговора, — добавила девушка.

Взор, которым она сопровождала эти слова, заставил Бекетова забыть всё на свете и жарко прильнуть к её губам.

   — Будьте покойны, — сказала она через несколько мгновений, — мы услышим, когда выйдет государыня; там стоит караул, его позовут, и вы успеете занять своё место. Вы, вероятно, принадлежите к свите государыни?

Бекетов молча кивнул головою, но по его лицу промелькнула тень.

Клара не заметила этого и продолжала весело щебетать, разглядывая форму молодого офицера.

   — От всей души желаю вам счастья, — продолжала девушка, — эта одежда идёт вам гораздо лучше, чем прежняя, хотя я всё-таки никогда не забуду того благородного кадета, который с такой отвагой вывел меня из давки и так хорошо катается на коньках. Быть может, мы опять повторим нашу прогулку, чтобы вспомнить о счастливом прошлом, и теперь я уже не буду бояться, так как знаю, что вы никогда не пользуетесь своими правами, а только нежно просите.

   — Да, да, — восторженно воскликнул Бекетов, — хотя, — перебил он сам себя, — мне это будет очень трудно, так как я почти всё время занят, у меня такая тяжёлая служба.

   — Что достаётся без труда, то не доставляет никакого удовольствия, — возразила девушка. — Но разве вам уж так трудно будет заглянуть иногда к вашей подруге и поболтать с нею?

   — О, да, да! — воскликнул он. — Я буду счастлив приходить сюда, когда буду свободен от исполнения моих служебных обязанностей.

   — Я уж постараюсь устроить это, — ответила Клара, — а если будет нужно, то вам придётся прибегнуть к переодеванию.

   — Да, так будет лучше всего, — проговорил Бекетов, — так как никто даже подозревать не должен о нашем с вами знакомстве, иначе это может иметь гибельные последствия.

Его мрачный вид обеспокоил девушку, и она сказала:

   — Ну, я думаю, для молодого офицера это не будет иметь таких ужасных последствий, как для меня, потому что если узнают, что вы ходите сюда, окончательно запрут меня в четырёх стенах и станут следить за каждым моим шагом; ведь тот, кому принадлежит этот дом, не желает, чтобы сюда кто-нибудь приходил из посторонних, а он может заставить повиноваться.

   — О, значит, есть кто-то, кто охраняет вас и ревнует? — воскликнул Бекетов.

   — Нет, не меня, — смеясь, ответила девушка, — этот дом, собственно, принадлежит моей сестре, я же тут так только, вроде приживалки, однако тем не менее должна одинаково подчиняться капризу повелителя. Но, — продолжала она с улыбкой, — это единственная цепь, лежащая на мне; моё сердце вольно.

   — Значит, оно может быть подарено мне! — воскликнул Бекетов, обнимая её.

   — Женщина не дарит своего сердца, — ответила, потупившись, Клара, — она позволяет взять его.

Вместо всякого ответа Бекетов опять прильнул к её устам и запечатлел на них долгий, горячий поцелуй. Потом парочка погрузилась в одну из тех бесед, которые ведутся полушёпотом, которые интересны только для двоих и непонятны для третьего и которые производят на всех влюблённых одинаковое очарование.

Между тем дверь в передней отворилась и на пороге появилась императрица. Её лицо было взволнованно, и глаза ещё влажны от слёз. За нею вышел также и Вячеслав Полозков, измождённое, задубелое лицо которого носило все признаки сильного потрясения.

   — Этот человек, — проговорила Елизавета Петровна, обращаясь к фельдцейхмейстеру, — должен отныне принадлежать к гарнизону Шлиссельбургской крепости. Он был храбрым солдатом у моего отца. Вы должны распорядиться, чтобы его не посылали ни на какие трудные работы и вместе с тем чтобы ему отпускались жалованье и порционные в тройном размере, вплоть до самой смерти.

Старый солдат кинулся в ноги государыне и, поцеловав подол её платья, воскликнул:

   — Да благословит тебя, милостивая, Господь Бог и Его святые угодники.

   — Я исполняю только свой долг, — ласково ответила императрица, — так как считаю себя обязанной вознаграждать верность и обеспечить старость солдатам моего великого отца. Подожди в прихожей, — продолжала она, — один из моих офицеров отвезёт тебя в Шлиссельбург и передаст мои приказания командиру гарнизона.

Полозков выпрямился и, отдав честь, пошёл к дверям.

Елизавета Петровна подошла к фельдцейхмейстеру и тихо сказала:

   — Пётр Иванович, отправьте этого солдата незамедлительно в Шлиссельбург с одним из моих офицеров и прикажите, чтобы исполнили все сказанные мною обещания этому человеку. Он должен прислуживать тому узнику, которого в скором времени доставят в крепость, но начальник крепости не должен ни под каким видом позволять ему отлучаться из крепости и не иметь никаких сношений ни с кем, кроме тех, кто будет жить в крепости. Помните, что начальник ответит за это мне головою.

Фельдцейхмейстер склонился.

   — Теперь перейдём к другому делу, — продолжила императрица, причём лицо у неё опять стало мрачным, — которое, собственно, привело меня в этот дом. Один из моих верноподданных принёс мне жалобу, — продолжала она, смотря строго на Ивана Шувалова, — что у него похитили и насильно увезли дочь. Девушка находится в этом доме, и я требую от вас, Иван Иванович, чтобы вы сказали мне всё, что вам известно об этом деле. Но говорите правду! Помните, что ложь по отношению к своей государыне является преступлением.

   — Мне думается, — побледнев, ответил Иван Шувалов, — что вы, ваше величество, не имели случая слышать от меня ложь, и мне недостойно даже отвечать на такой вопрос.

   — Я учиняю вам ни больше ни меньше, как допрос, — возразила государыня. — В Петербурге совершено преступление, в этом преступлении обвиняетесь вы, и с моей стороны особая милость, что этот допрос делаю я вам лично.

Иван Иванович Шувалов закусил губу, его руки невольно сжались в кулаки, а взгляд упал на Гагарину и на лежавший рядом с нею на кресле кинжал.